Плотью, некогда человеческой, а человеком тем был Шпат Иджсон.

Шпат висел в бездне, а этот звук тоненькой нитью тащил его из забытья наверх.

Шорк.

Воспоминание.

Шпат стоял на стреме у дома на Болотном ряду. Бастон был вместе с ним, беспокойно зыркал на прохожих. На Шпата не глядел, держась на растоянии в ширину двери. Не говорил ничего, потому как что тут сказать в ответ на неизлечимый диагноз?

Представление о том, что он заразен, нечист, ниспадало на Шпата тяжелым плащом, вставало стеной между ним и остальными людьми. Ему уже никогда не ощутить прикосновения других. Уже никогда не ощутить надежду.

В доме раздался сдавленный вопль. Глухой удар. Минутная тишина. Показался Хейнрейл, позвякивая мешочком монет.

– Н-да, вышло погрязнее, чем нужно. Шпат, малыш, побудь здесь. Сейчас подойдет чистильщик, за этим… как его…

Вслед за хозяином наружу выбрался Холерный Рыцарь, боком протискивая через узкую дверь свою бронированную тушу.

– Варот, если правильно помню? – И добавил, проходя мимо: – Тряпку. – Бастон выудил лоскут ткани, чтобы Холерный Рыцарь стер кровь с железных перчаток.

– На сегодня еще есть работа, – сказал Холерный Рыцарь. – Хренова работа на Пяти Ножах. Бастон, ты тоже со мной.

Рыцарь в доспехах поманил Бастона за собой. Тот быстро оглянулся, но ничего не сказал и решительно двинулся за наставником, оставляя Шпата с Хейнрейлом.

– Мы будем о тебе заботиться, малыш, – сказал Хейнрейл. – Как полагается Братству. Обеспечим алкагестом, сколько надо. Пристроим к делу. Уж сыну Иджа на Мойке место всегда найдется, правда? Но не в Боровом тупике – найдем что-нибудь более, э-э, приватное.

– Уединенное.

– Ага, чуточку тишины и покоя – нижние боги, все бы отдал, чтоб вот так вот сидеть и размышлять! – воскликнул Хейнрейл. – Я тебя не брошу, а ты будешь верен Братству.

Шпат кивнул. От этого движения заломило шею. Он тревожно сглотнул, представив, как глотку перехватывает изнутри. Ужас перед каменной хворью стиснул его, до костей промораживая мимолетным предчувствием того, что несет ему будущее.

Шорк.

Взгляд приковывало выпуклое стекло лупы Ворца. Резала боль от пронзившей кожу иглы, вдобавок Ворц только на третий раз отыскал участок мягких тканей.

– Я еще слишком слаб! – негодовал Раск. – Этот верзила меня чуть не уделал.

Ворц нахмурился.

– Осадок впитывается гораздо медленнее, чем я предполагал, – признал он. – Такая сопротивляемость неожиданна.

– Ваш провал рассердит Прадедушку.

– Можно пойти разными путями. – Он вернулся к осмотру одного из мертвых воров в покойницкой на Фонарной. – В любом случае Тэрас рассердится не на меня, а на вас. Это вам дракон поручил задание.

– Значит, неудача должна быть исключена. – Когда он летал на драконе, то Прадедушка выдыхал огонь и мчался дальше, и Раску никогда не приходилось разглядывать останки павших. Нынче подвал набит под завязку трупами всех мастей, и Раску никак не отвернуться от них. Он лез в могилу и начинал расчленять очередное тело ножом. Выковыривать из трупного нутра душу, драгоценное подношение – осадок.

Шорк.

Упырь крался по Болотному ряду. Приостановился у нужной двери.

– Меня начальник послал, – сказал он, облизнувшись. Постучал себя в грудь: – Крыс.

– Шпат.

– Иджсон, точно? – Упырь цыкнул сквоь зубы. – Слыхал. Тяжело. Тяжело.

– Варот вон там, – сказал Шпат, открывая дверь.

– Чую. – Крыс проскользнул в дом. Какой-то нездоровый позыв заставил Шпата войти вслед за упырем и смотреть, как Крыс со знанием дела начинает расчленять убитого. Отрезает конечности, заворачивает, убирает в мешок. Похоронщик и мясник в одном лице.

Несколько кусочков упырь с ходу запихнул в рот.

– Мерзость, – проговорил Шпат.

Крыс посмотрел на него снизу вверх.

– Главное – выжить. А помрешь, вообще ни шиша не добьешся. Никакому покойнику не выпадало такой счастливой оказии.

Совет был неплох.

Шпат вспоминал его после первого укола, пока алкагест растекался по жилам. Резала боль от пронзившей кожу иглы, вдобавок доктор только на третий раз отыскал участок мягких тканей.

Шорк.

Главное – выжить. Нельзя совершить добрых поступков, когда не способен ни на какие. Шпат ощущает тела мертвецов, захороненные в доме на Фонарной улице. Захороненные в нем. Чувствует их мягкую плоть, тленную и недолгую, как лунная тень. Чувствует кости – чуточку поплотнее, чуточку больше похожие на камень. Осязает, как Раск раскапывает подвал. И есть что-то еще. Он трогает души, как материальное вещество. Будто темную, тягучую жидкость, что сочится из трупов.

И оседает в эфире.

Каждый труп устроен по-своему. К примеру, у Вира осадок души сгущался в кистях рук, в горле, в мозгу. Шпат робко пробует его на вкус – и тут же отскакивает назад. Вещество представляет собой отвар из памятных событий и застоялых мыслей, и он, такой неустойчивый, едва в нем не тонет. Часть сознания отпадает от Шпата, погружаясь в сущность Вира в осадке.

Шорк.

Давнее, отложенное воспоминание. Шпат с истерзанным хворью телом лежит на своей укрепленной кровати. Крыс, присев у огня, пожевывает что-то неописуемо гадкое, но уходить не спешит. Он последний, кто остался рядом со Шпатом. Верный, не бросит.

Шорк.

Еще воспоминание. Крыс под дождем, стоит на пороге. В первый раз привел Кари домой.

Шорк.

– Уже лучше, – говорит Ворц. Алхимик опустился на колени у одной из могил в подвале на Фонарной улице. Над трупом насыпали кайрн, но внутри пирамиды камни превращались в ножи, протыкали и резали. Воля Раска, подобно каменной хвори, пожиравшей плоть, расползалась и высасывала остатки духовного вещества из нервных окончаний, из котловин мозга. Повинуясь жесту святого, еще дюжина могильных ям разверзлась, раззявив голодные рты.

– Как думаете, этого хватит? – спросил он у Ворца.

Шорк.

Приносят новых воров, зарезанных или застреленных, отравленных, заморенных. Во имя Шпата им уготован покой на Фонарной улице.

И пока Раск откусывал драконью долю их душ, Шпат приворовывал помаленьку – совсем крохи – от каждого и прятал подальше.

А помрешь, вообще ни шиша не добьешься. Этому научил его Крыс. Значит, главное – выжить. Дождаться счастливой оказии.

Шорк.

Шорк.

Шорк.

– Мисс Тай, – произнес ползущий голосом Адро, хотя Адро никогда ее так не звал, пока был… пока был…

Вашу мать… Он умер. Он умер, и червяк сожрал его мозг и забрал его голос, и ей хотелось кричать.

– Зовите меня Двенадцать Кровавых Монет. Простите за обстоятельства нашего расставания.

Она не поняла, речь о том, как ползущий бросил ее при попытке уплыть с Ильбарина? Или Адро сожалел о случившемся в лагере?

– Как…

Язык отнялся. Слова ничтожны в сравнении с вихрем ужаса, злости, замешательства и отвращения к себе, что бушевал в ее голове. Ползущий уловил лишь замешательство.

– Сейчас объясню. Моя природа не столь целостна, как ваша. Имена, которыми мы пользуемся, отражают наши составные части. Многие части той сущности, с которой вы познакомились на Ильбарине и называли Двенадцать Кровавых Солнц, пребывают во мне. Я надеялся освободить вас из лагеря для заключенных, но риск был слишком велик, и я последовал за вами, когда узнал о вашем побеге. Другие части достались мне от ползущего – советника владыки Ран-Гиса, Краеугольного Камня Мироздания. – Он немного придвинулся. – В конечном счете в любом городе мы как дома, так что будьте уверены, наш с вами уговор действует! Я поспособствую вам благополучно прибыть в Кхебеш.

– Что случилось с Адро?

Ползущий будто бы опустился рядом с ней на колени. Кари в принципе понимала, что у существа нет костей, нет своего облика, оно лишь притворяется человекоподобным. Притворяется, что имеет ноги и может их согнуть, отрастить фальшивую руку и успокаивающе положить ей на плечо.