Она отказалась от предложения, даже не раздумывая. Она не желала иметь с ДМП никаких дел, равно как и с Министерством Магии. С неё хватило — на всю жизнь.
В тот же день, передав все дела, которых и так было немного, безликому заместителю, она покинула Британию.
Её спасла учеба. Неплохой ещё с младшей школы французский и документы о сдаче одиннадцати ЖАБА с отличием обеспечили ей место на первом курсе факультета ментальной магии Парижской академии высших магических наук. Вместо положенных четырёх лет она проучилась полтора года — именно столько времени ей потребовалось, чтобы освоить всю программу и написать свою первую исследовательскую работу. Она работала на износ, отводила на сон не больше четырёх часов, не позволяла себе ни минуты отдыха — и это помогло излечиться.
И вот теперь, годы спустя, она была признанным лучшим специалистом по ментальной магии Британии, а по некоторым оценкам — и всей Европы. Она отработала в больнице всего год, после чего стала ограничиваться разовыми заказами и частными контрактами. Она лечила шизофрению, восстанавливала повреждения склеротического характера, возвращала память людям, подвергшимся действию тёмных зелий или проклятий. Иногда — где-то совсем в глубине сознания, — проскакивала мысль о том, что, попадись ей в руки Брук, она сможет нашинковать его мозги на тонкие лоскутки, но она старалась об этом не думать. Мысли о Бруке были заперты в надёжный тайничок в её сознании вместе с воспоминаниями, от которых становилось слишком больно.
Она была успешной, молодой, привлекательной ведьмой, открытой для жизни и получающей искреннее наслаждение от каждого мгновения. Должна была наслаждаться.
Примерно об этом она думала, практически выпадая из воронки порт-ключа на коврик в собственной прихожей. Правда, почему-то эта простая мысль формулировалась исключительно через обороты, содержащие в себе имя Мерлина, названия некоторых частей его тела и пикантные подробности его взаимоотношений с целым рядом объектов действительности.
Стукнувшись плечом о дверной косяк, Гермиона зашипела и прорычала вслух: — Мерлиновы яйца! — после чего стянула через голову мантию и швырнула её на пол. Следом полетели лифчик и трусы, и она, пошатываясь, прошла в ванную и влезла под душ.
Ей хотелось не просто вымыться, а каким-то образом отмыть собственные мысли и воспоминания — ей всегда хотелось сделать нечто подобное после общения с психопатами. Психопатия была единственным психическим заболеванием, которое Гермиона не могла излечить. Каждое погружение в сознание психопатов вызывало почти физическую боль. Теперь она могла только смеяться (или плакать) над собственным былым невежеством. Встреться ей сейчас милый парнишка по имени Джим, он был бы переправлен в специальную клинику менее чем за минуту. Ни с чем нельзя было спутать этот сладкий аромат и эти чуть подёрнутые серой плёнкой мысли, в которых воображаемое мешается с реальным.
Сегодняшний случай был особо неприятным: её вызвали, чтобы она присутствовала на допросе подозреваемого в серии убийств. Она не любила вызовы из ДМП, но в этот раз не смогла отказать, потому что допрос проводила Джинни. Если бы не присутствие Гермионы, парень вышел бы сухим из воды: он под сывороткой правды подтвердил, что невиновен. Без особого заключения менталиста этого было бы достаточно, чтобы выпустить его и принести извинения. Джинни страшно повезло, что Гермиона там была. А ублюдку — страшно не повезло.
Гермиона вылезла из душа, тщательно вытерлась и завернулась в сухое полотенце. Босыми ногами прошлёпала в гостиную, упала в кресло и запрокинула голову к потолку, пообещав себе приятный вечер: с книжкой по психиатрии и кружкой какао. Или с томиком Бодлера и бокалом вина — на выбор.
Посреди комнаты возникла сияющая статная кобыла с пышной гривой и произнесла голосом Джинни: — Гермиона, ты мой спаситель. Люблю, целую. Зайдёшь к нам сегодня на ужин?
Джинни зазывала её на ужин так часто, как могла — ей казалось, что в одиночестве Гермионы есть что-то нездоровое, болезненное. Особенно сейчас, когда с того страшного дня прошло больше восьми лет. Оценив собственные запасы душевных сил, Гермиона пришла к выводу, что не готова сидеть в протопленной гостиной Поттеров и слушать маскирующиеся под заботой нотации друзей. Она и так неплохо знала, что они ей скажут: что они пережили общую потерю, но пора двигаться вперёд, что одиночество — не лучший способ прятаться от действительности и так далее в сотне вариаций.
Лошадь растаяла, а Гермиона наколдовала собственный патронус и продиктовала ему бодрым голосом: — Джинни Уизли. Обращайся. И спасибо за приглашение, но сегодня никак — есть планы на вечер, а возможно, и на ночь. Привет Гарри и мальчишкам.
Выдра послушно мотнула головой и выскочила в окно, унося послание, которое гарантирует, что Джинни прекратит читать ей лекции по домашней психологии как минимум на месяц.
Гермиона с наслаждением, до хруста в спине потянулась и вдруг подскочила на месте, схватилась за грудь. Тонкую кожу обжёг раскалившийся металл. Она сорвала с шеи золотую цепочку, уже почти остывшую, поднесла её к глазам, прищурилась и увидела возникшие символы. Коснулась палочкой, увеличивая, а потом едва не отбросила, как ядовитую гадину. На тонких звеньях выступила короткая фраза, написанная косым почерком с наклоном влево: «Сегодня в 7:30 pm. Клуб. Важно».
Она была уверена, что забыла этот почерк, но нет — узнала мгновенно до последней точки.
Артефакт молчал восемь лет. Ни единого сообщения, никаких посланий. В конце концов, их дела с Майкрофтом Холмсом были давно закончены. И, в отличие от своего неугомонного брата, который то и дело возникал у неё на горизонте, он ни разу не пытался связаться с ней с тех пор. Она не забрала у него кольцо только потому что…
Потому что в тот момент ей было всё равно. Она меньше всего на свете думала об артефакте, Майкрофте и маггловском правительстве. Не так давно, чистя цепочку, она вспоминала о том, что нужно бы разорвать протеевы чары, но так и не разорвала — это требовало значительных усилий и было бесполезно: всё равно каналом больше не пользовались.
Она перевела взгляд на часы, показывающие без двадцати семь, и невольно вздрогнула. Она не хотела знать, зачем её решил позвать Майкрофт. Она не хотела снова вспоминать о том, чем занималась раньше, пока был жив Рон. У них не осталось ничего, что можно было бы обсудить и что вообще имело смысл обсуждать.
Но слово «Важно» пульсировало у неё перед глазами и не позволяло просто отмахнуться от послания, даже если очень хотелось.
С другой стороны, что важного могло произойти? Она не интересовалась политикой, не касалась отношений магов и магглов, у старшего Холмса наверняка был координатор со стороны Министерства. Но он написал ей, сейчас. Зачем?
Ответ был слишком очевиден, и Гермиона почувствовала, как сердце скакнуло к горлу и затрепыхалось там. Единственное, что могло заставить Майкрофта написать ей, — это появление Джеймса Брука.
Она оделась так быстро, как смогла, и, только бросив взгляд в зеркало, заметила, что выбрала не мантию, а костюм с юбкой — по той, старой привычке.
Клуб на Уайт-холл не изменился: всё та же дверь, всё такой же швейцар. Так же, как восемь лет назад, едва она вошла внутрь, к ней приблизился солидный мужчина, похожий на дворецкого прошлых веков, и жестом предложил следовать за ним.
Кабинет располагался в том же месте, на втором этаже. Остановившись перед дверью, Гермиона поняла, что у неё стучат зубы. За дверью было то, от чего она бегала восемь лет. И она очень хотела по-детски забиться в истерике, замахать руками и закричать: «Не хочу!». Она не хотела снова видеть Майкрофта Холмса и снова слышать о Джеймсе Бруке.
Но дворецкий уже распахнул перед ней дверь, с поклоном пропустил внутрь. Со щелчком дверь закрылась.
Кабинет был теперь обставлен несколько иначе — правда, портрет молодой Елизаветы висел на прежнем месте, но глубокое кресло осталось только одно, второе больше напоминало жёсткий стул. Под портретом расположился широкий стол красного дерева, а возле растопленного камина расположился маленький журнальный — тоже деревянный.
