– Я сделала это ради Кисии, – в отчаянии прошептала я. – Если люди узнают, то испугаются. Они должны верить, что солдат-император сражается за них.

От улыбки светлейшего Батиты, на которого падал лишь мерцающий свет молитвенных свечей, у меня мурашки пошли по коже.

– Ты очень умна. Всегда найдешь нужные слова. Надеюсь, министры тоже под впечатлением от твоей лжи.

Он прикоснулся к щеке мертвого кузена.

– Он так… хорошо сохранился.

Акио занимался телом – днем раздевал его и обмывал, а потом высушивал солью и натирал ароматными маслами. Так не было принято у кисианцев, но это отгоняло неприятные запахи.

– Вот только когда ты объявишь о его смерти, никто не поверит в то, что император умер недавно. Лучше было бы воспользоваться льдом.

– Это вызвало бы подозрения. Что вы собираетесь делать?

– В смысле, собираюсь ли я рассказать всем о том, какая ты лживая изменница? Я не стану так поступать со своей женой.

Женой. Я стиснула зубы.

– Не могу оценить предложение по достоинству. Это неподобающе, дядя.

– Как и лгать о трупе. – Он поднял с молитвенного алтаря кубок и пригубил вино. – Я понял, что ты лжешь, потому что в детстве перенес желтую болотную лихорадку. Как и он. А поскольку ей можно заболеть только один раз…

У меня заныло сердце. Мои пальцы, еще лежащие на двери, задрожали, и на одно безумное мгновение у меня зародилась мысль сбежать. Просто убежать по коридору и вон из дворца, в город, и… И куда дальше? Я не рождена, чтобы быть белошвейкой. Я рождена Отако. Краеугольным камнем империи.

– Не волнуйся, – сказал Батита, снова отхлебнув вина. – Я не буду по нему скучать. Мертвый Кин не возвысит вместо меня Оямаду. Мертвый Кин не будет возражать против брака, который обеспечит мне положение, а моим наследникам – будущее. Может, ты и не красавица моих грез, но твое происхождение все искупает.

– Брак? С вами?

– Ну конечно. Кин всегда говорил, что хороший Отако – это мертвый Отако, но я с ним не согласен. Лучшее место для Отако – в моем стойле.

– Я не племенная кобыла!

Светлейший Батита засмеялся, и я не могла отделаться от мысли, как мудро поступила его первая жена, когда несколько лет назад сбежала от него в загробный мир.

– Думаю, мы с тобой прекрасно поладим, милая, – сказал он. – И кто знает, может, если что-то случится с малышом Дзаем, твои дети станут императорами.

– А если я откажусь?

– Что ж, не сообщить двору о смерти императора – это одно, но убить его… Ох, не делай такое удивленное лицо, все в это поверят после того, как он поступил с твоим братом. – Батита покачал головой и цокнул языком. – Бедный принц Дзай будет безутешен.

Он жестом подозвал меня ближе.

– Ваш ход, ваше высочество.

Я колебалась между ужасным вариантом и кошмарным, и тут случилось еще кое-что похуже, как же иначе – в коридоре послышались торопливые шаги. В дверь постучали.

– Ваше высочество?

Канцлер Горо. Оставив светлейшего Батиту с мертвым императором, я выскочила из главной двери и закрыла ее за собой.

– Да, канцлер?

– Ах, его светлость тоже здесь, – сказал он, с явным облегчением заглядывая мне через плечо. Его лицо было бледным как полотно. – Мы получили новости из Коя. Кто-то из вас должен сообщить его величеству. – Канцлер сглотнул, и при виде его перекошенного лица у меня сжалось сердце. – Город… город пал. Замок захвачен.

Кой. Неприступный замок. Наследие Отако. Страх ледяными иглами впился в тело.

– А матушка?

Канцлер покачал головой.

– Ни слова, ваше высочество.

Я не знала, хорошо это или плохо, но надежда и страх смешались в моей душе, так что перехватило дыхание. Возможно, ее взяли в плен, а может, она погибла. Я эгоистично надеялась, что она жива, хотя матушка, несомненно, предпочла бы плену смерть.

Светлейший Батита встал рядом со мной, и, в отличие от бледного Горо, его лицо покраснело.

– И как они взяли город?

– В сообщении говорится… говорится, что ворота открыли изнутри, ваша светлость.

Моя кожа покрылась мурашками.

– Кто? – спросил Батита.

– Наш источник не сообщает.

– А кто источник?

Канцлер опустил свиток.

– Легат Андрус из Чилтея.

– Что?! Как?!

За спиной канцлера появился министр Левой руки, так что дверной проем превратился в зал заседаний. Мансин откашлялся.

– Предполагаю, ваша светлость, он решил сообщить нам, чтобы не только показать силу своей армии, но и свои возможности. Если он сумел внедрить в Кой человека, который перебил гвардейцев и открыл ворота, то и здесь может случиться то же самое. Он хочет нас запугать.

Если он хотел нас напугать, ему это удалось. Война казалась такой далекой, проблемой, которой придется заниматься лишь завтра, но пока я плела интриги, чтобы заполучить трон, чилтейцы и их союзники неустанно наступали.

– И что будем делать, министр? – спросила я.

Сосредоточившись на судьбе империи, было проще не думать о судьбе матушки.

– Покажем, что нас не так-то просто напугать, и встретим их в Рисяне.

– Встретим их в… – Светлейший Батита издал злой смешок. – На совете я уже говорил, что это безумная затея, а сейчас тем более. Послать южные батальоны на смерть, и ради чего? Если у чилтейцев есть люди в Кое, то с чего вы взяли, что их нет в армии? Откуда они узнали о четырех батальонах, идущих в Тян? Как проникли в неприступный замок? Как умудряются отбивать каждую атаку? Кто-то передает им информацию. Тот, кто знает о наших передвижениях гораздо больше, чем следовало бы.

Он перевел взгляд на министра Мансина, но тот проигнорировал намек на обвинение.

– У вас есть предложение получше, чем план императора, ваша светлость?

– Да. Мы отведем всех солдат обратно за реку Цыцы. Через нее всего несколько переправ, это хорошая линия обороны.

Последовала секунда мучительной тишины, а потом министр Мансин набрал в грудь побольше воздуха и расправил плечи.

– Вы предлагаете сдать половину империи. Половину. Весь север. Без боя. Рынки Сувея. Золотые холмы Рисяна. Древний храм Куросимы в Когахейре, который стоит там с тех пор, как эти земли стали нашими. Лин’я. Сян. И половину Долины, которая нас кормит.

– Это серьезные потери, но нужно пойти на жертвы ради спасения остального. Если отступим сейчас, нам хватит солдат, чтобы удержать реку. Если мы потеряем людей в сражении и проиграем, то не сохраним и этого.

Министр и Батита хмуро уставились друг на друга через порог. Канцлер откашлялся.

– Я… Я уверен, что его величество в своей бесконечной мудрости примет верное решение.

– О да, я совершенно уверен, что он согласится со мной и примет верное решение, – отозвался светлейший Батита, и мне не требовалось смотреть на него, чтобы уловить в его словах усмешку. Я знала, что он смотрит на меня. – Я хорошо знаю своего кузена, он подпишет приказ об отступлении. Немедленно. Верно, малышка Мико?

Рах

По приказу человека, не носившего никакого мундира и не имевшего оружия, нас вывели из лагеря левантийцев. Наши шатры всегда были окружены чилтейскими, но теперь стояли среди них на другой стороне лагеря, рядом с шатрами легата Андруса и его коммандеров, потому что так повелел безликий.

В молчании мы с Клинками уносили свои пожитки прочь от знакомых песен и разговоров. Чилтейские солдаты наблюдали за нами, но если раньше они плевали бы в нас и издевались, то сейчас с отвращением на лицах просто держались подальше.

Безликий спас меня от одного позора, чтобы тут же ввергнуть в другой.

Я был уверен, что хуже уже быть не может, но, подойдя к своим шатрам, мы обнаружили выходящих оттуда чилтейцев. Не обычных солдат – на этих людях были серые мундиры и доспехи, на каждой пластине которых выгравировано лицо с одними лишь глазами. Они переговаривались и злобно смотрели на нас, унося свои пожитки.

– Что происходит, капитан? – прошептал Джута, прижимая к груди свою седельную сумку.