За работой Алик разговаривал:

– А потом боги сошли с ума. Не все разом. Вы наверняка слышали рассказы о чудесах на востоке, о новых святых и уродливых чудищах. Старый уклад начинал рушиться – но трудно сказать, что именно было нарождавшимся безумием, а что чехардой обычных событий. По-моему, боги – наши боги, в Северасте – первыми увидали, что надвигается. И Раскол был их попыткой себя уберечь. Они попробовали разломиться надвое, отделиться, а не оставаться частью зараженного целого. Некоторые из них не сумели. У других получилось. Какое-то время у нас были две Царицы Львов. Но та, что из Ишмиры, оказалась сильней – и не знала пощады.

– Профессор… Он… Один профессор из университета однажды сравнил богов с горящим лесом, а души людей – с деревьями. Выходит, Раскол был вроде пожарной прогалины? – Ей нравился этот разговор. Отчасти потому, что она никогда не удалялась от Гвердона и сама не сталкивалась с Божьей войной, но в основном из-за восхитительной ереси, которую они оба высказывали. Говорить о богах как о квазиприродных силах или феноменах, которыми можно манипулировать, еще столетие назад грозило темницей и смертью на костре – а во многих, менее терпимых, краях, чем Гвердон, запрещено до сих пор. Даже величайшие тайны можно разгадать, классифицировать, одомашнить… А еще этот разговор очень, очень бы разозлил Эладорину матушку, что добавляло пикантности.

Алик кивнул:

– Похоже на то. Но прогалина оказалась не расчищена. Выражаясь вашими словами, над Северастом по-прежнему веяли искры. Противоборство началось на небесах, а потом захватило и царство смертных. И город сгорел. – Его руки работали быстро и точно.

Он разгладил плакат, отступил и полюбовался на проделанный труд.

Они обошли одно здание, отмеченное знаком Хранителей. Снаружи стояли немногочисленные прихожане, среди них ходили священники в рясах, раздавали милостыню и осеняли благословеньями. И заодно выдавали бумажные банты – цеплять на одежду в поддержку церкви на выборах.

Тут же стояли охранники в старомодных доспехах. Они злобно скривились на Барсетку, та зашипела и перебралась на другую сторону улицы. Эладора двинулась за ней, но Алик взял ее за руку и подвел поближе к толпе.

Здесь, прямо на улице, горела жаровня. Очередной жрец подкинул полено на угли и завел молебен сафидистов. Он воздевал руки и призывал Хранимых Богов снизойти к пастве и даровать им свою милость. Лицо пылало экстазом, глаза светились и пучились, когда он молил о богоявлении. Он тянул руки к самому огню, на коже даже вздулись волдыри, но ничего не случилось. Боги не ответили на молитву. «А моей маме ответили», – подумала Эладора. Но Алина Хамбер, та, что была их величайшим воителем, не просила о занебесном благе – ее выбрали наугад в захудалой деревне, будто на нее упала случайная искра. «Наши Хранимые Боги – придолбаны наглухо. На инстинктах, на рефлексах, и ни одной мысли наперед».

Алик прошептал:

– У Хранителей таких храмовых миссий с полдюжины. Суп и хлеб новообращенным. Для тех, кто спасся от Божьей войны, самое то – добрые боги вместо бешеных. Но боги Севераста были нам друзьями и родными; не всякий готов их отвергнуть.

Он указал назад, и с этой высоты на холме перед ними раскинулся весь Гвердонский залив целиком, со шхерами и крепостями, с гаванью, до того заполненной кораблями, что казалось, будто город растекся по воде на милю вперед.

– Если прогалины оказалось мало, чтобы отделить богов Севераста от безумия Ишмиры, то океан, наверно, должен помочь.

В самом сердце представительства Хайта располагался небольшой внутренний дворик. В середине двора стояла урна с нанесенными сигиллами смерть-бога, чье имя не произносилось никогда. Так устроено для сотрудников-молителей – если они умрут на чужой земле, то их духовные сущности соберут, поместят в эту урну и с оказией отправят домой, на завершающее служение. Теревант дотронулся до урны, но то был лишь обычный металл, холодный и пустой – не то что вихри текучей силы, заключенной в мече Эревешичей. Урна – не настоящая рака, она лишь бережет души от распада, от погружения в материальный мир и растворения в виде фонового волшебства. «Одно вместилище хранит души, – рассудил он, – другое направляет их силу, соединяет общим устремлением, возвышает. Вот разница между сосудом и оружием… Да, между мечом и урной разница очевидна». Боги, ему бы кофе.

Как по волшебству появился обед. В один миг дворик пуст, в следующий слуги уже вынесли стол. Один накинул на него белую ткань и внезапно на скатерти оказались фрукты, холодное мясо и горячий кофе. Другой слуга тут же приставил пару стульев.

– Добрый день, – прогудел Ольтик, показываясь из дверей посольства. Мановением руки отпустил слуг. Больше брат не гневался – его ярость, как летняя буря, проходит быстро. – Присядь, поешь, чтоб тебя. Я тут извиниться пытаюсь.

– За что?

Ольтик покрыл ломоть пышного хлеба таким слоем варенья, как будто решил его похоронить.

– Я был не в себе вчера ночью. За меч – и за то, что наговорил про твою будущую службу. Давай будем вместе, Тер, как в молодости. Мне нужны доверенные люди. И дело не в том, чтобы вытащить тебя из неприятностей. Неприятностей хватает и здесь.

– И что же тут происходит?

– Пока не могу всего рассказать. Хотел бы, но… – Он вздохнул. – Кстати, в прошлом месяце объявили Полсотни, и я вошел в их число.

– Поздравляю, – равнодушно сказал Теревант. Полсотни – список самых достойных и многообещающих хайитян среди разных каст. Для Хайта это тревожный знак, поскольку некроманты составляли Полсотни только в преддверии венчания Короной нового помазаника. Либо теперешний венценосец занемог, либо они опасались вторжения и нуждались в молодом, мужественном носителе. Тем не менее попасть в итоговый список кандидатов на обожествление – великая, высшая честь.

– Как и Лис.

– А-а-а-а. – Лис с Ольтиком поднимались, проталкивая друг друга, их союз катапультировал обоих к успеху в армии и в Бюро, но носить Корону может только одна голова. Следом за Короной шел меч Эревешичей – чуть менее значимая загробная жизнь.

– А… меч тебе обязательно нужен? – спросил Теревант. Корона требует верности. Если Ольтик считает себя серьезным претендентом на Корону, то мог бы добровольно отказаться от притязаний на меч, и это поднимет его позицию в расчетах некромантов. Так он показал бы свою приверженность Хайту, а не одному из его Домов.

При таком раскладе клинок Эревешичей переходит к Тереванту. Он овладеет силой наследного оружия, станет воителем их рода. Полубогом – всю его слабость выжжет и заместит собой могущество предков.

– Мне очень нужен меч, Тер, – сказал Ольтик, ломая мимолетную грезу. – В этом городе отныне неспокойно. А представь, что будет, если Гвердон вступит в войну? А если примкнет к Ишмире? Тебя тут не было этот год, во время Кризиса. Шестеро наших стражей пали от веретенщиков. Будь у меня тогда меч… кто знает, насколько иначе сложился б исход. – У Ольтика сияли глаза – ни дать ни взять провидит, как прорубается сквозь поток демонических ратей, крушит чернокнижные козни, спасает Гвердон. И завоевывает неугасимую преданность гвердонцев делу вечного Хайта.

– Как только Лис пошлет весть… – начал Теревант, но Ольтик его перебил:

– Ее ручной зверек уже с ней на связи. Неделя, и городской дозор чуточку утратит зоркость. Тогда я его доставлю.

– Ее зверек?

– Лемюэль, – сказал Ольтик, отцепляя от горшка с вареньем прилипшую мушку. – Когда я надену меч, все закончится. Пока я не буду прибегать к самым могучим дарам этого клинка, местные власти не осмелятся задевать Хайт, оспаривая мое право его носить. Так или иначе, – сказал он, выскребая дохлое насекомое на салфетку, – тебе повезло.

Теревант медленно кивнул. Если бы Лис не ждала их у Грены, чтобы подобрать Беррика, все могло бы сложиться гораздо хуже. Но, опять же, не напейся он с Берриком, не устрой свиданку с сестричками или не будь их бородатый наставник таким назойливым, все бы и обошлось. Крошечные поправки, каждая в отдельности незначительна вовсе, сговорились перекроить его судьбу. Интересно, не происходит ли так вообще со всеми? Не всякая ли душа всего лишь неуправляемая лодочка, которую несет по морю хаоса – или это просто он такой, без руля.