У Гермионы снова задрожали губы. От этого взгляда всё её самообладание рассыпалось прахом.

— Как ты мог? — спросила она.

Гарри с трудом приподнялся на локте, сел ровнее, тяжело выдохнул и пробормотал: — Я не мог иначе. — Всё закончилось… ты клялся, что всё закончилось, когда Смеллвуд… — К Мордреду Смеллвуда! — рявкнул Гарри. — Лучше бы он меня прикончил тогда! — Он тебя вылечил! Дал тебе…

С неожиданной для своего состояния резвостью Гарри вскочил на ноги, по комнате прошла густая, тяжёлая волна стихийной магии, звякнула, покачнувшись, люстра. — Дал мне мою замечательную нормальную жизнь? — прошипел он. — Это ты хотела сказать?

Магия Гарри гуляла по комнате, ударялась о стены, его самого трясло, но уже не от наркотика, а от ярости. — Помог тебе, — прошептала она.

Магия улеглась мгновенно, словно и не вырывалась из-под контроля. Гарри рухнул на диван и спрятал лицо в ладонях. Потом хрипло сказал: — Меня тошнит от этого. От моей нормальной жизни. Я живу, как будто сломал долбаный маховик времени. День за днём — ничего не меняется. Целитель Поттер, — он выплюнул эти слова с такой злобой, словно хотел уничтожить сам себя. — Каждый день без изменений. Как проклятая белка (2). — Гарри, — произнесла Гермиона очень мягко и осторожно, — ты не в себе. Да, у нас у всех есть рутина, но она даёт тебе главное. Твою семью.

Она опустилась на колени возле дивана и осторожно погладила Гарри по плечу. — Подумай о Джеймсе, Альбусе и Лили. И о Джинни.

Последнее было лишним. При упоминании детей Гарри как будто начал расслабляться, но имя жены вызвало новую вспышку ярости. Гермиона отшатнулась. — О, да, Джинни, конечно, — проговорил он ядовито. — «Гарри, дорогой», — он передразнил её зло, — пишется в одно слово. Она меня иначе и не называет. Может наорать на детей, на коллег, на гребаного Кикимера, но я у неё «Гарридорогой», знаешь, с улыбочкой ещё. Тошнит.

По лицу Гермионы всё-таки побежали слезы, она закусила губу и попыталась унять их, зажмурилась и почувствовала, как Гарри касается её щеки. — Прости, — сказал он совсем без злобы, как сказал бы нормальный, прежний Гарри. — Не надо было тебе этого знать. Гермиона открыла глаза и покачала головой. Она не знала, что делать. Не было ни одной идеи.

Брак Гарри и Джинни был идеальным, если не считать самого начала, тех срывов. Их дом был самым уютным местом на земле, а их дети — умные, способные, живые, — вызывали всеобщее восхищение и умиление.

Гермиона завидовала им. Иногда, совсем-совсем редко, но всё-таки завидовала. Если бы Рон был жив, они бы, наверное, тоже имели такой дом, и маленькие Уизли росли бы вместе с маленькими Поттерами.

И она сама (или Рон?) ненавидела бы эту жизнь, такую благополучную и комфортную. — Всё лучшее, — глухо продолжил Гарри, — что было в моей жизни, закончилось до того, как мне исполнилось восемнадцать. Всё, чего я достиг, было достигнуто в детстве. С тех пор — ничего. — Ты спас сотни людей…

Гарри только дёрнул плечом, тяжело встал с дивана и отошёл к окну, встал возле подоконника и скрестил руки на груди, совсем как недавно это делала сама Гермиона. — Я живой труп. А наркотики… они придают жизни смысл. Делают её ярче. Разница такая же, как между маггловским чёрно-белым снимком и цветной колдографией. — Это не так!

Гарри дёрнулся, в два шага подлетел к ней, Гермиона вздрогнула, но не успела испугаться, что он её ударит, потому что он наклонился и впился губами в её губы. Гермиона вскрикнула и отшатнулась — Гарри отскочил. Выражение лица стало совершенно нечитаемым.

Нужно было что-то сказать. Разъяриться. Но Гермиона так и сидела на полу, неподвижно и не говоря ни слова. Гарри посмотрел на неё странным взглядом, кажется, хотел что-то объяснить, но передумал. Достал из глубокого кармана джинсов волшебную палочку, привёл себя в порядок двумя заклинаниями. Провёл рукой по подбородку, проверяя, не появилось ли щетины. — Мне пора домой. Спасибо, что привела в порядок, — сказал он наконец. — Но не делай этого больше. Это не твоё дело.

И с тихим хлопком аппарировал.

А Гермиона качнулась, уткнулась лбом в диванную обивку и снова зарыдала.

Примечания: 1. Адрес в районе Хакни, одном из самых криминальных в Лондоне; 2. На английском он назвал бы себя… хомячком. «Как белка в колесе» переводится «hamster wheel». В другой ситуации это было бы забавно.

Слёзы ещё не высохли до конца, когда Гермиона поняла, что должна встать, умыться и сделать то, что необходимо — понять, каким образом Майкрофт Холмс узнал о её поисках.

Не обращая внимания на трясущиеся руки, Гермиона достала из-под ворота блузки цепочку и написала в воздухе кончиком палочки: «Нужна встреча». В отличие от Майкрофта, она не подписывалась даже инициалами.

Ответ пришел почти сразу, как будто Холмс ждал этого вопроса. Впрочем, очевидно, так оно и было. Гермиона собралась быстро, разве что умиротворяющего бальзама не нашла, поэтому не сумела окончательно избавиться от дрожи в пальцах.

«Позже», — пообещала она сама себе. Позже она сядет и разберётся в том, что сотворил с её душой этот день, объяснит самой себе проклятый поцелуй. Найдёт способ помочь Гарри — она же, Мордред подери, менталист! И сольёт воспоминания об этом дне в омут памяти, а в своём сознании запрёт в самый дальний угол. Только позже.

Говорить о погоде и природе сил не было. Поэтому, едва завершив аппарацию, Гермиона твёрдо спросила:

— Кто дал вам право следить за мной?

Майкрофт — в светлом костюме-тройке, спокойный и невозмутимый, — вежливо спросил:

— Хотите выпить? Полагаю, у вас был не самый приятный день.

Только спиртного ей сейчас не хватало — чтобы окончательно потерять контроль над собой и сорваться, накричать на кого-нибудь, опять заплакать. И если этим кем-то станет Майкрофт Холмс… Гермиона беззвучно истерически хихикнула. Если этим кем-то станет Майкрофт Холмс, это будет заслуженно.

— Вы не ответили.

Майкрофт улыбнулся самой неприятной из своих улыбок и перевёл взгляд на заранее поставленное для Гермионы кресло. Она колебалась почти минуту, прежде чем села и сказала:

— Виски.

Майкрофт поднялся со своего места и вышел из кабинета, оставив Гермиону одну. Наверняка у него был здесь мини-бар. Не могло не быть. Но он намеренно дал ей несколько минут, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Было глупо предполагать, что он не видит следов подступающей истерики, и Гермиона не сомневалась в том, что ему это глубоко неприятно. Люди, в представлении Майкрофта, не должны обнаруживать эмоций.

Между тем, передышкой следовало воспользоваться с толком. Гермиона прикрыла глаза и волевым усилием перенеслась сознанием на побережье океана. Жёлтый песок, голубая прозрачная вода, полная тишина, ни ветра, ни птичьих криков — абсолютная безмятежность. Океан умиротворял, убаюкивал и скрывал в своих водах все страхи, переживания, волнения. Океан был велик и равнодушен. Гермиона открыла глаза и вздрогнула — Майкрофт уже вернулся, совершенно бесшумно, и теперь стоял возле стола с двумя стаканами и запечатанной бутылкой.

— Кажется, вы пьёте безо льда? — спросил он, но совершенно без вопросительной интонации, просто сообщая уже известный факт. Гермиона не стала отвечать и молча смотрела, как он разливает виски. Ей — почти полстакана, себе — буквально два глотка. Гермиона не притронулась к спиртному и, когда Майкрофт снова сел за стол, сказала:

— Несмотря на то, что ваша подсказка была своевременной, ваше вмешательство перешло все разумные границы, Майкрофт.

Ей бы хотелось верить, что эти слова прозвучали строго и жестко.

— Разумные границы? — Майкрофт приподнял одну бровь. — Бросьте, Гермиона, это была обыкновенная дружеская услуга. Мне бы не хотелось подвергать вас неприятной необходимости обшаривать все лондонские наркопритоны один за другим.

— Я вас об этой услуге не просила, — медленно сказала Гермиона. — И о своих поисках не уведомляла. Как вы узнали, где и кого я ищу?