«Передаем в башню, что у нас тут готово, надо отбить сигнал на материк. Доставить идола». Промелькнуло изваяние из часовни, восемь ног под священной тенью, восемь всевидящих глаз…

А затем алхимик дернул рубильник обратно, и сила ушла, и чудо закончилось.

Алхимики пошли от машины обратно. Назад по каменистой отмели. Одни приподнимали подолы и поскорее трусили в форт. Другие глядели на море, как будто ждали корабль. Каждый внимательно следил, чтобы не коснуться воды.

Но Эмлин уже увидел, что ему нужно. Или за ним придет Алик, или явится сам Ткач Судеб – и он будет спасен.

Не нужно бояться. Даже сейчас, одинокий на огрызке скалы, привязанный по рукам и ногам к отвратительному механизму, он не трусил. Он знал, что его любят. И верил, что его спасут.

По городским улицам шел мертвец. Он двигался против потока толпы, поэтому ему приходилось все время проталкиваться до самого Мыса Королевы. Прохожие бормотали извинения, чертыхались или ничего не говорили, пихаясь. Гвердон знаменит своей невежливостью – сравните с закоснелыми манерами Хайта. Правда, сам он не отваживался на извинения вслух. А немногие, замечавшие маску, мигом отступали и освобождали проход.

В руке он сжимал послание, поступившее в посольство. По всем правилам ему нельзя здесь находиться – неусыпных запрещено выпускать из посольства без разрешения. Но посол погиб, леди Эревешич и Теревант куда-то пропали, и Первый секретарь тоже ушел, забрав с собой почти весь неусыпный гарнизон. Только Йорас и Перальт остались бесконечно обходить мраморные коридоры, надзирать за пустыми кабинетами и приемными залами, стоять на карауле у ворот.

Нести неусыпную службу.

Йорас погиб, исполняя долг перед Короной, в составе Девятого стрелкового полка.

Став коронным неусыпным, Йорас начал служить непосредственно государству. Его верность предназначалась одной лишь Короне, а не Бюро или одному из Домов. Никакого внутреннего конфликта это не вызвало – в жизни Йорас не встречал ни одного Дома, достойного, чтобы за него умереть, не говоря о Бюро. Когда он был жив, взаимоотношения Домов и Бюро проносились грозовыми тучами и сталкивались где-то наверху, выше его головы. А ныне его вознесли в некую заоблачную небесную область, возвышенную и морозную, и всем их проискам не достать до его высоты. Его смерть посвящена одной лишь Короне.

Но он знал Тереванта при жизни, а в мертвецах служит всего-то год. Время еще не сглодало с его костей память о дружбе.

Сообщение написано в спешке, но с полной ясностью действий. Ему следует прибыть на закате солнца к определенной двери крепости на Мысу Королевы. Ему нельзя никому об этом говорить, нельзя задавать никаких вопросов. Подписи нет.

Мертвые не славятся любопытством, не исключение и Йорас. Он не выказал удивления, когда открылась дверь и маленькая, темноглазая дама поманила его внутрь. Должно быть, она и есть знаменитая доктор Рамигос.

– Тебя здесь нет, уговор? Все ради Тереванта Эревешича, и если ты не сделаешь, как я скажу, то за это заплатит он. Итак, ты меня понял?

– Да. – Вообще-то нет, но нехватку любопытства неусыпные возмещают непоколебимой верностью.

Доктор Рамигос шепнула заклинание. Неусыпные поустойчивей к колдовству, чем живые; Йорас успел повидать, как чародеи валятся в отключку или испускают кровь из глаз, тщетно пытаясь навести чары на его оживленные кости. Рамигос все-таки сумела его зачаровать, только никак не могла отдышаться, пока они шли по коридору. Заклинание отводило взгляд посторонним – горстка людей, попавшихся им в переходах под главной гвердонской крепостью, и глазом не повела на хайитянского солдата.

Издалека заревели тревожные сирены. Рамигос вздохнула.

– Еще не началось, – сказала она. – Хотелось бы мне взглянуть на машину в работе. Ай, ну и ладно.

Потом было сказано «сюда», и она отперла морг. В помещении пыльно и, похоже, темно для человеческих глаз – он в мертвецах всего год, а уже позабыл о том, как живые ориентируются в этом мире. На полу лежит саван, будто случайно соскользнул со стола. Она подняла покрывало, а под ним…

– Ого.

– Ваша вещица пробудилась, проклятие. Я не могу даже притронуться, и меч рассеивает мои заклинания. Возьми и отнеси его куда полагается.

– К старшему Эревешичу.

– Видимо, да. – Она встала перед мечом на колени, провела пальцем по воздуху над всей длиной лезвия, но не дотрагиваясь до металла. На волшебное оружие она глядела с сожалением, словно отдавала драгоценный камень неслыханной стоимости.

– Ладно уж, вдруг мне еще выпадет другой случай. В терпении – сила, а в жизни бывает всякое.

– Смиренно не соглашусь. – Он подобрал клинок. По руке пробежала непривычная дрожь, словно кровь прокачало по призраку вен, но души оберегаемых внутри раки опознали в нем хайитянина. Клинок не ударил его, но без живой души, проводника волшебства, меч равно не смог и придать ему сил.

Рамигос встала, отряхнулась. Сняла с приставного столика сумку и буркнула, закинув на плечо:

– Идем.

Дворцовые охранники сопроводили Тереванта назад в его комнату с окнами на личные сады патроса. Теревант предполагал, что его немедленно передадут Хайту, но вместо этого заставили ждать.

Сады, сбегавшие с восточного склона, поутру, должно быть, прекрасны, но сейчас солнце садилось на противоположной стороне Священного холма, и в сумерках их населяли ломаные, искаженные тени. По извилистым тропинкам семенили слуги, зажигали фонари. За участками садов загорался и город. Мерцали газовые лампы, резко сияли эфирные светочи, приглушенно – ночные свечи. Благосостояние города прослеживалось по освещению. Если взглянуть подальше, то множество эфирных огней промышленных ламп указывало на новые, недостроенные фабрики алхимиков, замену погребенным под Новым городом. А там, за чертой Гвердона, похоже, разбило лагерь хайитянское войско. Небольшая армия, присланная добиться справедливого возмездия за Ольтика.

Мысль о гибели Ольтика до сих пор казалась нелепой. Ольтик провел основные обряды неуспения в необычайно юном возрасте, и ему было уготовано стать наследником меча Эревешичей. Мало того, он слишком велик, чтобы умереть, слишком силен и чересчур громок. Его смерть ощущалась скорее неким отклонением, а не потерей. В ней было больше растерянности, чем скорби, точно мир – поезд, что съехал с рельс и теперь мчит в какую-то неведомую даль.

За окном застучали копыта. Во дворик перед садовой оградой въехала карета. Ее везли не рэптекины, а четверка вороных коней. Правила пара неусыпных. Несговорчивого Эревешича заберет отсюда почетный караул.

В дверном замке проскрежетал ключ. Те же охранники, что провожали его в покои патроса, отведут его вниз.

– Прошу с нами, господин, – позвал один.

Глядя на его раны, второй добавил:

– Вам опять подать кресло, господин?

– Нет, – сказал Теревант. – Идти я могу.

Когда канонерка приблизилась к острову Чуткий, к Эладоре с Барсеткой подошел Альдрас. Он похлопал по стенке большого короба.

– Это надо отвезти на дальнюю сторону острова. Сперва я доставлю вас в форт, потом пойду туда разгружаться. Где-то через час за вами вернусь. Не опаздывайте.

Лодка шла вдоль бетонного причала под сенью форта. Слева от них – надо говорить «по борту», поправила себя Эладора – еще два суденышка встали у каменного зубца, торчащего из моря. Там возводили некую конструкцию. Неожиданная волна догнала лодку, качнула ее. Здоровенная клеть накренилась над Эладорой. Барсетка вытолкнула ее с пути махины, когда короб порвал ремни и врезался в перила над бортом. Доски клети раскололись, и Эладора заметила внутри нечто серое и продолговатое. «Чудовище», – пронеслась вначале мысль, но было в нем и что-то необъяснимо знакомое.

На судне поднялись шум и гвалт, команда принялась с трудом сдвигать клеть на место. Барсетка внесла свой вклад недюжинной упырьей силой. Альдрас помог Эладоре выбраться на пустой причал – не из рыцарских чувств, а просто поскорее убрать ее, чтоб не мешалась. Несколько толчков общими усилиями – и короб возвратили на середину лодки, тогда Барсетка тоже высадилась на берег.