– Министр Мансин?

– Да, он еще здесь?

Я приготовился к новой вспышке гнева Истет, но сестры лишь неуверенно переглянулись.

– Почему ты спрашиваешь про кисианца? – поинтересовалась Истет.

– Потому что он мне нужен.

Истет снова скривила губы, но прежде, чем она успела наброситься на меня, между нами встала Хими.

– Рах, ты… – Она понизила голос до шепота. – Он нужен тебе живым?

Она не смотрела мне в глаза.

– Да. Я его освобожу.

Закусив губу, Хими снова многозначительно переглянулась с сестрой.

– Министр… был несговорчив. – Хими оглядела толпу слуг, спешащих через дворцовые ворота. – Он отверг все предложения, сделаные Сеттом от имени Гидеона. Но поскольку он отец императрицы Сичи и кисианцы его высоко ценят, его нельзя просто убить. Он…

– Императрицы?

Я произнес это слово достаточно громко, и человек, торопливо проходивший в ворота позади Хими, оглянулся и ускорил шаг, сжимая кучу бумаг и свитков, как ребенка.

– Да. Гидеон женился на госпоже Сичи, чтобы укрепить свою власть в империи. Я думаю, именно на этих условиях он получил поддержку… светлейшего Бахайна.

То, как крепко этот человек опутал Гидеона, повергло меня в страх.

– Я был в его замке. Светлейший Бахайн охотился за императрицей Мико, чтобы жениться на ней и потребовать себе трон, когда убьет Гидеона. Мне нужно освободить министра и попасть в Когахейру.

Хими еще раз обменялась долгим взглядом с Истет, как бы спрашивая разрешения. – Просто отведи его туда, пока никто его не увидел, Хими, – рявкнула Истет. – И пусть отвечает за последствия собственной головой. Для разнообразия.

– Ладно, – ответила Хими, переминаясь с ноги на ногу. – Сетт с гуртом Намалака увел из города почти всех, так что вряд ли нас увидят. Он внутри, но… – Она будто пыталась уговорить сама себя. – Ну, если он тебя не увидит… – Хими прикусила губу, прежде чем ответить на мой молчаливый вопрос. – Он зол, Рах. Зол на тебя, на нас, на Гидеона, на все.

Она снова бросила едва заметный взгляд на сестру, и Истет кивнула.

– Думаю, я смогу защищать ворота в одиночку какое-то время. – Истет махнула в сторону почти пустой площади. – Но лгать ради тебя не буду, Рах. Я не стану отягощать душу из-за тебя. Сама я не скажу Сетту, что ты здесь, но если он спросит, отвечу.

– Я не вправе просить большего.

Я сложил кулаки, поблагодарив ее. Истет только кивнула, отвернулась и стала разглядывать площадь, как подобает бдительному стражнику. Мы с Хими перестали для нее существовать.

Хими нервно сжала мне руку и тут же отпустила, скорчив гримасу.

– Пошли, – сказала она и поспешила сквозь ворота дворца. – Оставь собаку здесь.

– Нет, она должна пойти со мной.

– Почему?

– Потому что у меня послание для Мансина, а ни я, ни ты толком не говорим по-кисиански.

– Как и собака.

– Да, но ей и не нужно говорить. Она и есть послание.

Хими странно посмотрела на меня, а двое мужчин, увидев виляющую хвостом Чичи, едва не выронили плоский струнный инструмент, который они выносили из дворца.

– Чего они так уставились на собаку? – спросила Хими, торопливо поднимаясь по ступеням. – Редкая порода?

Она вошла внутрь, и после слабого вечернего света мы оказались в прохладном, пахнущем сыростью внутреннем дворце, куда я впервые попал совсем другим человеком.

– Нет, – ответил я, отгоняя воспоминания о Лео, с которыми до сих пор толком не знал, что делать. – По крайней мере, я так не думаю. Это собака императрицы Мико.

Хими остановилась.

– Ты рехнулся? – прошипела она, уставившись на Чичи, будто та внезапно отрастила сотню рук. – Императрицы Мико? Откуда у тебя собака императрицы?

– Долгая история. Если не хочешь идти дальше, я пойму. Я сам найду дорогу.

Хими переступила с ноги на ногу, посмотрела на собаку, на меня, оглянулась через плечо на дневной свет, лившийся в открытые двери, и тяжело вздохнула.

– Будь оно все проклято, пошли. Если я ничего не сделаю, буду вечно жалеть. Никто не должен так умирать.

– Как так? – спросил я, торопясь поспеть за ней, пока она бежала по проходу.

Остановившись так же внезапно, как стартовала, Хими повернулась ко мне и почти прорычала:

– Сгорев заживо в своей камере. Из которой никак не выбраться.

С этими словами она развернулась, яростный топот ее шагов перекликался с биением моего сердца. Сгорев заживо. Ни один левантиец не пожелает такой смерти даже злейшему врагу, и все же Сетт отдал приказ. Или Гидеон. Тот факт, что кто-то из них мог даже помыслить об этом, разъедал мои мысли.

Хими молча вела меня по внешнему дворцу, сквозь узкие коридоры, пустые комнаты и заброшенные дворики, останавливаясь, чтобы заглянуть за каждый угол, пока мы не добрались до лестницы в темницу. Хими сразу же начала проворно спускаться по ней, но Чичи села на самом верху и отказывалась двигаться.

Я звал ее, она приподнималась и виляла хвостом, но оставалась на месте.

– Чичи! – сказал я, похлопав себя по бедру. – Ко мне.

Она не подошла.

– Может, боится темноты? – предположила Хими. – Там дальше есть фонарь, я могу принести.

– Вряд ли. Скорее дело в запахе. – Я вернулся наверх, и Чичи поставила лапы мне на ноги, но тут же отпрыгнула и забегала вокруг, яростно размахивая хвостом. – Пойдем, – сказал я, опускаясь на колени. – Я знаю, что там, внизу, плохо пахнет, но ты мне нужна. Без тебя он ничего не поймет.

Она не пошла за мной, но посидела спокойно, позволив взять себя на руки. Нести было недалеко, но вскоре руки уже горели от старой боли.

По мере того, как мы спускались в недра дворца, темнота становилась все гуще, и, несмотря на множество других комнат, выходящих из множества других проходов, вонь из темницы внизу пронизывала все вокруг. Мы могли бы найти дорогу даже без зажженного Хими фонаря, ориентируясь по запаху. Когда вонь усилилась, Чичи попыталась вырваться, но ей пришлось все так же смотреть мне через плечо, как слишком большому ребенку. Я не мог ее винить. Запах становился все более плотным, таким, от которого невозможно избавиться, даже зажав нос, потому что на вкус он такой же отвратительный.

Когда мы спустились, звуки тоже изменились. Наши шаги и скрип фонаря больше не отдавались эхом, поскольку дворец наверху поглощал весь шум. Весь свет. Всю жизнь.

Когда мои ноги нащупали последнюю ступеньку, Чичи снова попыталась вырваться и впилась когтями мне в шею.

– Эй, а ну-ка прекрати это, – воскликнул я.

– Дай я закрою дверь, – Хими метнулась с фонарем назад, и за моей спиной раздался стук. – Она может найти какую-нибудь гадость, но убежать не сумеет. Здесь нет другого выхода.

Я опустил Чичи на пол, и она побежала к двери, обнюхала крошечные щели внизу и по бокам, попрыгала и наконец как будто смирилась с тем, что дверь не откроется, и с недовольным видом уселась рядом с ней.

– Нужно торопиться.

Хими схватила с крючка на стене ключ и, размахивая фонарем, рванула к первой камере.

Я последовал за ней, оглядываясь на скулящую Чичи.

– Мы скоро отсюда уйдем, – попытался я успокоить собаку. – Мы…

Слова застряли у меня в горле. Министр Мансин стоял у решетки, его бледное худое лицо превратилось в тень былой силы. Однако он смотрел на нас ясными, сердитыми глазами.

Держа руки за спиной, он отрывисто произнес несколько слов, и я без перевода понял, что будет труднее, чем я надеялся. Жизнь этого человека поддерживала неугасимая ярость, и она сожжет первого, кто к нему прикоснется, а затем и всех остальных.

– Дай мне ключ, Хими.

Она отступила на шаг, очевидно, увидев то же, что и я, но отдала ключ. Я поднял его, стараясь, чтобы это выглядело не угрозой, а обещанием. Мансин зло смотрел на меня. Указав на себя, я произнес:

– Рах э’Торин.

Министр прищурился и сплюнул на камни у моих ног, ответив словом из репертуара императрицы Мико.

– Не стоило говорить ему, что ты из Торинов, как Сетт и Гидеон, – сказала продолжавшая держаться в отдалении Хими.