– Господин Келкин попросил меня провести кампанию в Новом городе. Я начала работать с Абсаломом Спайком, но, кажется, мы с ним друг другу не подходим. А вас рекомендовал господин Келкин. – На самом деле она понятия не имела, кто подготовил этот список помощников для работы в округах Нового города, но польщенная Барсетка всплеснула руками и подбоченилась. – Мне бы хотелось, чтобы вы сопроводили меня по участкам, где вы проводите агитацию.
– Ой, с удовольствием. – Барсетка повела Эладору через зал обратно на улицу. – Заглянем в пару мест здесь, на Мойке, а потом отправимся до Нового города.
Перед напором упырицы было не устоять. По пути Барсетка то и дело отставала, чтобы налепить плакат или содрать вывеску «города вперед», а потом вприпрыжку нагоняла Эладору, или обгоняла, чтобы обращать встречных прохожих, выкрикивая, что голос, отданный за промлибов, – это голос за будущее Гвердона. Процветание продлится впредь, а все нелады исправятся.
В университете, у одной из Эладориных подруг – состоятельной девушки по имени Люсиль – был щенок, и Барсетка напоминала эту восторженную собачку. Щенок пропал через пару недель после того, как Эладора переехала в дом профессора Онгента на улице Желаний.
Вспомнив об этом, она отметила, что Мирен недолюбливал эту собаку. Животное всегда огрызалось и рычало на него. Вспомнив об этом теперь, она легко объяснила исчезновение щенка.
Она заставила себя сосредоточиться на непрерывном щебете Барсетки. Байки упырицы о народе Нового города примерно соответствовали изысканиям самой Эладоры. Около половины жителей – уроженцы Гвердона и пригородных краев, а остальные спаслись от Божьей войны, отыскав знаменитый нейтральный город без богов. Эладору интересовали вторые. Необходимо выяснить, как проголосуют новоприбывшие. Когда она объяснила это Барсетке, упырица увлеченно кивнула.
– Ой! Да вам же надо поговорить с Аликом. Он из новых. Он поможет. Сюда!
Барсетка привела ее к большому полузаброшенному зданию на нижней Мойке. В ближайшей церкви звонили колокола Святого Шторма. Тон благовеста не тот, что раньше; после Кризиса колокола заменили. Барсетка прошмыгнула за дверь, Эладора осталась бродить вокруг высаженного во дворе огородика.
На нее глазели с верхних этажей. Она улыбнулась, но стоило присмотреться к людям попристальнее, как их лица исчезли.
Женщина зрелого возраста показалась из двери – не той, куда прошла Барсетка. Вроде бы в накидке жрицы Хранителей, но без церемониальных ключей. Одна кисть у нее чудовищно искривлена, выгнута наподобие драконьего когтя.
– Я Джалех, – сказала она, – а это мой дом. Вы не похожи на ищущую укрытия. – Женщина вгляделась в Эладору и беззвучно зашептала молитву – и Эладора почувствовала, как ее коснулось дуновение духовных сил. Похоже на колдовское взывание.
– Быть может, я и ошиблась, – произнесла женщина. – Видимо, в прошлом вы служили богам инструментом.
– Я только жду Барсетку, – сказала Эладора. Под испытующим взглядом Джалех ей стало не по себе. Неприятно, что даже от короткого общения с матерью остался различимый след, который и Крыс, и эта священница моментально почуяли.
Немолодая женщина отмахнулась своим когтем.
– Богам ведомы те из нас, кто ступал на ту сторону. Те, кто хотя бы недолго оказывался за гранью, меняются навсегда. Если побывать в том месте… то потом легче туда вернуться, даже совершенно другой дорогой. – Джалех, глядя на Эладору, поцокала языком. – Есть ли у вас проводник, дитя? Тщательно ли вы подготовились? Лучше сознательно выбрать свой путь и уверенно идти по нему, чем брести наобум.
– Я н-н-не знаю, о чем вы говорите. – Это не совсем искренне – кое-какие слова Джалех несли смысл. Святые используются богами как инструменты в материальном мире – точки согласованности, так однажды назвал их профессор Онгент. Когда божество создаст или обнаружит точку связи между мирами, то другой бог, по идее, тоже сможет ею воспользоваться. Эладора сообразила, что, наверно, сама является тому доказательством – в прерванном обряде под Могильным холмом дед соорудил из нее канал для Черных Железных Богов, при этом у нее получилось призвать Хранимых. Она твердо решила заняться этой темой. Переговорить с Рамигос, заполнить мозг фактами, железной определенностью – и не оставить места, где мог бы угнездиться страх.
Джалех снова изучающе уставилась на Эладору и забормотала молитву. Потом вздохнула, покачала головой и сказала:
– Как найду Алика, сразу его пришлю, – и убралась в свое ветхое пристанище. Эладора опять осталась одна, ей было неуютно. Ребенком Эладора подхватила лихорадку и едва не умерла; мать сутки напролет сидела у ее постели, ухаживала и следила, при этом практически не замечая саму дочь. Смотрела с безжалостной решимостью, словно Эладора была лишь равниной, на которой материнская воля сошлась в бою с лихорадкой. Что-то от той стали имелось также и во взгляде Джалех.
Спустя короткий срок Барсетка прискакала обратно, ведя за собой непримечательного мужчину. Самый обычный, средних лет, он нес скатанные в рулон плакаты и ведерко клейстера. Загар подсказывал, что мужчина провел много времени в землях солнечнее Гвердона. Зато голос у него мягкий, на удивление приятный, со смешливой ноткой – ей это показалось очаровательным. Сунув плакаты под мышку, он обменялся с ней рукопожатием.
– Это Алик, – сказала Барсетка. – Он вызвался нам помочь, а сам, не прошло и месяца, как прибыл из Севераста, и я подумала – он как раз тот, кто вам нужен. Алик, Эладора Даттин – одна из ближайших советниц господина Келкина, а еще она ученая, и высокородная дама, и…
– Я всего лишь хочу узнать о видах Нового города на будущее, – пресекла ее Эладора.
Он ухмыльнулся:
– Я здесь давно не бывал. До сих пор не выучил улицы. Но готов предоставить вам свой свежий взгляд.
– Спасибо.
– Минутку, – проронил он, затем повысил голос: – Эмлин! – Бледный мальчишка, худой как швабра, появился из тени дома. Почему-то он напомнил Эладоре о Мирене.
Алик по-отцовски положил мальчику ладонь на плечо.
– Я сейчас займусь делами, хорошо? Есть важная работа. Сумеешь сам пока тут о себе позаботиться?
Мальчишка кивнул.
– И тетя Анна будет ждать тебя вечером к ужину. Если я еще не вернусь, найдешь к ней дорогу?
– Найду.
– Да прольет Нищий Праведник свет на твою тропу. – Алик дал сыну несколько медяков и отправил домой. С дурацкой улыбкой на лице смотрел, как убегает мальчишка.
От дома Джалех Эладора повела их троицу вдоль порта к черте Нового города.
– Давайте начнем с улицы Семи Раковин, – попросила она Барсетку.
– Это скверная часть Нового города. Наши ребята ходили туда вербовать, и на них напали, – предупредила упырица, но препираться не стала. Она изменила повадку: припала ниже к земле, порой ускоряясь на четвереньках. Сняла перчатки и расправила лапы с острыми когтями. Она перескакивала из тени в тень, рыча на каждого, кто обращал лишнее внимание на пару идущих позади людей.
Со своей стороны Эладора проверила пистолетик, спрятанный в сумочке. Он позвякивал об обломок меча, который дал Синтер.
– Вы приплыли из Севераста как беженец? – спросила она Алика.
– Не сразу. Сперва я ездил в Маттаур. Повезло – раньше я торговал и уже знал кое-кого в Гвердоне. Я сумел договориться о провозе. – Вздохнул. – Другим повезло меньше. Тысячи остались брошены. Выжившие в Северасте бросались в воду за каждым кораблем, умоляли увезти их от Божьей войны.
– Барсетка сказала, вы сами вызвались помогать. Что привлекло вас в промышленных либералах?
Алик на миг призадумался, взвешивая слова.
– Вы что-нибудь знаете про раскол?
– Он положил начало войны между Северастом и Ишмирой, верно? – Она читала известия о нем, но это мало что значило. Любые новости о Божьей войне воспринимались как бред безумца.
– Вроде того. Обе страны поклонялись тем же самым богам – Царице Львов, Облачной Роженице, Благословенному Болу. Но их в Ишмире глубоко затянуло войной, а мы проходились только по краешку. Непричастными не были, но, в общем-то, и не воевали. – Они стали подниматься в Новый город по одной из многих витых лестниц. Шесть месяцев назад тут были причалы алхимиков, и суда со всего света приходили сюда закупать устрашающее оружие. Ныне останки тех доков под полусотней футов наколдованного камня, и алхимикам приходится отгружать товар в обычному порту возле людной Мойки. Через каждые пять минут Алик останавливался и клеил предвыборный плакат на любой незанятый участок стены. Дюжина Келкинов взирала сверху вниз на Эладору.
