Ничего не зная о том, что только что сказал Тор, капитан Нагаи хлопнул меня по плечу и снова предложил чашу вина. На этот раз я взял ее, и на его лице появилась расслабленная улыбка. Несколько его солдат рассмеялись, заметив его выжидательный взгляд, и это вышло так наигранно, что, похоже, они считали нас совершенно наивными.

– Мой план, – сказал я, не в силах прогнать видение сотен убитых левантийцев с Гидеоном меж ними, – не бежать, когда я могу помочь. Не мне судить, мое дело – сражаться за свой народ. Даже за тех, кто поступал плохо.

И прежде чем он смог возразить, я уронил чашу с вином и ударил капитана Нагаи по лицу. Тот с удивленным вскриком попятился, дав мне возможность выхватить нож. Острое лезвие порезало кожу, когда я прижал его к собственному горлу. Все солдаты в слабо освещенной кухне замерли.

– Скажи им, что для меня нет ничего позорного в том, чтобы убить себя, – сказал я. – Скажи, что я требую отвести меня к императрице, иначе я истеку здесь кровью, а они будут отвечать за гибель брата императора.

Желчь выплескивалась в миску, и я совсем обессилела. Руки и ноги тряслись, сводило живот. Только из-за боли я понимала, что снова оказалась в собственной шкуре.

– Ничто ее не берет, – сказал Знахарь, чуть нахмурив скульптурный лоб. – Я пока не пойму, в чем тут дело.

– Хозяин, я думаю, с нее на сегодня хватит, – ответил Кочо. Я подняла взгляд от миски, и его озабоченное лицо поплыло перед глазами. К моему лицу прилипли влажные волосы. – Вы чересчур сильно на нее давите.

– Я прекрасно осведомлен о факторах, ограничивающих стойкость человеческой физиологии, Кочо.

Брови старика озабоченно сдвинулись, он исчез из вида, и мне оставалось рассматривать содержимое расплывавшейся комнаты. Я уже потеряла счет, сколько раз в тот день меня вытаскивали из тела и возвращали обратно. Ощущение само по себе могло быть терпимым, если бы не приходилось на время оказываться во многих других телах. Труп был хуже всех, его окоченение стягивало, вкус во рту был как…

«Пепел. Правда, странно?»

У меня не было сил даже думать в ответ. До сих пор Она провела больше времени в мертвых телах, чем я.

Над моей головой продолжалась беседа.

– И особо отметь неспособность Саки переместить одну из душ Ходячей смерти номер три в труп и оставить там, – говорил Знахарь. – Учитывая, что как раз по этой причине Ходячая смерть так названа, я нахожу это одновременно и забавным, и разочаровывающим.

Заскрипело перо, и меня опять затошнило.

– Я не виню тебя ни единым словом, – помолчав, продолжал он. – А разочарование порождается нелогичностью ситуации. Почему Ходячая смерть может отпустить свою душу в труп и позволить там оставаться, но вручную никак не удается выполнить переселение?

Снова скрежет пера по бумаге. Комната наконец-то перестала кружиться.

– Да, возможно, связь с тобой сильнее, чем с трупом. Если дело в этом, нужно отыскать способ укрепить связь с принимающим телом.

«Когда я говорила, что нуждаюсь в собственном теле, – произнесла Она моими губами, – я имела в виду не мертвое».

– Как ты видишь, Кочо, Ходячая смерть номер три не пострадала.

Старик возник снова.

– Это же другая душа, хозяин.

– А ты можешь их различать?

– Да, хозяин.

– Обязательно отметь это в своем документе.

– Да, хозяин.

И они продолжили разговор, игнорируя Ее замечание.

– Саки, ты каждый раз извлекаешь одну и ту же душу или нет?

Краткий миг молчания. Мне осталось лишь предполагать, что она кивнула в ответ.

– Тогда может быть, одна там хозяйка, другая гостья, и если силы у них неравны, они могут и удерживаться по-разному. Я высказывал эту гипотезу перед тем, как потерял Ходячую смерть номер два, но проверить уже не смог. Извлекай другую и попробуй с Упокоенным 17–1390.

– Потерял? – повторила я.

– Господин, я действительно думаю, что нам следует дать ей передохнуть.

– Еще только один последний тест, Кочо, и потом можешь сделать им суп.

– Суп, господин?

– Я давно замечаю веру человечества в суп. Вы, похоже, наделяете его магией, чего он вряд ли заслуживает, но поскольку я верю, что разум имеет контроль над телом, даже больший, чем я смог доказать, то не стану разубеждать тебя в наличии у супа незаслуженных свойств.

Я бы рассмеялась, если бы все так не болело.

– Саки, продолжай.

Я собралась с силами, ожидая вихря головокружения при вытаскивании из тела, но ее прикосновение все тянулось, обжигая как лед, а потом она убрала руку.

Шаги. Шелест бумаги. И она склоняется над рабочим столом. Знахарь какое-то время наблюдает, как она пишет, а затем бросает через плечо взгляд на меня.

– Ничего подобного никогда не случалось.

Она снова принялась писать. Он опять ответил.

– Я не понимаю.

«И о чем они говорят?» – спросила я, как только собралась с силами и смогла говорить, несмотря на пульсирующую боль в голове.

Никакого ответа. И все же я знала, что она здесь, потому что тоскливое пение трупов не прекращалось.

– Попробуй еще раз.

Саки покачала головой. Снова пишет. Кончиком пера ткнула во что-то на листе бумаги.

«Чем она так расстроена?»

«Тем, что я-то с ней не пойду», – отозвалась Она.

«Что значит это твое «не пойду»? Выбора нет, она просто выдергивает тебя».

Снова нет ответа.

«Эй! Как это ты с ней не пойдешь?»

Я стиснула руками подлокотники кресла.

«Кайса! Ответь!»

Сквозь тревожные мысли просочилось ее веселье.

«Значит, теперь у меня есть имя? Мне позволено быть личностью, а не болезнью?»

«Просто объясни, что ты имела в виду».

«То, что и сказала. Ты не можешь спрятаться от нее. А я могу».

«Но ведь если ты не позволишь ей переместить себя, у тебя никогда не будет своего тела».

«У меня уже есть свое тело. Это ты нуждаешься в новом, Кассандра».

Знахарь все говорил, а Саки продолжала писать. Пульс в моей голове забился как барабан.

«Нет, – сказала я. – Это тело мое. Я в нем родилась. Я…»

«И я тоже в нем родилась!»

Я то задыхалась, то снова обретала дыхание, прижимая руку к колотящемуся сердцу.

«Но это же я».

Она не ответила.

«А ты можешь взять другое тело».

Молчание.

«Кайса?»

– Кайса!

Все трое присутствующих обернулись, но заговорил только Знахарь.

– Попытайся извлечь обеих, – сказал он. – Одну за другой. Не нашлось еще души, которую невозможно было бы вытащить из оболочки.

– Завтра, – произнес Кочо куда менее почтительно, чем обычно. – Ей нужен отдых.

Миг молчания, казалось, тянулся целую вечность. Знахарь посмотрел на меня, а потом на Саки.

– Хорошо. Завтра.

Я со вздохом погрузилась в ванну. Горячая вода была восхитительна, почти как первый глоток Пойла после тяжелого дня, а мне довелось пережить немало тяжелых дней. Трудные клиенты, работа, которая пошла не по плану, ссоры с мамашей Герой, сотрясавшие стены, – ничто не доводило меня до подобного состояния. Я как будто сломана.

Теплая вода облегчала боль. День прошел в сумасшедшем кружении – пепел, желчь и бесконечное шуршание пера Саки. Даже теперь во рту ощущалась сушь, и я опустилась поглубже. Немного воды просочилось внутрь, но, хотя она согрела и промочила язык, это все же не Пойло, пусть вытечет назад, в ванну. Для чего-то в воду бросили цветочные лепестки, сухие и белые, и они плавали сверху как хлопья кожи. Может, это было для запаха, но его заглушала удушающая вонь ладана – кто-то зажег эту пакость, и она курилась позади деревянной ванны. Однако у меня не было сил даже возмущаться, не говоря уже о том, чтобы двигаться.

Саки вытаскивала меня из тела. В первый раз я решила, что это фокус, но она его повторила. Трижды. Раз за разом. Туда и обратно. Каждый раз не сказав ни слова, даже взгляд ее не выражал ничего, кроме легкой заинтересованности. То был первый сеанс.