— Не в том дело, — резко произнес он.

Огнев, угадав его состояние, с удивлением посмотрел на Артамонова. Всегда спокойный, выдержанный, Павел Григорьевич сейчас действительно волновался, хотя внешне это выразилось в таких малоприметных деталях, что заметить их мог только опытный глаз Огнева.

— И тебя проняло. Ну, давай излагай, — сказал он.

Артамонов между тем уже справился с охватившим его волнением и заговорил своим обычным невозмутимым тоном, но слова его были необычны, ибо они отражали чувства, которые неожиданно пробудились в нем. И эти слова тоже удивили Огнева, так несвойственны они были Павлу Григорьевичу.

— Видишь ли, — не спеша заговорил он, — любая человеческая беда, любое человеческое горе всегда вызывает отклик в людском сердце, если оно, конечно, открыто добру. Ну, а если эту беду, это горе причинили какие-то люди, то появляется еще и злость и желание наказать таких людей. Так вот, разгромленный красный уголок, раненый парень в больнице это именно такая беда. Пропавшие ребятишки, их заплаканные матери и неустроенные семьи — это именно такое горе. И наши хлопцы не могли не откликнуться на все это. Будь спокоен, они не сыщики, и не так уж их увлекают сами поиски, сами опасности. Они просто добрые и хорошие хлопцы и идут на что угодно, чтобы помочь людям. Вот в этом и главная причина их азарта, их беспокойства и их хороших дел. В этом, я тебе доложу, и главный смысл нашей работы. Понятно тебе? Мне, например, уже понятно.

Артамонов положил на стол пачку папирос, которую все это время вертел в руках.

— Все верно, — задумчиво согласился Огнев, потом упрямо тряхнул головой, — но к этому все-таки надо приложить и риск, и опасность, и разгадку чего-то.

Павел Григорьевич усмехнулся.

— Приложить — да. Но это, повторяю, не главное. А что касается тех рапортов и сводок, то тут, брат…

Он не успел закончить. В комнату вошли Николай Вехов и Коля Маленький.

— Не пришел еще? — спросил Николай, подходя к Артамонову.

Павел Григорьевич взглянул на часы и озабоченно покачал головой.

— М-да, четыре. А занятия в школе в половине второго кончаются. Что бы это могло значить?

В это время Коля Маленький о чем-то допытывался у Огнева. И тот, наконец, ответил:

— Магазин этот нашли. Да жаль, поздно.

— Это как понять? Ну, не тяните душу, Алексей Иванович! Кажется, народ здесь свой. Доверять можно.

— Конечно, можно, — улыбнулся Огнев. — Так вот, сегодня я еще раз с Федором толковал. Ночью-то он пьяный был, да и я спешил. Оказывается, общий наш знакомый магазин ограбил и… — он вздохнул, — сторожа убил.

— Убил?!

— Да. А путь к нему пока только один — через того самого Уксуса. А к Уксусу — через ваших ребят, вернее — через Блохина Витьку. А его-то вот и нет.

Огнев досадливо махнул рукой.

— Нет, так будет! — воскликнул Коля Маленький. — Чтоб я не родился!

Артамонов озабоченно сказал:

— Наверное, в школе что-то случилось. Родителей мы предупредили.

— А как узнать? — спросил Огнев.

— В школу надо позвонить, — ответил Николай. — Ольгу Ивановну, их классного руководителя, вызвать, или еще там учитель есть, Игорь Афанасьевич.

Коля Маленький весело отозвался:

— Его, его! Это такой старик, обсмеешься!

— Почему обсмеешься? Старик что надо, — возразил Николай и, обращаясь к Артамонову, добавил: — Он Витьку Блохина хорошо знает и с нами дома у него был. С дедом его, знаете, какие разговоры о воспитании вел? Заслушаешься!

Артамонов позвонил в школу, но никого из учителей там уже не было.

Когда Игорь Афанасьевич возвратился домой, он с удивлением обнаружил, что жена и дочь тоже дома и обедать собираются вместе с ним.

— Ну, знаете… не ожидал… — обрадованно заявил он, Усаживаясь к столу и по старой привычке засовывая салфетку за ворот. — За последние дни просто одичал. Мы же, например, с дочкой и двух слов не сказали.

— Очень много работы в библиотеке, — вздохнула Маша.

Лицо Игоря Афанасьевича неожиданно приобрело тревожное выражение, и он взволнованно сказал:

— Ты вообще преступно относишься к своему здоровью. Когда ты, наконец, пойдешь к врачу? У тебя слабые легкие, больное сердце, повышенная утомляемость. И целый день без воздуха! Надо что-то предпринимать в конце концов! Я просто не знаю, чем это все может кончиться… Ты окончательно погубишь здоровье и тогда…

— Папочка, оставь Машу в покое, — вмешалась Софья Борисовна, худенькая, энергичная и жизнерадостная женщина лет сорока пяти. — Она вполне здорова и заболеть может только от твоих причитаний.

— Сколько раз я тебе говорил! — вскипел Игорь Афанасьевич. — Во-первых, я тебе не папочка, я ей папочка! — и он ложкой указал на Машу. — Во-вторых, это не причитания. Вы обе абсолютно неразумны. Думаешь, ты очень здоровый человек? А печень?

— А! — беззаботно махнула рукой Софья Борисовна. — Подумаешь, печень!

Игорь Афанасьевич пожал плечами и развел руками.

— Ну, знаете!.. Это просто ужасно! Живу среди каких-то… каких-то варваров!

По многолетнему своему опыту Софья Борисовна поняла, что надо срочно переводить разговор на другую тему, иначе обед будет сорван.

— Папочка, — ласково и кротко сказала она, — ты бы лучше рассказал Маше о своем недавнем знакомстве. Ей это будет интересно.

С лица Игоря Афанасьевича мгновенно слетело выражение тревоги и негодования. Из-под очков разбежались к вискам лукавые морщинки. Он многозначительно поднял палец и с видом заговорщика подмигнул дочери.

— Да, да. Ей это будет интересно.

Маша удивленно посмотрела сначала на мать, потом на отца.

— Что это за знакомство, папа?

— Один молодой человек, — лукаво произнес Игорь Афанасьевич, — который, кажется, нам нравится.

Маша невольно покраснела. «Это, наверно, Валерий Гельтищев, — подумала она. — Его мать работает с папой в одной школе, и Валерий к ней зашел».

— Он мне вовсе не нравится, — возразила Маша.

— Но, но! — погрозил пальцем Игорь Афанасьевич. — Кажется, с отцом можно быть откровенной. Ты уже не маленькая и имеешь право влюбиться. Да, да, это вполне естественно. Надо только уметь разбираться в людях. А ты такая, доверчивая. И какой-нибудь негодяй… подумать страшно!..

— Папа, я же тебе говорю: я не только не влюбилась, но он мне даже не нравится.

— Ну, знаете… — Игорь Афанасьевич обиженно развел руками и пожал плечами. — Я этого не заслужил. Такое недоверие… Кажется, я не чужой тебе человек, и я тебя люблю не меньше, чем мама. Но почему-то ей…

— Папочка, — весело объявила Софья Борисовна, — не лезь в бутылку.

— Я не папочка! — Игорь Афанасьевич даже покраснел от гнева. — То есть я папочка, но не тебе! И вообще, что за выражения! Это называется научный работник? Кандидат?!

Но тут уже вмешалась Маша.

— Ты мой, мой папочка, — она нежно положила свою руку на руку отца. — И, пожалуйста, так не волнуйся. Ну, а тебе самому он понравился?

Ласка дочери действовала на Игоря Афанасьевича, как бальзам. Он мгновенно успокоился и уже совсем добродушно сказал:

— Представь, да. Он чудесный парень. Уж я кое-что понимаю в людях.

— Чудесный?

— Да, да, — подтвердил Игорь Афанасьевич. — Конечно, он не очень образован. Тут мама права. Но у него есть душа и характер. А это самое важное. Да, да, самое важное! — повторил он, с вызовом поглядев на жену. — «Пер Гюнта» он мог не читать… но я уверен, он его прочтет.

— Что?.. «Пер Гюнта»? — изумленно повторила Маша и с неожиданной тревогой спросила: — Папа, как же его зовут?

— Ах, ты уже забыла? Очень интересно! Что ж, вспоминай, — и он строго погрозил жене пальцем. — Только ты, пожалуйста, молчи.

Софья Борисовна с улыбкой тряхнула головой.

— Нет! Это уж выше моих сил, — и, обращаясь к дочери, торжественно добавила: — Ты только подумай, он встретил Николая!

Игорь Афанасьевич покраснел от возмущения.

— Ну, знаете!.. Если я прошу молчать…

Но в этот момент в дверь постучали, и из коридора донесся голос соседки: