— Извини, но инфери меня не возбуждают. Спи.

Проснулась Гермиона от звона волшебного будильника, который уже наворачивал круги над подушкой, пытаясь её разбудить. — Умолкни, — пробормотала она, вяло щёлкая пальцами.

Почувствовав волну магии, будильник успокоился и вернулся на тумбочку, спрятав полупрозрачные крылышки. — Я уже встаю, — сообщила Гермиона и будильнику, и себе. Рон спал рядом, обхватив её за талию горячей рукой, и не обратил на звон никакого внимания. Когда она осторожно освободилась из его объятий, он заворочался, но не проснулся, и Гермиона на секунду замерла, вглядываясь в его открытое лицо, необычно спокойное и мирное сейчас. Без вечной дурашливой улыбки он выглядел непривычно серьёзно и даже как будто задумчиво. Она опёрлась руками о кровать, наклонилась и поцеловала его в висок и ушла в душ.

Сумасшедшая нагрузка не уменьшилась, а как будто возросла. Гермиона носилась от кабинета Кингсли к себе и обратно, в какой-то момент перестав очищать мантию от сажи и превратившись в форменную Золушку. Около полудня к ним присоединилось двое безликих невыразимцев, похожих друг на друга как два семечка, и пожилой сутулый маг из Отдела по урегулированию проблем в маггловском мире. Отдел, по сути, не функционировал в полной мере с конца семидесятых: в военное время все проблемы решались командой обливиаторов. Однако мистер Тревис работал уже больше пятидесяти лет, и опыта ему было не занимать. При планировании будущего переворота в правительстве Британии он оказался незаменим.

Придя на совещание, мистер Тревис смерил Гермиону недовольным взглядом, как будто сам факт её существования оскорблял его чувствительную натуру, изучил наброски Кингсли и сообщил: — Чушь и бестолковщина.

После чего почти на сорок минут выпал изо всяких обсуждений, что-то чёркая на листе и шепча себе под нос гневное «Мерлиновы панталоны!».

Впрочем, и панталоны, и взгляды ему легко можно было простить — потому что в плане, вышедшем из-под его пера, было на восемь пунктов меньше, он требовал в четыре раза меньше ресурсов, а главное — выглядел реализуемым.

Повторив: «Мерлиновы панталоны!», он удалился, а Кингсли заметил: — Остаётся всего пять человек, от которых, по сути, зависит всё. Вопрос в том, скольких из них Холмс сумеет подкупить или уговорить сам.

Гермиона придвинула к себе досье на людей, от которых зависел исход всей операции. Двое не вызывали никаких сомнений: лорд Риверс и мистер Оливер занимали свои должности уже давно и показали себя верными официальной власти. Им неважно, кто будет собирать тайный совет и отдавать приказания, — лишь бы они были официальными и законными. Также не должно было возникнуть сложностей с миссис Кидс: она планировала уйти в отставку и не стала бы оказывать существенного давления на коллег.

Мистер Грейвз, напротив, вызывал опасения. Будучи всего на пять лет старше Майкрофта, он пробился на самый верх благодаря протекции Рудольфа Холмса и был ему безусловно предан. Более того, в досье от руки было приписано, что, по неподтверждённым данным, он состоит с Рудольфом в отношениях сексуального характера. При одной мысли об этом Гермиона испытывала приступ отвращения, но не могла не понимать: если это так, то он будет всеми силами защищать своего… возлюбленного.

Головной болью была и леди Смолвуд — женщина амбициозная и стремящаяся добраться до самых вершин власти. Для неё смена власти невыгодна: она предпочла бы подождать, пока немолодой Рудольф уйдёт в отставку, и попытаться занять его место самостоятельно.

Проблема была в том, что именно на этих двоих было нельзя воздействовать магически: им предстояло работать вместе с Майкрофтом долгие годы, а значит, их поддержка должна быть реальной.

Решения пока не было.

После короткого обеда совещание пришлось закончить: Кингсли ждали неоконченные дела в Департаменте международных отношений, а Гермиону — общение с Джимом.

Она аппарировала к нему в квартиру — и почувствовала, как против воли на лице возникает улыбка. За прошедшее с их последней встречи время он украсил свою комнату простыми, но яркими рисунками магического мира, зарисовками, в которых Гермиона не могла не узнать их с Гарри и Роном приключения. — Когда ты успел?

Джим вылез из-за письменного стола, сдвинул в сторону кипы бумаг и довольно сообщил: — Я решил не спать! И стараюсь не есть — вот и весь секрет.

Гермиона оглядела его, не обнаружила никаких признаков истощения и рассмеялась. Джим скорчил обиженную рожицу, но тут же снова улыбнулся и спросил: — Кого покажешь мне сегодня?

От его энтузиазма становилось тепло на душе — особенно после стылой, бездушной политики.

В этот раз Гермиона решила не вести его в очередное волшебное место, а расположилась в его комнате, зажгла несколько негорячих волшебных костерков, чем привела Джима в бесконечный восторг, и продолжила свой рассказ. Джим снова конспектировал, и его глаза блестели лихорадочным возбуждением, — особенно когда она, как-то забыв о проблемах, рассказывала ему о схватке с троллем, а потом — о пути к философскому камню.

Именно события их первого курса Джим решил сделать основой первой книги, поэтому требовал всё больших подробностей — о замке, об учениках, о профессорах и о заклинаниях. Когда Гермиона продемонстрировала ему чары левитации, он вдруг резко погрустнел. Перемена выражения на его лице была настолько заметной, что Гермиона сразу спросила: — В чём дело, Джим? — Какая жалость… — сказал он негромко, — что я не владею магией.

И вдруг резко снова улыбнулся шальной улыбкой и спросил: — Можно подержать твою волшебную палочку? Пожалуйста?

Гермиона вздохнула и ответила: — Нет. Не могу, прости. Это… не знаю даже, как объяснить, но это очень личное. Мы не даём свои волшебные палочки другим.

Джим пожал плечами: — Я так и думал. Но попробовать стоило.

Морщинка между его бровей разгладилась, и он уже собирался задать новый вопрос, как Гермиона неожиданно для себя сказала: — Давай после выхода книги. Я морально подготовлюсь, а ты… — Это будет ещё одной наградой, — серьёзно сказал Джим. — Договорились.

Больше к этой теме они не возвращались, а спустя час Гермиона почувствовала, что больше не может рассказывать: даже несмотря на чай, в горле пересохло, а удачные формулировки закончились.

Условившись встретиться в следующий понедельник, они попрощались, и Гермиона уже собралась домой, но передумала, и аппарировала на крыльцо дома номер 12 на площади Гриммо.

Гарри не появлялся на работе уже неделю: взял отпуск. Ничего не писал и никак не выходил на связь. О том, что лечение идёт успешно, Гермиона знала из двух коротких записок Джинни, но не переживать всё равно не могла.

Дверь ей открыл старый эльф. — Госпожа подруга хозяина, — сообщил он, беззубо осклабившись. — Здравствуй, Кикимер, — прохладно сказала она.

С Кикимером у них был нейтралитет — он не оскорблял её, а она взамен не проявляла к нему никакого лишнего интереса и даже не пыталась завести разговор об освобождении, улучшении условий жизни и зарплате. — Гарри и Джинни дома? — Хозяин Гарри и хозяйка Джинни дома. Кикимер проводит вас в гостиную, госпожа подруга хозяина, — он отвесил ей нарочито низкий поклон и пошаркал босыми ступнями по деревянным полам.

Дом Блэков всё ещё не был образцом уюта и комфорта, но и особняк из старого фильма ужасов больше не напоминал. Во всяком случае, теперь по нему можно было ходить, не опасаясь того, что половик отгрызёт ногу, а дверная ручка оставит без пальцев. — Гермиона! — едва она вышла в гостиную, как оказалась в объятиях Джинни. — Я — свинья. Прости, что ничего не писала.

Гермиона высвободилась из цепких рук подруги и спросила: — Смеллвуд помог? — Он даже не волшебник. Он — бог. Во всяком случае, мозги Гарри он поставил на место, а это… — Не так-то просто, если учесть, что он согласен с покойным Снейпом в том, что мозгов у меня нет, — Гарри тоже обнял Гермиону, потом отстранился и тихо сказал: — Прости за всё, что я тебе наговорил. И за то, что тебе из-за меня пришлось делать.