Гермиона старым механическим движением опустила руку в карман, но, конечно, не нащупала там фальшивого галеона — монетка валялась где-то среди вещей, так и не разобранных после переезда из Дувра. — Приходи, — почему-то жалобно закончил медведь и исчез.

Гарри вытащил из-за шиворота маленький мешочек, сунул в него руку и достал галеон, повернул — на ребре действительно светилась новая дата и новое время. — Когда они поменяли управляющий объект? — зачем-то спросила Гермиона. Её заклинание позволяло назначать собрания только лидеру, Гарри. — Они не меняли, — отозвался друг, — я отдал Невиллу свой ещё тогда, — не было нужды пояснять, когда именно. — Что в «Пророке»?

Было время, когда газету Гермиона выписывала и читала каждый день — тогда от её осведомленности зависели жизни. Потом она делала это по привычке, но со временем «Пророк» сменился научными журналами. Она не держала ежедневную газету в руках уже несколько лет — всё равно там не было новостей, способных её заинтересовать. — Не знаю, — ответила она.

Гарри взял её за руку, готовясь переместиться куда-то, а Гермиона бросила взгляд на камеру видеонаблюдения — она всё также записывала людей, выходящих из метро.

В «Кабаньей голове» было темно, грязновато и мрачно, как и в то далёкое время, когда здесь впервые собрался «Отряд Дамблдора», маленький и, в сущности, смешной — не менее смешной, чем другая её, Гермионы, затея, ГАВНЭ в поддержку домашних эльфов. Что горстка школьников могла сделать с государственным устройством, со всеобщей несправедливостью или мировым злом? Горько было думать, что те школьники сделали куда больше, чем нынешние взрослые.

Гермиона поддерживала связь далеко не со всеми бывшими боевыми товарищами — после смерти Рона видеть их стало больно, и она прекратила посещать общие сборы и праздники. Она не видела их такими, сидящими вокруг стола в трактире старика Аберфорта, уже очень давно.

Гарри сбросил с них троих — себя, Гермионы и подхваченной по дороге Джинни — мантию-невидимку, и разговоры тут же стихли, а потом друзья бросились обнимать своего обожаемого предводителя, а с ним и Джинни. Гермиона сделала полшага в сторону — и оказалась избавлена от участия в этих нежных приветствиях. Только Луна подошла к ней, едва махнув Гарри рукой, прищурила свои огромные серые глаза и сказала задумчиво:

— То, что ты ищешь, у тебя за спиной. Главное, не забудь посмотреть.

Гермиона удержалась от того, чтобы оглянуться, и с уверенностью в голосе ответила:

— Я ничего не теряла. Но спасибо.

Луна улыбнулась, поправила прядь длинных, кажется, ни разу не стриженых волос, и заметила:

— Не обязательно терять, чтобы искать.

В этот момент их окликнул Невилл — высокий, грузноватый, очень похожий на своего патронуса-медведя, и Луна обернулась к нему — что несказанно обрадовало Гермиону. Пророческие высказывания Луны с давних пор пугали её до мурашек по коже, а особенно страшно становилось оттого, что было очевидно — она не использует легиллименцию, однако видит человека насквозь, и заслониться от неё невозможно. Или же это нужно делать на принципиально ином уровне.

— Гермиона! — позвал Гарри, и она всё-таки подошла к общему столу, обменялась рукопожатием с Невиллом, кивнула Чжоу и её молчаливому спутнику, общим взмахом руки поприветствовала тех, с кем не встречалась уже многие годы: худую, похожую на загнанную лошадь Алисию, располневшего короткопалого Дениса Криви, улыбчивую розовощёкую Ханну и остальных.

Ей ответили общим, доброжелательным:

— Привет, Гермиона.

Гермиона чуть прикрыла глаза и, когда Невилл попросил у Аберфорта одиннадцать кружек сливочного пива, ей вдруг показалось, что она вот-вот услышит в общем гуле звонкий дуэт Фреда и Джорджа и вторящего им недавно сломавшимся до конца баском Рона.

— Друзья! — пророкотал Невилл, разговоры смолкли, и наваждение рассеялось. Гермиона открыла глаза. — Было бы здорово собраться, чтобы просто увидеть друг друга.

Гермиона почти машинально вытащила из сумочки свежую газету, которую забрала с площади Гриммо и уже успела пролистать. Невилл заметил её движение и удовлетворенно покивал:

— Я знал, что ты уже в курсе, Гермиона. Поделишься?

Она протянула номер остальным, и те, кто ещё не успел прочесть его, по очереди начали перелистывать помявшуюся бумагу.

Когда Гермиона услышала сообщение Невилла, она испугалась, по-настоящему, и в газете ожидала найти всё, что угодно: новость о возрождении Волдеморта, сообщение о массовых смертях, преступлениях. Не ожидала только увидеть на первой полосе серебряную «В» на чёрном фоне и строгим шрифтом набранные слова: «Скончался Амос Диггори, верховный чародей Визенгамота. Вечная память».

В сравнении с тем, к чему она готовилась, эта новость показалась почти что благом. И всё-таки она встревожила Невилла и остальных — и Гермиона догадывалась, почему. Будь она сильней, она сказала бы об этом Гарри и не пришла бы.

— Амос Диггори был тем, на кого мы могли положиться в грядущих выборах, — оправдывая ожидания Гермионы, произнес Невилл. — Пока он возглавлял Визенгамот, мы могли не бояться, — он перевёл взгляд на Гермиону, и ей стало вдруг неуютно, словно она была причиной смерти волшебника, — что созданный нами после победы мир окажется в неподходящих руках.

Члены «Отряда Дамблдора» были с ним согласны и поддержали единым вздохом. Гермиона опустила глаза и сосредоточила внимание на поверхности выщербленного старого стола. Мерлина ради, она не хотела находиться здесь, не хотела слушать этого обсуждения. Она покончила с политикой, на этот раз навсегда, и не собиралась влезать в нее снова. С нее было довольно.

— Пока Диггори был жив, я мог смеяться, читая про выдвинувшего свою кандидатуру Малфоя, или Забини, или Гринграсса, — продолжил Невилл, — но теперь мне не смешно. Мы все пожертвовали слишком многим, чтобы спасти Британию от им подобных.

На своём посту Диггори оставался «орденцем», человеком Дамблдора, борцом за справедливость и светлую магию. И в грядущих выборах Министра Магии он отдал бы свой решающий голос за либерала Тиверия Маклаггена или кого-то из бывших членов «Ордена Феникса». И тогда благополучному послевоенному мирку ничто не угрожало бы.

Всего раз или два Гермиона думала о том, что Невилл — тот, каким он стал, — больше подходил на роль спасителя волшебного мира, чем Гарри. В нём не было надломленности, он не знал сомнений и не сомневался в том, что правильно. Едва ли он когда-нибудь притрагивался к наркотикам — даже выпившим его было трудно представить. И сейчас он говорил так, словно не сомневался — все присутствующие, если потребуется, пойдут за ним в бой, даже если биться было не с кем.

— Что ты предлагаешь? — спросила Гермиона куда резче, чем собиралась.

На ней скрестились колючие взгляды, и она почувствовала их осуждение: не за этот вопрос, конечно, а за то, что была причастна к позорной отставке и аресту Кингсли, за то, что была замешана в его делах, замарана. Только Луна смотрела безмятежно и куда-то поверх её плеча, как, впрочем, и всегда — наверное, изучала мозгошмыгов.

— Делать то, что должно. В рамках закона или за его пределами. После того, что сделал Кингсли, Визенгамот с радостью выберет и в Верховные чародеи, и в Министры кого угодно из консерваторов, — жёстко ответил он, не сомневаясь, что его слова не вызовут возражений.

— И что? — повторила Гермиона, поднимаясь. — Пойдёшь на митинг, как делают магглы? Подкупишь редакцию «Пророка»? Убьёшь Малфоя?

Они не понимали главного — эпоха злодеев прошла, а значит, минули и времена героев. Гермиона это уяснила слишком поздно, по горло провалившись в вонючую политическую жижу. Только на мгновение по лицу Невилла прошла тень сомнения, но тут же исчезла, и он сказал:

— Если потребуется, Гермиона.

Гарри открыл было рот, и Гермиона почему-то понадеялась, что он сейчас тоже встанет и скажет спокойным тоном человека, который уже выиграл все свои войны: «И правда, ребята, давайте расходиться по домам. Или закажем пару бутылок старого «Огденского». Хватит с нас битв».