За пределами света наших факелов город лежал в тишине. Симай был завоеван и сдался, но даже эта нестабильная ситуация вот-вот изменится под негромкий треск факелов и топот копыт.

Секретарь Аурус мог бы спорить, торговаться или даже молить, но по его последнему взгляду на Эзму было ясно, что он понял: это бесполезно. Отвернувшись, он зашагал к лестнице и исчез из вида в вихре яркого одеяния.

Когда я опять обернулась к Эзме, ее проницательный взгляд остановился на мне.

– Если хочешь, чтобы он ушел отсюда живым, убеди его отправить просьбу Девятке. А иначе я предложу вас всех кисианцам.

– Для чего ты это делаешь?

– Я же сказала: хочу захватить империю.

– Как же ты сумеешь ее захватить, если снова отдашь кисианцам?

Она на мгновение нахмурилась, а потом на лице появилось недоумение. Солдаты и корабли, сказал Аурус. Солдаты и корабли.

Понимание сразило меня как стрела, и я сделала шаг назад, переводя дух.

– Значит, ты завоевываешь не Кисию. Ты захватываешь степи.

По ее молчанию я поняла, что не ошиблась.

– Ты сказала, что будешь сражаться за наше будущее и за наш народ, а не против него, – дрожащим голосом произнесла я. – Ты… ты…

Я смотрела на нее, растеряв все слова, разгневанная и растерянная. Как могли левантийцы, стоявшие рядом с ней, слышать все это и не отворачиваться от нее? Она убедила их своим постоянным враньем?

– Осторожнее со словами, Дишива, – тихо и напряженно произнесла Эзма.

– Нет. Все, что я делала, было для моего народа. Я защищала левантийцев от уничтожения, которое нес нам Лео Виллиус. Отдавала всю себя, чтобы получить земли и защиту, которую обещал секретарь Аурус. То, что ты намерена отобрать все это у нас, у меня, пойти против собственного народа, – подлость. Ты не заклинательница. Весы Моны сломаются от тяжести твоих грехов.

В воцарившейся тишине кто-то ахнул, но Эзма просто взялась за поводья.

– Разговор окончен, – сказала она, сплюнула наземь, развернула лошадь и удалилась, оставив группу Клинков охранять нас в ловушке внутри стен.

Я кое-как спустилась со сторожевой башни. Подступала паника, и ночь расплывалась перед глазами. Где-то рядом Аурус выкрикивал приказания, сонный двор теперь ожил, повсюду звучали шаги. Ни один солдат не запаниковал, но, когда, обернувшись к Аурусу, я собралась спросить, что он им сказал, он уже исчез в доме, мелькнул только подол туники.

Я поспешила за ним.

– Секретарь! – окликнула его я, чувства и ощущения постепенно, как распространяющееся тепло, возвращались в тело.

Он не ответил и не обернулся, просто пробежал вверх по лестнице в сторону, противоположную той, откуда мы несколько минут назад пришли.

Я не знала, что делать дальше, и последовала за ним.

– Секретарь?

Чем дальше я отдалялась от входа, тем тише становилось поместье, жизнь ушла отсюда из-за новой неразберихи. Скоро ли солдаты узнают, что все они теперь пленники?

– Секретарь?

Я заглядывала в одну комнату за другой и осматривала коридоры, пустые и в большинстве темные. Но в конце галереи мое внимание привлек скрежет. Я уже давно заблудилась, оставалось только идти на звук, отдававшийся эхом в пустоте. Он стал громче, и я раздвинула дверь, такую же, как другие. Аурус стоял, прислонившись к стене, и отчаянно, с дрожью и скрежетом втягивал воздух. Выдыхал и опять судорожно хватал воздух, как утопающий. Всплыли неприятные воспоминания. Я сидела на полу в Когахейре и не могла дышать, а Лашак обнимала и успокаивала меня.

Аурус, задыхаясь, соскользнул на пол. Это было совсем не похоже на Ауруса, которого я до сих пор знала, на того, в ком сейчас нуждалась. Но я не могла оставить его страдать в одиночестве и опустилась с ним рядом.

– Дышите, – сказала я, робко обнимая его плечо. – Повторяйте за мной и делайте вдох в конце каждой строки. Мы Клинки и охотимся.

Аурус обратил ко мне раскрасневшееся лицо, и к панике добавилось смятение.

– Слушайте, это все, что я могу сейчас сделать, так что просто повторяйте, это поможет. – После этих слов я сделала глубокий вдох, выдохнула и продолжила: – Чтобы ваши руки были чисты.

– Чтобы… чтобы ваши.

Он сделал глубокий вдох, но не смог продолжить. Я ободряюще кивнула.

– Мы Клинки и убиваем, – продолжила я, опять глубоко вздохнула и выдохнула. – Чтобы ваши души были легки.

– Чтобы ваши души… души были… были легки.

– Мы Клинки и умираем. – Глубокий вдох. – Чтобы вы жили.

– Чтобы вы… вы жили.

– Хорошо! Мы еще сделаем из вас левантийца! – Я похлопала его по плечу. – И давайте начнем сначала.

Я опять произнесла те же слова, и он повторил их за мной. Ритм его дыхания замедлился, и страх, что он передаст свою панику мне, ослаб. Еще раз, и он выговорил почти все фразы, дыхание стало глубже. А к концу четвертого круга к нему вернулось что-то вроде спокойствия, пусть и неустойчивого.

– Лучше? – спросила я.

– Да, намного. Это ваша клятва?

– Да. Мы даем ее при Посвящении, обязуясь служить своему гурту. После этого нас клеймят.

– Клеймят?

– Да, клеймят. И нет, это не варварство. Это значит, что бы со мной ни случилось, боги будут знать, что я принесла жертву ради народа, и она склонит весы Моны в мою пользу, когда я умру.

Он вздохнул, усаживаясь поудобнее, самая сильная паника миновала.

– Как, должно быть, славно во что-то верить. – В его голосе послышались прежние тягучие интонации. – Когда ни во что не веришь и этот мир – все, что у тебя есть, неудачи переносить труднее. Я совсем разбит.

– Мы поищем выход отсюда. Если не найдем, вы можете попросить Девятку о выкупе.

Он вскинул вверх руки и выдохнул, дыхнув запахом вина.

– В Чилтее репутация – это все. Получить и власть, и влияние возможно только за деньги, тут нужны и торг, и вложение капитала, и личные отношения, а для этого важна репутация. Это основа всего, и если она поколеблется, все рухнет. – Аурус взглянул на меня с горькой усмешкой. – Как вы думаете, что останется от моей репутации, когда люди узнают, что меня обманула левантийская священнослужительница, и что меня взяли в плен в городе, который я только что захватил?

– Я… должна признать, что мудрейшим вы при этом не выглядите, но ведь и обстоятельства необычные.

– Вы слишком добры. – Речь Ауруса определенно становилась протяжнее. – Не думаю, что мои соотечественники согласятся с вами, даже если мы выживем. Ну, а если она свяжется с кисианцами, и Чилтей будет унижен потерей и армии, и города, моя репутация станет такой, что лучше мне умереть.

– Это очень трагично.

– Приравняйте это к вашему понятию чести. Может, вы и не считаете неудачу бесчестьем, но мы – да.

– Не бесчестьем, но… – Мои слова утонули в возвращающемся страхе. Последствия этой неудачи много хуже, чем просто бесчестье. Из-за страстной веры Эзмы в святую империю левантийцы могут потерять все.

– Помните, вы обещали Эзме корабли и солдат? Они ей нужны, чтобы завоевать степи во имя Единственного истинного Бога, уничтожив при этом все, что составляет сущность моего народа, и все, что у нас есть. Вы об этом знали?

Аурус медленно покачал головой.

– Нет. Ну… и да, и нет. Я догадывался, что она намерена завоевать землю, которую и объявила бы святой империей. Полагаю, олигархи, изначально заключавшие сделку, могли выяснить, о какой земле речь, и решить, что им выгодно в этом участвовать. Но меня не проинформировали.

– Если бы вы знали, это изменило бы ваши планы?

– Вероятно, нет. Каждый заботится о себе.

– Кроме сотен и даже тысяч чилтейских солдат, которых вы отправили бы умирать в степях.

Он поморщился.

– Всегда кто-то должен проигрывать. Обычно бедняки. Но, поскольку после всего, что случилось, воевать за морем, скорее всего, поедут наемники, может быть, на сей раз наши солдаты и в выигрыше. Поживут немного подольше.

Наемники. Мысль о них пугала сильнее, чем о чилтейских солдатах, потому что о них совершенно ничего не известно. Но, учитывая знание Эзмой наших земель и нашу разобщенность, у них легко могло бы получиться.