И снова женщина дотронулась до обложки книги, черпая в ней уверенность. Она заговорила, закрыв глаза и обратив лицо к темным теням на потолке.

– Живя по Божьим законам и следуя Божьему пути, – перевел Матсимелар. – Объединяя людей, а не разъединяя. Даруя… прозрение? Кажется, так она говорит, и мудрость, милосердие, справедливость и любовь для всех, невзирая на богатство или положение.

Женщина пришла в экстаз, одеяла спали с ее бледных тощих рук, когда она воздела их к небу, дрожа от усилия.

– Мир возможен в империи Единственного истинного Бога, и все, кто обратится к его благосклонному взору, будут вознаграждены его любовью. Единственному истинному Богу вручаем мы наши души и наши тела, наши сердца и наши… – Матсимелар поморщился. – Она говорит слишком быстро, но это очень похоже на то, что мы говорим про своих богов, и не слишком… полезно.

Через несколько мгновений ее речь превратилась в песнопение, и мы оставили ее в покое, пока ее религиозный экстаз не иссяк и руки бессильно не упали на одеяло. Будто осознав, что она сделала намного больше, чем просто дала ответы на наши вопросы, Ливи смущенно поджала губы и снова натянула одеяла на плечи.

– Бог для меня – все. – Голос женщины стал хриплым. – Бог должен быть всем для всех. Если бы только они ощутили мир и покой, который он дарует за преданность.

– Значит, ты пришла сюда поклониться Ле… доминусу Виллиусу, – сказала я. – Поскольку, по твоему мнению, он сделает то же, что сделал Вельд из твоей книги, и построит единую империю для Бога… постоянно умирая, чтобы стать богом.

Ливи начала кивать еще до того, как Матсимелар закончил переводить.

– Так оно и будет. Это есть в книгах, – сказала она, и я слышала в голосе убежденность, которую не передать словами. – Он снова умрет до того, как все будет завершено, а мы станем защищать и почитать его тело, поскольку будет много неверующих.

В коридоре послышались шаги, и мы все обернулись, Ливи – с той же слабой улыбкой, которой встретила нас. Я напряглась, боясь увидеть именно того, о ком мы говорили, но вошла еще одна промокшая чилтейка. Она посмотрела на Ливи, на нас и тоже приветливо улыбнулась. У меня еще оставались вопросы, но ее приход означал, что Лео вернулся в поместье и мне пора уходить.

Матсимелар поблагодарил за гостеприимство и беседу, а я наблюдала за Ливи и ее спутницей. Ничего подозрительного, никаких тайных знаков, обе одинаково открыты и дружелюбны. Обе попросили нас вернуться, если мы когда-нибудь захотим снова поговорить о Боге. Рука Ливи не отрывалась от ее священной книги.

– Спроси, могу ли я позаимствовать ее книгу, – сказала я, не успев задуматься, насколько грубой может показаться эта просьба.

Возможное освобождение было так близко, что Матсимелар перевел без разговоров, но Ливи покачала головой.

– Она не может без нее обойтись, – сказал Матсимелар, – но полагает, что лорд Ниши привез несколько экземпляров для тех, кто заинтересован в изучении веры.

Говорить больше было не о чем, и мы ушли. Когда мы стояли на ступенях, натягивая капюшоны плащей, Матсимелар фыркнул.

– Я не ненавижу это, – сказал он, стараясь запихнуть под капюшон свои длинные волосы. – То есть… ненавижу, но не из-за того, что ты думаешь.

Я не сразу поняла, что он говорит о переводе.

– Мне всегда нравились языки, – продолжил он. – И я чувствовал себя… особенным, я полагаю, нужным, ценным. Без меня и Ошара все это было бы невозможно, но… – он посмотрел куда-то в дождь. – Для гурта перевод – это не работа. Не знаю, как в гурте Яровен, а у Торинов есть торговцы, которые знают язык достаточно, чтобы говорить с купцами, но их работа – покупать и продавать, и их ценят за то, что они привозят нужные товары, а не просто за… болтовню. У нас не было… времени, чтобы понять ценность того, что я делаю. Этого даже недостаточно, чтобы меня клеймили, – горькие слова, но он сложил длинные руки поверх плаща и смотрел на меня без укора. – На перемены требуется время, а важная работа никогда не бывает легкой, – добавил он, и я задалась вопросом, цитирует ли он Гидеона, просил ли он, чтобы его клеймили, и было ли ему отказано.

Я хотела сказать, что мне жаль, но какой в этом толк, даже если слова были бы искренними?

Неподалеку стояли госпожа Сичи и Нуру в окружении левантийцев, до нас доносились обрывки смеха. Похоже, госпожа Сичи практиковалась в левантийском под всеобщее одобрение, и мне не требовалось оглядываться, чтобы понять, как хмурится Матсимелар. Это были те самые левантийцы, что не ценили труд переводчиков, хотя именно на них держались все наши мечты.

– Прости, – сказала я, жалея, что не могу найти слов получше.

Он отмахнулся от меня, будто от назойливой мухи.

– Все нормально, – сказал он, но голос его не слушался. – Хорошо, что кто-то из них пробует говорить с нами, не дожидаясь, пока мы выучим их язык. Светлейшему Бахайну это очень не нравится. Я слышал, он запрещает эти… представления, как он их называет, говорит, что она унижает себя. – Матсимелар ухмыльнулся. – А я думаю, он просто завидует, что она становится более популярной, чем он. О, смотри, а вот и он сам.

Светлейший Бахайн спустился по невысоким ступеням особняка вместе с человеком в мундире, которого я часто видела в его обществе. Похоже, они о чем-то пылко спорили, или, по крайней мере, герцог говорил, а его спутник выслушивал его, не отвечая. Госпожа Сичи посмотрела на них, когда они проходили мимо, и слегка расправила плечи и выпрямилась, но больше не выказала никакого почтения. Герцог замедлил шаг, и я уже решила, что нам предстоит веселое зрелище, сейчас они начнут кричать друг на друга посреди мокрого двора, но светлейший Бахайн взял себя в руки и пошел дальше. Когда он вместе со спутником подошел ближе, его низкий ворчливый голос напоминал рычание зверя.

Я машинально посмотрела на Матсимелара. Он закатил глаза.

– Он просто жалуется на доминуса Виллиуса. Ему не нравится влияние священника на Гидеона – даже больше, чем популярность госпожи Сичи. Похоже, доминус Виллиус сейчас там, а светлейшему Бахайну приходится ждать аудиенции.

– Там? Они вернулись?

Светлейший Бахайн резко обернулся на звук моего голоса. Он не остановился, но таращился на меня, пока нас не разделила стена здания.

– Мне надо идти, – сказала я. – Спасибо тебе. Мне жаль, что не все ценят твою помощь, но я точно ценю.

Матсимелар неловко кивнул и натянуто улыбнулся, и, не в силах больше выносить смущение, я еще раз поблагодарила его и поспешно ушла.

Вернувшись в дом, я застала Ясса в холле. Увидев меня, он заложил руки за спину, как будто чтобы подчеркнуть рельеф мышц. Откровенно говоря, все его действия обладали таким эффектом.

– Капитан.

– Снова меня ждешь? – напрямик спросила я – сил ходить вокруг да около просто не осталось.

– Нет. Да. – Только боги ведают, как этот сильный, способный вырвать руки или ноги человек умудряется выглядеть таким смущенным. Куда подевалась его самоуверенность? – Да, я ждал тебя, капитан. Я хотел сказать кое-что еще в тот день, но не смог, поэтому скажу сейчас. – Он бросил взгляд на узкий коридор, но, за исключением отдаленного шума, мы были одни. – Когда я пришел в себя после той ночи и понял, что вел себя как полный придурок, я также понял, что ты не взбесилась бы так из-за меня, если бы тебя не расстраивало что-то еще. И возможно, тебе нужно с кем-то поговорить. И я… – Он громко вздохнул. – Я хочу стать этим кем-то.

Я смотрела на него, до конца не понимая смысла его речей.

– Чтобы загладить вину! – внезапно добавил он. Румянец делал его похожим на седельного мальчишку. – Ну, ты знаешь… за то, что я наговорил.

– Точно.

– Да. Так что… ты… у тебя все в порядке?

Лашак спрашивала меня об этом каждый день и получала разные ответы, но мы вместе преодолевали наши горести, и мне совсем не хотелось давать страданиям, которые причинили мне чилтейцы, больше места в душе. Но мне не хотелось и отклонять его предложение, ведь для того, чтобы его сделать, потребовалось немало мужества.