Он что-то искал и, не надеясь на память, которую могли отнять снова, писал сообщения, которые смог бы расшифровать только такой же полиглот, да и то, наверняка, не до конца — это была его версия «Поминок по Финнегану»(1), и оставалось только надеяться, что языков меньше семидесяти.

Новое воспоминание — комната Гермионе была незнакома, это была спальня, обставленная очень сдержанно, в бежево-коричневых тонах. Небольшой платяной шкаф, возле него книжные полки, узкая, безупречно застеленная кровать, рядом — тумбочка с ночником.

Картина подёрнулась рябью, словно Майкрофт попытался вытолкнуть Гермиону из своего сознания, но она отмахнулась от этих усилий. Майкрофт из воспоминаний между тем подошёл к кровати, задумчиво наклонился и заглянул под неё, провёл рукой по полу, что-то ища, посмотрел на пальцы и нахмурился. Отряхнул руки, поднялся и подошел к книжным полкам, быстро пробежал пальцами по рядам корешков (Гермиона увидела нескольких античных авторов, Диккенса и Честертона), и нахмурился ещё сильнее. Что бы он ни искал, он этого не находил.

Гермиона ждала, что он достанет свою книжку и внесёт в неё очередную пометку, но вместо этого он расстегнул пиджак, убрал его в шкаф, к ряду других пиджаков, начал развязывать галстук — и Гермиона резко вынырнула из его сознания.

Её словно ледяной водой окатило. На дорогу в ад со скрипом встал ещё один камень — на нём красовалась надпись: «Несдержанные обещания». Уже в который раз.

Понимая, что это глупо, она все-таки прошептала:

— Простите меня…

Майкрофт улыбнулся почему-то почти дружелюбно и заметил:

— Вот как это работает, — а после сделал приглашающий жест рукой и уточнил: — так что, вы говорите, нужно для поимки обскура?

Примечание:

1. «Поминки по Финнегану» — весьма своеобразный роман Джеймса Джойса, написанный в технике «потока сознания». Джойс был полиглотом, и этот роман написал, используя более чем семьдесят языков, причём не только реальных, но и им же сочинённых.

Гермиона не успела даже окончательно успокоиться и приступить к рассказу — в одно и то же время у Майкрофта звякнул телефон, а посреди комнаты возникло неясное светящееся пятно замаскированного патронуса и прошелестело тусклым голосом:

— Он снова проявил себя. Обрушение здания на Нельсон-роуд. Обливиаторы уже работают.

Патронус растаял, а Майкрофт медленно сказал:

— Нельсон-роуд, дом девять. В двух кварталах от Тасман-роуд.

Гермиона сглотнула и заставила себя спросить:

— Жертвы… есть?

Майкрофт как будто лениво опустил взгляд на экран своего телефона, прежде чем отметить:

— Из-под завалов вытащили девять трупов, но спасатели еще работают. Возможно, жертв будет больше. Ночь, все жители были дома.

— Мерлин… — она встала. Нужно было немедленно отправляться туда и попытаться найти следы обскура как можно скорее.

— Сядьте, — велел ей Майкрофт и открыл крышку лежащего на столе ноутбука.

— Что вы делаете?

Майкрофт поднял на неё взгляд и повторил жёстче:

— Сядьте, Гермиона!

Гермиона не могла сказать точно, почему подчинилась — наверное, потому что в глубине души очень хотела найти причину, по которой ей не надо было немедленно аппарировать к разрушенному дому и смотреть на то, как из-под завалов вытаскивают раздавленные, покорёженные трупы. Отсрочка — пусть и на несколько минут — была слишком желанна. Она опустилась обратно в кресло и больно закусила губу, чтобы не позволить сорваться глупому или неуместному вопросу.

Холмс полностью сосредоточился на своем ноутбуке: едва слышно постукивали клавиши, изредка мигал экран. Гермиона со своего места не видела изображения — единственное, что ей оставалось, это следить за лицом Майкрофта, на котором, как и всегда, почти не было видно эмоций: только раз или два чуть выше приподнятая бровь и чуть плотнее сжатые губы свидетельствовали о том, что поиски успешны.

Спустя некоторое время (Гермионе показалось, что очень долгое) он закрыл ноутбук и сказал:

— Вашего обскура зовут Джейн Райт, девять лет, дочь Джона и Хелены Райт, родители в разводе. Адрес — Нельсон-роуд, одиннадцать.

— Девять лет, — повторила Гермиона. Для того, кто уже отнял почти двадцать жизней, слишком мало, а для обскура, которого можно ещё попытаться спасти — почти непозволительно много.

— Спасибо, Майкрофт, — сказала она, в глубине души жалея, что он нашёл информацию так быстро. Если бы можно было задержать время и отсрочить необходимость действовать — она бы дорого за это заплатила.

Кажется, Майкрофт очень точно угадал, о чём она думает, по крайне мере, его взгляд стал жёстче и строже; и он был прав — промедление непозволительно.

Нельсон-роуд была очень тихой улицей, больше похожей на улицу пригорода — двух-трёхэтажные дома, небольшие садики, ряды машин — и громада кирпича и обломков на месте девятого дома. Вокруг, таращась в ночь жёлтыми фарами, сгрудились спасательные машины, над головой низко и трубно гудел вертолёт, и где-то там, среди маггловских служб, наверняка вертелись обливиаторы. Они едва ли помогали разбирать завалы — это было бы слишком подозрительно. А ведь пара взмахов волшебной палочкой подарила бы, как знать, жизнь кому-то из тех, кто ещё оставался внутри.

К сожалению или к счастью, принцип невмешательства Гермиона затвердила хорошо, поэтому сумела отвернуться от завала, убрать поглубже мысли о людях, которые мирно легли спать этим вечером и уже никогда больше не проснутся, и поднялась на крыльцо дома одиннадцать.

Заклинание определило внутри всего двоих, и Гермиона, не колеблясь, вскрыла старый замок и вошла внутрь. Опрятная светлая прихожая, маленькая обувная тумбочка у двери, зеркало в пластиковой раме — если бы на полу ещё лежал ковёр, Гермиона могла бы подумать, что попала в прошлое и зашла в дом своих родителей. И пахло очень похоже — чем-то цветочным, мягким и уютным.

— Тише, — донёсся до Гермионы ласковый женский голос, — это просто дурной сон, дорогая.

«Это просто дурной сон, дорогая», — мама так говорила Гермионе много лет назад.

— Я правда сделала это. Это всё я, — послышалось следом.

«Я это видела, мама. Это правда», — говорила маленькая Гермиона.

— Ты ничего не делала. Иди сюда, — Гермиона толкнула ближайшую дверь и оказалась в чистой и хорошо обставленной гостиной, где на диване сидели двое: женщина в свободном домашнем костюме, чуть полноватая, тридцати с небольшим лет, и слишком маленькая и хрупкая для своих девяти девочка Джейн, обскур.

Они обе подскочили на ноги, увидев Гермиону, которая тут же вскинула руки вверх в жесте капитуляции и быстро, но негромко сказала:

— Я не сделаю ничего плохого!

— Кто вы, — резко спросила женщина, — и что вам нужно в моём доме?

Джейн поняла, в чём дело, раньше, чем её мама — её глаза расширились, и из них потекли крупные слёзы.

— Вы меня накажете? — спросила она трясущимися губами.

Гермиона опустилась на корточки и покачала головой.

— Ты не виновата, Джейн, — произнесла она почти беззвучно, — ты не хотела этого.

— Моя дочь ничего не делала! — рявкнула миссис Райт. — Вон отсюда!

Но Гермиона не обратила на неё внимания, всё, что имело сейчас значение, это маленькая Джейн. Она горько плакала, а Гермиона осторожно, едва ощутимо касалась её сознания, успокаивая и утешая.

— Мы всё исправим, Джейн, — продолжила Гермиона, — я тебе обещаю. И это больше никогда не произойдёт.

На лице девочки проступило выражение незамутнённого восторга, она приоткрыла рот, чуть всхлипнула и, словно не веря, переспросила:

— Никогда?

— Никогда, — повторила Гермиона, невербально запуская проверку основных медицинских показателей. — Иди сюда.

Миссис Райт уже ничего не говорила, просто стояла посреди комнаты, раскинув в стороны руки, и боялась шелохнуться. Джейн сделала шаг вперёд, потом ещё один. Гермиона улыбнулась ей, и получила ответную улыбку. В отличие от Гермионы, Джейн была светловолосой, с двумя аккуратными косичками, но у нее были очень похожие выпирающие вперёд зубы. Гермиона протянула ей руку, и Джейн вложила в неё свою маленькую ладошку, слишком холодную для здорового ребёнка. Температура тела — тридцать четыре с половиной градуса по Цельсию (заклинание, конечно, отобразило девяносто четыре и одну десятую по Фаренгейту, но Гермиона привыкла к пересчёту), пульс — сорок три удара в минуту. Вырываясь из-под контроля, магия буквально высушивала детей-обскуров, выпивала из них всю энергию.