Едва эта фраза была произнесена, как Гермиона мотнула головой и сжала зубы — снова фальшь, снова не то. — Я — лучший менталист в Европе, — проговорила слабо, — и Кингсли это знает, — а слёзы все не высыхают, бегут по щекам, оставляя светлые блестящие дорожки. За её спиной — запертая деревянная дверь с металлической блестящей ручкой, нелепая напольная ваза с цветами и массивная вешалка для верхней одежды с единственным бежевым пальто.

Майкрофт не двигался — ментальный удар был для него слишком силён, его разуму требовалось время, чтобы адаптироваться к новым воспоминаниям. Но долго это продолжаться не могло — опять пошатнувшись, он слабо застонал, схватился рукой за виски и медленно опустился в кресло, не видя никого вокруг. — Сколько времени… — начал было Тони, и Гермиона ответила раньше, чем он договорил: — Около получаса. Ему будет казаться, что он слишком долго работал с бумагами и уснул. И он… — Тони недоумевающе наклоняет голову. — Скажи министру, что он будет знать о смерти брата. И что… — её голос задрожал, — он будет знать, что это вина магов. Никакой дальнейшей совместной работы, ни с ним, ни с кем-то из нас — передай.

Тони нахмурился, его ноздри широко раздулись — пусть он и признавал превосходство Гермионы, ему не нравилось быть у неё на побегушках. Неприятное такое свербящее чувство — как будто в душе завелась стая мелких насекомых. Но он прекрасно понимал, что выхода нет, поэтому ответил: — Я передам. А ты? — С меня довольно. Я возвращаюсь домой, заканчиваю дела в Британии и…

Она не договорила, но понадеялась, что министр, который наверняка захочет посмотреть на всё произошедшее в омуте памяти, поймёт её правильно и не попытается снова вовлечь в свои игры. Ему лучше уяснить, что она больше не готова платить слезами и болью за исполнение бредовых идей давно умершего мага.

Тони кивнул, и Гермиона первой направилась к камину, бросила горсть пороха и уже хотела шагнуть в пламя, как Тони её окликнул:

— Гермиона!

Она обернулась. — Я думал, мы хотя бы приятели.

Она ничего не ответила и переместилась домой. Тони задержался ненадолго, ещё раз посмотрел на приходящего в себя Майкрофта и тоже подошёл к камину. Достал летучий порох из кармана, кинул в огонь, взметнувшийся зеленым столбом, вошел в трубу и чётко произнёс:

— Атриум Министерства Магии!

Гермиона сглотнула и поняла, что силы оставляют её. На пол позади Майкрофта кулем рухнул Тони, а сама она начала медленно оседать. Палочка, еще недавно направленная Холмсу в лицо, выскользнула из пальцев и стукнулась о пол почти беззвучно, выплёвывая сноп безопасных разноцветных искр. — Гермиона? — Майкрофт позвал её, но как будто сквозь вату или толстое стекло. Свет в кабинете вдруг начал мигать и дрожать, или это замелькали тени у неё перед глазами. Тело стало совсем непослушным, мир сузился до узкой щели, сквозь которую едва можно было разглядеть голубые глаза Майкрофта, но потом исчезла и она.

Пришла в себя Гермиона почти сразу, рывком — и поняла, что сидит на полу, а Майкрофт поддерживает её за спину. Слабость во всём теле была очень сильной, но обращать на неё внимание было некогда. Гермиона поднялась на ноги, подошла к Тони и коснулась его разума, просматривая недавние воспоминания, а потом велела, не используя палочки и не применяя запрещенных заклинаний, только силой воли, на пределе возможностей: — Возвращайся к Кингсли. Мы всё сделали.

Тони открыл глаза — осоловелые, пустые, встал сначала на четвереньки, потом во весь рост и зашагал к камину. В тот момент, когда он договорил: «Атриум Министерства Магии», Гермиона ударила легким «Обливиэйтом», стирая воспоминания о последних нескольких секундах и восстанавливая в его памяти нарушенную череду событий. Искусная фальшивка. Даже Вагнеру её не распутать — если только он не будет знать точно, что Гермиона работала с его сознанием.

Когда пламя затихло в трубе, в комнате стало очень тихо.

Гермиона перевела взгляд на Майкрофта и хотела было что-то объяснить, но поняла, что в этом нет необходимости. Разумеется, он всё понял, а то, чего не понял, просчитал. — Это нерационально и… — Глупо? — уточнила Гермиона. — Я знаю, но я…

Она не договорила, потому что Майкрофту не стоило знать о том, что она однажды сделала со своими родителями и чего не желала бы делать снова — ни за что.

У неё тряслись руки. Не просто тряслись, а ходили ходуном — Гермиона отметила это как-то спокойно, краем сознания. Голова была ясной, несмотря на сильное переутомление. Если бы было можно, она отправилась бы домой и легла бы спать, чтобы восстановить потраченные силы. — У Брука код. И Шерлока никто не будет страховать магией, — сказала она ровно, и эти слова произвели на Майкрофта страшный эффект.

Его маска невозмутимости лопнула вдребезги, и из-под неё проступило лицо человека, напуганного до дрожи в коленях, до пота, до стука зубов.

У Гермионы всё ещё тряслись руки. — Если рядом с Бартсом появятся мои люди, Мориарти узнает об этом и может ускорить ход игры, не стоит даже пытаться, — сказал он и, несмотря на выражение ужаса на лице, голос его прозвучал очень обыкновенно, спокойно — таким голосом он обычно предлагал выпить чаю.

В воспоминаниях Тони Гермиона рыдала, захлёбывалась слезами. А в реальности у неё были совершенно сухие глаза. И во рту пересохло. — Невыразимцы уже позаботились о том, чтобы… — она кашлянула, прочищая сжавшееся горло, — всё подготовленное было уничтожено. — Включая фальшивый труп, я полагаю, — Майкрофт тихо засмеялся.

Гермиона за свою жизнь много раз слышала смех, от которого становится не весело, а жутко. Когда смеялся высоким холодным смехом Волдеморт, хотелось визжать и затыкать уши. Когда Брук смеялся над телом Рона, казалось, от его смеха остановится сердце. Смех психопатов всех мастей заставлял мурашки бежать по коже.

И всё-таки этот смех Майкрофта оказался страшнее. От него веяло арктическим холодом, он корёжил что-то в душе, что-то слишком важное.

Отсмеявшись — будто выключили звук — Холмс сел в кресло, потянулся, но так и не взял со столика газету, как собирался, а просто ухватил воздух, щёлкнул пальцами и положил руку на подлокотник.

Гермиона осталась стоять.

То, что она сделала несколько минут назад, было тем шагом, после которого нет и не может быть возврата. Она предала не только Кингсли — это можно было бы пережить, убеждая себя в том, что действовала из лучших побуждений, она предала себя, нарушила собственный запрет: работать с чужими сознаниями, но никогда не изменять памяти. Но если бы она стёрла Майкрофту Холмсу память, это было бы куда большим предательством. Ради общего блага не должны страдать невинные люди, а если ради блага Министерства Магии погибнет Шерлок Холмс, то…

«Логическая ошибка, Грейнджер», — подумала она зло, но знала, что ничего эта мысль не изменит. Она могла стереть память старшему Холмсу и вытащить младшего — но она не сделала этого, осознавая последствия. Если эксперты МКМ усомнятся в воспоминаниях Тони, они рано или поздно организуют проверку — и тогда множество мелких фактов сотрудничества между магглами и волшебниками всплывёт наружу. И первое, что станет известно комиссии, это степень вовлечённости её, Гермионы Грейнджер, специалиста с мировым именем, в то, что скоро станет самым грязным скандалом последнего десятилетия. Если кто-то прочтёт воспоминания Майкрофта, она сможет поставить на своей научной карьере жирный крест. А сверху подписать букву «Т» — «Тролль». — Вы могли бы спасти Шерлока уже после… удаления моих воспоминаний, — произнёс Майкрофт из кресла. Его лица Гермиона со своего места не видела.

Имея значительно меньше исходных данных, он пришёл к этому выводу почти с той же скоростью, что и она. Даже смешно теперь вспоминать, как она радовалась когда-то, что старший Холмс, в отличие от младшего, не гений. К счастью, у неё всё-таки была та одна секунда, на которую она выиграла в этой гонке, чтобы найти ответ. — Я втянула вас в эту историю, Майкрофт. Если бы я не попалась на глаза Шерлоку, вы не узнали бы о магии. И ничего этого не было бы. — Нет смысла говорить о том, что могло бы быть, — отозвался он. — И я виновна в смерти вашего дяди, — добавила она очень тихо. — Я не забыла.