Немногие могли услышать ее в грохоте битвы, но десяток солдат в любом случае долго не продержатся.

– Ко мне! Ко мне! – снова закричала Лашак, когда к нам подтянулись левантийцы. – Мы возьмем его живым! Живым! Ко мне!

Внутри меня бушевал триумф, ослабляя боль. Бахайн практически один, его армия рассеяна. Мы его возьмем. Мы победим.

– Ко мне! Возьмите светлейшего Бахайна живым!

Левантийцы и кисианцы в темной одежде бросились на солдат, окружавших герцога. Амун рванул туда, ожидая, что я последую за ним, но я не спеша обогнул собравшуюся толпу, не сводя глаз с этого неизвестного врага. Сейчас Бахайн храбро стоял на месте, но точно побежит, когда поймет, что битва проиграна. Он лучше сбежит, чем даст себя схватить, и когда бросится в темноту, я буду его ждать.

– Ты должен просто дать ему умереть.

В нескольких шагах от меня стоял Деркка с луком в руках. Никто не должен останавливаться и болтать во время боя, но, несмотря на бушевавшую вокруг нас битву, он смотрел только на меня.

– Императрице Мико он нужен живым, значит, мы возьмем его живым, – сказал я.

– Слабый довод, если только ты теперь не кисианский пес.

Я взбесился, но ничего не сказал. Светлейший Бахайн стоял на том же месте, а солдаты вокруг него падали, и все это напоминало дурной сон.

– Левантийцы не берут пленных. – Голос Деркки стал ближе. – Левантийцы не торгуют жизнями. Он умрет или уйдет свободным, других вариантов у нас нет.

– Как будто ты никогда не пятнал свою честь, – прошипел я через плечо, пока светлейший Бахайн что-то кричал своим уцелевшим солдатам. Кольцо левантийцев вокруг них сжималось. – Ты можешь просто опоить его, как меня, и боги это одобрят, верно?

– Ты опасен для нашего народа. Надо было убить тебя, когда была возможность. – Позади меня скрипнула тетива. – Или когда это можно списать на потери в бою.

Деркка переминался с ноги на ногу.

– Ты этого не сделаешь, – бросил я, чувствуя покалывание в спине.

Неужели он так верит в Эзму, что пустит стрелу мне в спину? Более бесчестного убийства собрата-левантийца и не придумать. Если я так и не повернусь, а он выстрелит, боги ввергнут его в тень.

– Ты так думаешь? Разве будущее этого не стоит?

Он выстрелил. Оперение стрелы задело мое ухо, обещая боль – боль, предназначенную не мне. Ошеломленный догадкой, я смотрел, как стрела пролетает между оставшимися солдатами и вонзается в горло светлейшего Бахайна.

– Нет! – закричал кто-то, к его разочарованию присоединились другие голоса, но я не мог пошевелиться, не мог говорить.

Я лишь повернулся и уставился на ученика заклинательницы лошадей. Он с вызовом посмотрел на меня, закинул лук за спину и ушел.

Светлейший Бахайн упал на колени. Собравшиеся вокруг него левантийцы пытались спасти жизнь врага, пока рядом умирали наши раненые собратья. Но было уже поздно.

Светлейший Бахайн был мертв.

Мы вернулись под лучами рассвета, золотящими зазубренные края замка Кьёсио. Солдаты тихо ликовали, а левантийцы просто молчали. Я недостаточно о них знала и не могла понять, означает ли это что-либо, а идущий рядом Тор ничего не объяснил.

Мы потеряли светлейшего Бахайна. Я слишком вымоталась, чтобы размышлять над последствиями такого неудачного исхода, как все теперь может измениться не в лучшую сторону, я просто шла, и усталость тянула меня к земле.

Трудно было напомнить себе, что во всем остальном засада увенчалась успехом. Сегодня к нашим воротам не прибудет армия.

Я послала двух всадников с депешей к министру Мансину и генералу Мото и не удивилась, увидев их обоих во дворе. По двору суетились слуги, загружающие повозки и седлающие лошадей.

– Министр. Генерал, – сказала я, когда они поклонились. – Что происходит?

– Без светлейшего Бахайна мы не удержим Сян, – объяснил генерал Мото. – Неизвестно, как поступит губернатор Коали, услышав о смерти своего господина в сражении, поэтому необходимо немедленно уехать в Когахейру.

Оба стояли, расправив плечи, и явно не нуждались в одобрении или разрешении.

– Солдаты дрались всю ночь, – сказала я. – Вы предлагаете уйти, даже не дав им отдохнуть?

– На это нет времени, ваше величество, – решительно заявил Мансин. – Без светлейшего Бахайна мы не сумеем выторговать поддержку губернатора Коали. Оставаться здесь небезопасно. Даже на час. В лучшем случае мы застрянем в замке и не сможем выбраться. А в худшем они настроят против нас горожан.

Мне не понравились взгляды, которыми они обменялись, прежде чем Мансин, сцепив руки за спиной, добавил:

– Они служат не вам, а светлейшему Бахайну. Вы убили светлейшего Бахайна, и теперь у них еще меньше причин вас поддерживать.

Вас. Я снова подметила, как он разделил себя и меня.

– С учетом укреплений замка, достаточно минимального гарнизона, чтобы его удержать, – закончил Мансин. – Но если вы хотите добраться до Когахейры в этом году, уходить нужно немедленно.

Ночной успех на поле боя мало что будет значить, если в итоге мы окажемся заперты в собственном замке, в то время как остальные дерутся за империю. Я предпочла бы двигаться в своем темпе, чтобы это не выглядело бегством, но либо бегство сейчас, либо война с горожанами Сяна.

Я устало вздохнула.

– Хорошо, идем в Когахейру. Сейчас Оямада с остальной армией наверняка уже почти там.

Оба поклонились, словно приказ с самого начала исходил от меня, и за это я была им благодарна.

– Я поговорю с левантийским переводчиком и узнаю их планы, – сказал генерал Мото, во второй раз поклонившись. – Если позволите, ваше величество.

Я чуть не сказала, что пойду с ним вместе, но сжатая челюсть Мансина вынудила меня помедлить. Судя по лицу, он хотел что-то добавить. Я подняла брови.

– Что-то еще?

Он покосился на стоящего рядом со мной генерала Рёдзи.

– Я хотел бы поговорить наедине, ваше величество.

Мой язык сковала паника, но я отпустила Рёдзи кивком. В полном суетящихся людей дворе мы едва ли были наедине, но отсутствие обоих генералов, похоже, устроило Мансина. Он приосанился. Словно может говорить только с полной высоты своего роста.

– Вы не можете взять левантийцев с собой на запад.

Не вопрос и не совет, а просто констатация факта, и в первую секунду я подумала, уж не ослышалась ли.

– Не могу? – вскинулась я.

– Они нам не союзники. Они наши враги.

– Поправьте меня, если я не права, министр, но без них сейчас нам пришлось бы готовиться к длительной осаде. Они сражались за нас, когда нам не хватало солдат, и если это не делает их нашими союзниками, то что тогда?

Вокруг сновали левантийцы и вернувшиеся солдаты, весь двор кишел людьми, которыми я могла гордиться.

– И в результате этого сражения погиб светлейший Бахайн, хотя нам он был нужен живым. Убит левантийским лучником, как я понимаю. Императору Гидеону будет очень удобно, если мы застрянем здесь и не сможем драться, вот почему они нам не союзники. Им нельзя доверять.

– Чего больше в этом совете – мудрости или предубеждения?

Мансин напрягся.

– Мудрости, ваше величество. Те, кто готов склониться перед левантийцем, выполнять приказы левантийца и смотреть, как их лидер сражается бок о бок с левантийцами, уже выбрали сторону императора Гидеона. А остальным левантийцы здесь не нужны.

– Я понимаю, о чем вы, но все равно это больше похоже на предубеждение, чем на мудрость, министр.

Он придвинулся чуть ближе, и мне пришлось выгнуть шею.

– Я готов признать, что Рах э'Торин – достойный человек, но нельзя судить обо всем народе по действиям одного из них. Того, кому лучше держаться подальше от вас, если бы он знал свое место.

– А вы не должны судить обо всех по действиям Гидеона э'Торина.

– Так безопаснее.

Он был прав, но левантийцы – сильные союзники, а я доверяла Раху больше, чем большинству своих генералов. Забыть об этом и называть их просто врагами, просто варварами, захватившими наши земли, означало проигнорировать, сколько боли причинили им чилтейцы, даже если при этом стремились причинить боль нам. Упрощать все до хороших и плохих неправильно на всех уровнях, даже если таким путем можно заставить людей сражаться на твоей стороне. Четкие, неприступные границы. Мы хорошие. Они плохие. Вот только это не имело ничего общего с действительностью.