Гермиона ненавидела кладбища. Она не видела ничего привлекательного в прогулках по старым некрополям, не говоря уже о действующих кладбищах. Она и на могиле Рона была только дважды — в день похорон и на следующее утро, и с тех пор не приходила, не видя смысла в том, чтобы лить слезы над мрамором. Тем не менее, она шла по огромному заснеженному кладбищу, которому не было видно конца — ни заборов, ни оград, только бесконечные ряды могил со всех сторон, да очищенные ровные дорожки. На ней была только тонкая ночная рубашка, она ступала на снег босыми ногами, но холода не чувствовала, разве что изнутри, откуда-то из сердца. Неожиданно за одним из надгробий она заметила какое-то шевеление, мелькнуло темное пятно. Пройдя несколько шагов вперед, она увидела сидящего рядом со статуей ангела мальчика лет десяти. Он был темноволосый, с живыми глазами и подвижным лицом. Завидев Гермиону, он приветливо махнул рукой, призывая подойти. Она приблизилась. Мальчик улыбнулся и сказал: — Давай играть в прятки. — Давай, — согласилась Гермиона, и мальчик, подмигнув ей, сказал: — Ты, чур, будешь искать. Смотри, я должен быть здесь, но здесь меня нет. Где я? — Это не прятки, — возразила Гермиона, — это загадки. Мальчик рассмеялся: — А вот и нет! Прятки! Ты ищешь — а меня нет! Ты еще ищешь — и вот, я есть! Готова искать меня, Гермиона? — почему-то последнее мальчик сказал совсем другим, взрослым, вкрадчивым голосом с мягкими переливами. И его лицо изменилось: подбородок стал тверже, глаза немного запали в глазницы, вокруг них появились резкие тени, губы искривились в знакомой усмешке. — Ты готова искать меня, Гермиона? — спросил Джеймс Брук, поднимаясь с колен и нависая над ней. Гермиона вскрикнула и отступила назад. — Ты ведь хочешь меня найти. — Ты мертв, — прошептала она и попыталась схватиться за волшебную палочку, но ее не было. Она осталась одна, безоружная, рядом с Джеймсом Бруком. Он спрыгнул с постамента, щелкнул по крылу ангела и сказал: — Какая скука быть живым, ты не находишь? Когда ты мертв, от тебя столько проблем. — От тебя больше нет проблем, — рявкнула Гермиона, из последних сил удерживаясь от паники. — Ты мертв, похоронен, и ты больше ничего не значишь. Джим замер и принялся дирижировать неслышимой музыке. Закрыл глаза, явно наслаждаясь процессом. Потом остановился и заметил: — Ох уж эти похороны. Большой брат в них не преуспел, ты заметила? Шерлок мертв — а могила пуста. Бедняжка Кристиан мертв — и могила пуста! О! — он подпрыгнул на месте и сделал большие глаза: — Но я ведь тоже мертв, что, если и моя могила пуста? Было бы крайне неловко, не так ли? Гермиону начинала колотить дрожь. Это был не холод, это был страх, животный ужас, с которым она не могла справиться. — Чем это пахнет, Гермиона? — спросил Джим. Она боялась принюхаться, и все-таки втянула носом воздух. — Что-то знакомое, не так ли? Дай-ка подумать… — он изобразил на лице мыслительное усилие, — что это может быть? Может, это труп бедняжки Кристиана гниет где-то рядом с могилой? Гермиона опустила глаза вниз и увидела, что могила действительно разрыта, но в ней по-прежнему не было тела — только гнилые трухлявые доски. — Нет? — переспросил Джим. — Тогда как насчет крови твоего дорогого мертвого дружка? Если бы только можно было зажмуриться! Но нет — она стояла на алом снегу, а рядом лежал Рон, еще живой, еще хватающий ртом воздух, но из раны от выстрела стремительно растекались потоки крови. — Не то? — внимательно уточнил Джим. — Как жаль! Ничего не приходит в голову, разве что… Идея! — он расплылся в безумной улыбке: — Что насчет одеколона? Ты так и не выяснила марку, правда? Действительно, воздух наполнился ароматом любимого одеколона Майкрофта, но сейчас этот запах душил. — Надеюсь, тебе нравится эта неопределенность, Гермиона, — сказал Джим, — мне бы понравилась. Гермиона отвернулась, потому что не хотела видеть того, что Джим ей покажет: не хотела видеть бокала с вином или Малфоя. Краем сознания она понимала, что это — просто сон, кошмар, из которого необходимо вырваться, но сила образов, окружавших ее, была слишком велика. Она все-таки зажмурилась, а Джим визгливо засмеялся. Она мастер менталистики, она не позволит кошмару уничтожить ее. Все, что нужно — это проснуться, найти якорь в реальности и проснуться. Выплыть из этого адского водоворота, а потом заточить его в самый темный из сундуков подсознания. — Давай поиграем в прятки! — повторил детский голос совсем близко. — Найди меня! Рядом зазвонил телефон, и этот навязчивый немелодичный звук перебил все прочие, заглушил голос Джима. Вслепую Гермиона рванулась вперед, к этому звуку, протянула руку — пальцы сжали чью-то небольшую теплую ладонь. Она открыла глаза. Рука хватала пустоту, в спальне было тихо, только тикали часы. Не обращая на них внимания, Гермиона пробормотала: — Темпус, — и со стоном закрыла лицо руками. Пять утра. Вчера она вернулась домой с кладбища и начала планировать разговор с Майкрофтом. Несмотря на то, что их отношения стали «менее формальными», она была не настолько наивна, чтобы думать, будто это изменит его отношение к государственной тайне. Но прошлая ночь, проведенная по большей части в кресле, все предшествующие ей волнения, а потом и непростой день, кажется, утомили ее слишком сильно. Она помнила, что собралась прилечь ненадолго, и выключилась, даже не приступив к окклюменции. Непростительная оплошность. Гермиона выбралась из постели, с неудовольствием понимая, что спала в одежде, и решительно отправилась в душ, надеясь горячей водой смыть с себя воспоминания о ночном кошмаре. Не то, чтобы действительно успешно — даже после трех чисток зубов во рту оставался кисловатый привкус паники. Зато удалось более или менее разобрать видение, разложить по полочкам, пережить его — и отправить в закрытый сундук на дне океана. Она посмотрела на свою руку. Интересно, что ее сознание выбрало именно такой якорь — крепкая прохладная рука и надоедливый звук телефонного звонка. Не требовалось обладать особыми аналитическими способностями, чтобы угадать в этом образе Майкрофта. Гермиона покачала головой и на всякий случай умылась в четвертый раз. Сегодня ей предстояла встреча с Майкрофтом, и увы, как бы ей ни хотелось думать, что это будет нечто вроде (насколько это вообще возможно в их случае) свидания, на деле встреча выйдет не из приятных. «Майкрофт, что вы знаете о смерти Кристиана Адамса, девяносто девятого года рождения?» Она резко мотнула головой. Даже если принести Майкрофту досье на Кристиана, этого будет недостаточно. «Майкрофт, в какой мере британское правительство интересуется обскурами?» Того хуже. Гермиона уже вышла из ванной, помахала палочкой, наводя порядок в квартире, а диалог с Майкрофтом все еще не строился, даже в воображении. Требовалось что-то достаточно шокирующее и весомое, чтобы вывести его на разговор и вытащить правду. Она замерла, да так неудачно, что поднятые в воздух книги рухнули на пол. Конечно, этот вариант выглядел притянутым за уши, нелогичным, абсурдным — и, тем не менее, он мог сработать как раз благодаря своей абсурдности. Расставаясь после того странного завтрака, одновременно неловкого настолько, что хотелось сбежать, и настолько естественного, что хотелось продлить его навечно, они с Майкрофтом ни слова не сказали о следующей встрече. Но Гермиона не была удивлена, обнаружив дома короткую записку с предложением увидеться. Без указания места и времени встречи, конечно же, словно все было очевидно. Впрочем, все действительно было очевидным. «Вы сказали, что Шерринфорд не должен меня интересовать, потому что ведете там исследования природы магии?» — вслух произнесла Гермиона, аккуратно убирая из сознания картину того, как могла бы выглядеть сегодняшняя встреча, если бы не необходимость поговорить о пропавшем теле Кристиана. «Вы сказали, что Шерринфорд не должен меня интересовать, потому что ведете там исследования природы магии?» — повторила она мысленно, прикрыла глаза и как наяву услышала: «Что за вздор!» — потому что бремя доказательной базы ложится на обвиняющую сторону. «Это документы… Свидетельство о рождении Кристиана Адамса, он стал обскуром, но слишком слабым, чтобы привлечь внимание Министерства. Зато его заметили ваши люди…» — в представлении это звучало неплохо, но Гермиона опасалась того, что любой ее аргумент будет разбит коротким отрицанием. Во всяком случае, она поступила бы именно так. Та, Другая, некстати мелькнула на грани восприятия, тряхнула длинными густыми волосами и лукаво подмигнула. Гермиона отмахнулась от нее — возможно, Она и могла бы играть не на логике, а на эмоциях, но настоящей Гермионе это было не под силу. Хотя сегодня был нерабочий день, Гермиона провела несколько часов в Министерстве. В прохладном тихом кабинете хорошо думалось, а визит в архив помог убедиться, что информация о том, что Кристиан Адамс был обскуром, поступила совсем недавно и не была передана маггловским правительством. А еще она записала на нескольких свитках пергамента пять или шесть вариантов разговора — на всякий случай. Она не была мастером игры в шахматы на воображаемых досках. Дописав последний вариант, она сожгла свитки — в них, в общем-то, не было больше нужды. Тем более, что Гермиона почти не сомневалась — Майкрофт найдет совсем другие слова, куда более изящные и точные, чем те, которые пришли ей в голову. Он обойдет ее вопросы и отобьет любые сомнения. Откровенно говоря, Гермиона этого хотела. Она хотела, чтобы он какими-нибудь двумя-тремя предложениями объяснил ей ошибочность ее логической цепочки, а потом предложил чаю. И, возможно, в тот момент, когда он начнет разливать этот вечный, неизменный чай по тонким фарфоровым чашкам, она протянет руку и коснется его пальцев. И все остальное станет неважным. Воображение подкинуло настолько живую и яркую иллюстрацию к этой мысли, что Гермиона покраснела. И ей показалось, что лицо стало буквально багровым от смущения в тот момент, когда вечером того же дня ощутимо реальный Майкрофт спросил с одному ему подвластной интонацией: — Чаю? Гермиона крепче схватилась за ремешок сумки, словно он мог помочь ей не потерять мысль, и сказала: — С удовольствием, но позже. Я вчера… — где там шесть продуманных вариантов развития беседы? Глядя в глаза Майкрофта, отмечая почти черные тени вокруг, полопавшиеся капилляры на помутневших от бессонных ночей белках, она не смогла вспомнить ни одного. — Да? — переспросил он вежливо. Гермиона опустила голову и продолжила: — Я вчера занималась эксгумацией трупа… — На винздорском кладбище, я полагаю, — сказал Майкрофт, улыбнулся одними губами и добавил: — Простите, не хотел вас перебить. — Знаете, что я нашла в могиле? Майкрофт подошел к столу, взял записную книжку, раскрыл, как будто в этом притворстве была хоть какая-то необходимость, и ответил: — Тело Кристиана Адамса, вероятно. — Пустой гроб, — в несколько шагов Гермиона приблизилась к столу и положила руку в дюйме от руки Майкрофта, так, что разделявшее их расстояние стало практически несущественным. По телу прошла волна тепла, но Гермиона сумела сохранить голову холодной. Майкрофт и вовсе не утратил своего обычного спокойствия, только перестал улыбаться и наклонил голову на бок. — Поразительно, — произнес он. — Кристианом Адамсом интересовались ваши службы, Майкрофт. И поэтому его родители получили только пустой гроб, а его тело забрали на изучение. И поправьте меня, если я ошибаюсь… — она задержала дыхание, как перед прыжком в ледяную воду, — но место, где в тайне от волшебников маглы изучают людей с магическими способностями, называется Шерринфорд. Гермиона ожидала любой реакции — удивления, отрицания, даже хорошо сыгранного непонимания, но только не тихого, однако вполне искреннего смеха. Нахмурившись, она отступила. Майкрофт смеялся с минуту, потом покачал головой и сказал: — Решительно, у вас богатое воображение, — он обошел стол, сел на свое место, сложил руки шпилем и продолжил: — Я догадывался, что рано или поздно мы вернемся к вопросу Шерринфорда. — Вы сказали, что это не должно меня касаться, — произнесла Гермиона. — Но, боюсь, все-таки касается. Кажется, Майкрофт собирался сказать что-то резкое, но передумал и неожиданно мягко заметил: — Мы не изучаем магические способности. Не производим, как считают многие, таинственных сывороток, не выводим неведомых чудовищ. В лабораториях Британии ведутся разнообразные исследования — в основном, связанные с обороной и с медициной. Шерринфорд — одна из таких лабораторий, полностью засекреченная, потому что занимается проблемами клонирования, расшифровки ДНК и психотропными веществами разного характера. Признаюсь, было время, когда я рассчитывал, что Шерлок возьмется за ум и будет применять свои таланты в области химии как раз в Шерринфорде. Правда, он предпочел раскрывать преступления. Гермиона прошлась по кабинету, в котором сегодня было непривычно холодно из-за остывшего камина, и сказала: — А Адамс? Кажется, это был действительно неудобный для Майкрофта вопрос. Он нахмурился, потер виски, снова соединил перед собой кончики пальцев: — Ошибка. Когда мне доложили о случившемся… кажется, взрыв с необычными последствиями, несколько трупов без следов насилия, обрушение здания, я достаточно быстро понял, что причина в магии. Поскольку Адамсом не заинтересовались ваши люди, я счел возможным дать разрешение на изучение его тела. — Что-то нашли? — спросила Гермиона. — Аномалии, отклонения? — Насколько мне докладывали, ничего существенного, ничего, что стоило бы потраченных усилий. Гермиона присела на подлокотник кресла, а Майкрофт добавил после долгого молчания: — Если вы считаете это… принципиально важным, я могу дать вам пропуск в Шерринфорд, отдам соответствующие распоряжения — вам покажут все, что вы посчитаете интересным. Она была поражена. Так просто? — Почему? — спросила она. Майкрофт пожал плечами: — Потому что, полагаю, для комфортного… — он снова сделал паузу, — сотрудничества требуется некоторая доля откровенности. А потом они действительно пили чай, крепкий, с молоком, и в какой-то момент их руки действительно соприкоснулись, и пальцы Майкрофта очертили замысловатый узор на ее ладони. Поцелуй был сладко-горьким, со вкусом все того же чая, ванили и ментоловой сигареты. Платье Гермионы — настоящее, не наколдованное, — мягко соскользнуло на пол, и в этом была определенная доля откровенности, как и в том, что рубашка Майкрофта в этот раз была просто брошена на пол, небрежно и почти бездумно. И только позднее, пытаясь отдышаться и прислушиваясь к дыханию Майкрофта, Гермиона поняла, что что-то изменилось. Кровать была шире, значительно.