Никто не ответил, и показалось на минуту, что рыжий солнечный Рон где-то рядом, возле них: в пламени камина привиделась его огненная вихрастая макушка, в тёмном оконном стекле — белозубая улыбка, в полированном боке заварочного чайника — карие счастливые глаза. — Я отправлю Кингсли патронуса и договорюсь о встрече, — произнесла Гермиона спустя несколько минут тишины. — Ты права, будет лучше, если я приму участие в расследовании этого случая. Если Брук действительно снова интересуется волшебным миром, его нужно остановить, и у меня шансов больше, чем у других.

Невысказанным, но понятым осталось: «И я никому не отдам право уничтожить его».

Кингсли согласился принять её сразу же, похоже, сдвинув все свои многочисленные дела и встречи. Они не виделись давно — лет пять точно. Министр немного располнел, а в кудрявых чёрных волосах появились перья седины. В целом же он был всё тем же Кингсли — в той же тёмной рабочей мантии, покроем напоминавшей мантию аврора, с тем же лучистым живым взглядом. Он встретил Гермиону, как старого друга, заключил в объятия вопреки всем правилам приличия и разразился пространной речью о том, как счастлив её видеть. Гермиона отвечала улыбкой и сдержанными кивками — пожалуй, холодное: «Как поживаете? Чаю?», — понравилось бы ей больше, но Министр никогда не был сторонником британского этикета.

Наконец, когда с приветствиями и восторгами было покончено, Кингсли нахмурил брови и очень твёрдо, сразу перестав походить на доброго дядюшку, спросил: — Что случилось? — Парень со стёртой памятью и той книгой. Дело забрали в ДМП. Он мне нужен, — коротко ответила Гермиона. — Зачем тебе? — вопрос был задан так искренне, что только опыт общения с учёными помог Гермионе угадать подвох. Кингсли точно знал, зачем, но хотел услышать это от неё самой — чтобы предложить сделку. Восемь лет назад она, возможно, не представляла особой ценности для Министерства, но теперь как крупный специалист в области магии разума была крайне лакомым куском. И если раньше Кингсли пытался удержать её из дружеских чувств, то в этот раз он попытается посадить её на собственный шёлковый поводок для общего блага.

На поводок Гермиона не хотела, но данное самой себе слово было необходимо сдержать. Она найдёт Брука, а потом навсегда перевернёт свою страницу отношений с Министерством. — Ты знаешь, Кингсли, — ответила она, — что мне нужен Брук. И я не сомневаюсь, что это его сова. Я не могу действовать напрямую, дело забрали в ДМП. — Так что ты пришла ко мне за разрешением осмотреть этого парня? — понятливо кивнул министр. — Не вижу смысла. Дело Брука закрыто, этот парень может не иметь к нему никакого отношения. А если имеет, — улыбка, — то тебя это не может касаться. Прости, но ты уже не сотрудник ДМП. И если Департамент не привлёк тебя как внешнего эксперта, значит, в твоих услугах нет нужды. В любом случае, следить за ходом дела тебе бы никто не позволил, так зачем травить душу?

Прежняя Гермиона начала бы возмущаться и давить на дружеские чувства, на справедливость, в конце концов. — Твои условия? — О каких условиях может идти речь, — махнул рукой Кингсли, — я слишком дорожу твоим спокойствием, чтобы предлагать работу на Министерство. — На должность я не соглашусь, сам знаешь, — как бы между делом заметила Гермиона. — Сложные случаи, но есть и рутина. А ещё необходимость ставить ментальную защиту послам — утомительно. При твоей занятости — не знаю, станешь ли ты даже думать об этом, — тоже между делом произнёс министр. — Но полномочия должны быть достаточно широкими, — она поймала взгляд Кингсли. — С доступом не только к текущим делам, но и, если понадобится, к архиву. — Зачем тебе может понадобиться архив ДМП? — неплохо сыгранное удивление. — ДМП? — Гермиона подняла бровь, — Весь архив, включая Мунго. Менталистика — тонкая материя, завязанная на многих сферах. Кто знает, что может мне понадобиться? — И Майкрофт Холмс, — словно бы не в тему добавил Кингсли. — Или без архива.

— Идёт, — Гермиона первой протянула руку и скрепила договор рукопожатием.

Но увы, в тот же день осмотреть безымянного и беспамятного посланника Брука ей не дали: Кингсли сослался на какие-то формальности, и Гермиона не сумела его пересилить. Зато у неё было другое дело, менее важное в ходе расследования, но существенное — Нарцисса Малфой. По её подсчетам, пациентка уже должна была оправиться от прошлого чтения воспоминаний, и можно было продолжить работу. В прошлый раз она нашла три триггера и отработала два из них. Оставался третий — возможно, ключевой. Возможно, напротив, ключ ещё предстояло найти.

Патронусом Гермиона предупредила Малфоя о своём визите и аппарировала недалеко от мэнора.

Малфой встретил её у входа, галантно поклонился, даже попытался было, кажется, подать руку, но вовремя передумал, ограничившись замечанием о том, что она, Гермиона, отлично выглядит.

Гермиона с трудом подавила желание оглядеть себя в поисках каких-нибудь изъянов. — Она всё в том же состоянии, — сообщил он, пропуская Гермиону в небольшую светлую комнату, насквозь пропитанную магией — похоже, Малфой позаботился о том, чтобы заменить все опасные предметы безвредными иллюзиями.

У Нарциссы были такие же пустые глаза, как и в прошлый раз, а на губах играла лёгкая потерянная улыбка. Гермиону она узнала — а потом заговорила с Люциусом. — Я так беспокоюсь, дорогой, — произнесла она и рефлекторным жестом положила ладонь на плоский живот, защищая несуществующее дитя.

Гермиона присела рядом с ней на невысокий диванчик, осторожно, без палочки считала основные показатели, отметив лишь слегка замедленный пульс, а потом мягко проникла в её сознание, задавая посыл: «Ребёнок».

Она ожидала увидеть младенца Драко, но ошиблась. Снова был Люциус, собственнически прикасающийся к округлившемуся животу Нарциссы, была она сама, гордо и довольно разглядывающая себя в зеркале, а потом пришла боль, кроваво-красная, затяжная, остро-солёная. Нарцисса всхлипнула, и в её сознании воцарилась чернота. Ещё раз: «Ребёнок» — и тот же набор. Драко как ребёнка в её сознании не было, даже имени не звучало. На пробу Гермиона активировала триггер «Драко», и перед ней встал темноволосый улыбчивый парень лет пятнадцати. Память Нарциссы подсказала, что его зовут Драко Октавий, он учился на Гриффиндоре на два года младше Нарциссы. Но других людей с этим именем она не знала. Очевидно, она не помнит ничего с момента родов — боль, вероятнее всего, была именно от них.

Гермиона вышла наружу — женщина тяжело дышала, её зрачки расширились от боли и страха. Гермиона послала в её разум картину тихого пляжа, белого песка и едва различимых тёплых волн, успокаивая и убаюкивая.

— Ну, что? — спросил Драко нервно.

Гермиона нахмурилась. Амнезия Нарциссы была не механического, а исключительно эмоционального характера. Что-то причинило ей такую боль, что она заблокировала воспоминания о половине своей жизни. Но это не были сами роды — что-то произошло совсем недавно. Что-то, что напомнило Нарциссе то, что она испытала, когда рожала Драко… Кажется, верная мысль была где-то рядом, но для того, чтобы её сформулировать, сведений не хватало.

Будь она крепче и менее возбудимой, Гермиона попробовала бы прямой контакт с разумом, но пока это было слишком опасно.

Она наложила на Нарциссу лёгкие сонные чары и вывела Драко в коридор. — Я пришлю тебе названия зелий, закажешь у проверенных зельеваров и будешь давать ей на протяжении пяти дней, схему пришлю. Одно — успокоительное, другое помогает очистить разум. В нашем случае это облегчит проникновение в сознание, сделает его менее болезненным.

Драко думал, что сказать, наконец, остановился на верном варианте: — Спасибо, мастер.

Гермиона вернулась к себе домой — готовиться к завтрашней встрече с человеком, принёсшим послание от Джима.

Рабочая суета утренних часов в Министерстве магии была непреходящей. Вероятнее всего, двести лет назад ровно в девять-ноль-ноль точно так же оживали камины, выпуская из зелёных всполохов пламени ведьм и волшебниц в тёмных строгих мантиях, а разносчики «Ежедневного пророка» начинали свою вечную песню: «Покупайте! Покупайте!».