— Ваши камеры?

Он согласно наклонил голову, а Гермиона произнесла, отводя взгляд и обращаясь к настольной лампе:

— Это невозможно. Невозможно следить сразу за…

Она не сразу поняла, что это был за звук, прервавший ее — Майкрофт смеялся. Негромко, но совершенно искренне, не в силах сдерживаться. Она глянула на него и нахмурилась, а он ещё раз хмыкнул и уточнил:

— Вы в самом деле думаете, что я сам просматриваю записи с камер видеонаблюдения в режиме реального времени? Разрешите, я покажу вам, как это работает.

Не дожидаясь её согласия, он подошёл к столу, снял трубку стационарного телефона, набрал несколько цифр и включил громкую связь. Гермиона затаила дыхание, вслушиваясь в ровные гудки.

— Мистер Холмс? — раздалось после четырех гудков на другом конце провода.

— Сообщите мне обо всех передвижениях Гермионы Грейнджер за сегодняшний день, начиная с шести утра.

Что-то защелкало и застучало, телефон издал еще один гудок, и уже другой голос бодро отрапортовал:

— Мистер Холмс, объект «А-сто шестьдесят пять-четырнадцать» сегодня отсутствовал в поле видимости до одиннадцати тридцати восьми минут утра, после чего появился дома. Большую часть времени никуда не выходил. Не имел контактов, не считая запущенной и выпущенной совы в семь-сорок три. В восемь-пятьдесят, очевидно, покинул дом закрытым путём. Спустя сорок секунд появился на Роберт-стрит между домами пять и семь.

— Благодарю, — Майкрофт опустил трубку, а Гермиона пробормотала:

— Объект «А-сто шестьдесят пять-четырнадцать»?

— Разумеется, если рутина каким бы то ни было образом нарушается, меня тут же ставят в известность. По каждому из… объектов высшего приоритета.

Без приглашения Гермиона села на стул для посетителей. Майкрофт налил ей чай и подвинул поближе чашку.

Нужно было рассказать ему об угрозе Малфоя или же попытаться выяснить что-то о Шерринфорде — она так и не приняла решения и не знала, как поступить.

Скрипнуло кресло — Майкрофт со своей чашкой тоже сел, подвинул к себе, не таясь, вазочку с печеньем и надкусил одно. Ей не предложил — видимо, агенты ему все-таки рассказали, что она с детства не ест сладкого.

— Сожалею, — сказал он после продолжительного молчания, и было очевидно, что это относится к событиям прошлой ночи. Почти сочувствие.

— Вы знаете Драко Малфоя? — спросила она торопливо.

— Сильный игрок, — отозвался Майкрофт. Гермиона посмотрела на него с удивлением.

«Сильный» — это слово никогда не подходило Малфою. Он всегда был слабым и жалким. Правда, он обвел ее вокруг пальца с легкостью, пользуясь дешевым и простым трюком. Возможно, прав был Майкрофт, а она всегда недооценивала хорька.

— Но слишком сентиментален и чувствителен, — теперь в голосе Майкрофта послышалось отчётливое презрение. Гермиона ничего не ответила, а Майкрофт прибавил очень тихо: — И допускает непростительные ошибки.

Это прозвучало бы почти музыкой для ее ушей, но Гермиона слишком хорошо понимала — Майкрофт себе не позволит сентиментальности. Что бы ни значили эти слова, они не имели того подтекста, который она желала бы обнаружить.

— У вас есть какие-то договорённости? — у неё едва не вырвалось: «Вы его чем-то прижали?», — но, конечно, Майкрофт бы такую формулировку не оценил.

— Были, в некотором роде.

Гермиона отпила чаю и прищурилась — было бы не только самонадеянно, но и опасно думать, что Холмс стал бы разрывать договоры с Малфоем из-за того, что хорёк сделал с ней. Было что-то ещё, что-то кроме проклятой «Амортенции» в бокале вина.

Она сказала наугад:

— Он вас чем-то решил шантажировать? — думая о письме, которое всё ещё лежало у неё в кармане.

— В некотором роде, — повторил Майкрофт и улыбнулся самой неприятной из своих улыбок, так что сомнений не осталось — шантаж не удался.

— Возможно, ещё удастся, — произнесла она и всё-таки решилась: — Он пытался узнать от меня… кое-что о вас, точнее о… — возможно, Трелони проглядела в ней дар к предвиденью? Гермиона ощущала, что от слова, которое никак не срывалось с её губ, веет чем-то ледяным и жутким. Но произнести его было нужно, Майкрофт ждал. Она закончила: — О Шерринфорде.

Ошибки быть не могло: одно это слово — название, или имя, или ключ, — нанесло сокрушительный удар. Зрачки Майкрофта расширились, будто бы от ужаса, дыхание на мгновение прервалось, рука с чашкой дрогнула, но тут же все прошло. Он отставил чашку и спокойно улыбнулся.

— Предсказуемо и грубо.

— Возможно, он считал, что я смогу вытащить нужные сведения из вашей головы.

Майкрофт снова коснулся чашки и покачал головой.

— Возможно, и нет. Могу я узнать, в какой форме он предложил вам поучаствовать в получении этих сведений?

— В письменной. И с угрозами в ваш адрес.

Майкрофт протянул руку ладонью вверх, молча требуя передать ему письмо. Гермиона резко отказалась. Она перескажет Майкрофту ту часть, которая необходима, но читать омерзительные лживые строчки не позволит.

Майкрофт ждал, его рука не дрожала на весу, и он не собирался ее убирать.

— Письмо адресовано мне. Вам… Я перескажу вам нужный отрывок, даже процитирую.

Рука не двигалась.

— Нет.

Майкрофт подождал еще некоторое время, потом убрал руку и встал, прошелся по кабинету.

— Иногда наклон букв и слишком сильный нажим могут сказать больше, чем текст всего письма. Впрочем, разумеется, тайна частной переписки неприкосновенна.

Он говорил совершенно серьёзно и спокойно, но Гермиона ощущала сквозящую в его словах злую иронию. В сущности, какая разница? Он видел её, страстно целующуюся с Малфоем посреди улицы — едва ли что-то изменит одно письмо, тем более, написанное не ею.

Она вытащила из кармана лист и протянула. Майкрофт взял его, развернул и начал читать — медленно, наверняка взвешивая каждое слово. Ещё прошёлся по кабинету, вернулся за стол, сел, и только после этого отложил письмо и посмотрел на Гермиону. Его губы были плотно сжаты и, если только это не было игрой света и тени, побелели. Глаза потемнели так сильно, что голубая радужка стала совершенно неразличима.

Тишина в кабинете стала звенящей и одновременно вязкой, у Гермионы от этой тишины заболели уши и заслезились глаза. Она подняла все окклюментные щиты, но почему-то не смогла закрыться целиком. Если бы Майкрофт Холмс был обычным человеком, подверженным эмоциям, то можно было бы сказать, что он в ярости. Это была ледяная сила, замораживающая, страшная. Несколько мгновений Гермионе казалось, что она не выдержит давления, но вдруг лёд исчез. Майкрофт взял себя в руки, зрачки чуть уменьшились, показалась голубая радужка. Взгляд из бешеного стал обычным, внимательно-спокойным, плотно сжатый рот расслабился. Как будто ничего не было.

— Мистер Малфой, — проговорил Майкрофт задумчиво, — полагает, что может оказывать давление на британское правительство.

Гермиона сказала бы, что в письме нет угрозы правительству, только лично Майкрофту Холмсу, но не сумела заставить себя произнести ни слова. На горле будто удавку затянули. Сердце защемило от детской, иррациональной обиды. Она не ожидала чего-то другого. Хотя нет, ожидала: увидеть хотя бы тень ревности. А если не ревности, то злобы на то, что Малфой сделал с ней. Даже отстранённого и почти равнодушного комментария о том, что Малфой перешёл черту, было бы достаточно.

Холмс встал из кресла, отложил письмо и сложил руки перед грудью в знакомом молитвенном жесте. Гермиона осторожно взяла чашку и сделала несколько глотков, смачивая совершенно высохшее горло. Думалось, что чай окажется ледяным, но нет — он по-прежнему оставался горячим.

Майкрофт прошелся по кабинету и остановился в шаге от Гермионы. Она сумела удержаться и не запрокинуть голову, но даже его тень, упавшая ей на колени, как будто подавляла. Чай закончился слишком быстро, она собралась отставить чашку, но Майкрофт перехватил её, удивительным образом умудрившись не коснуться её пальцев. Сам поставил на стол и налил свежего чаю. Гермиона сосредоточилась на том, как двигаются его руки, придерживая фарфоровую крышку или поднимая за витую ручку молочник.