— Хвала Мерлину за европейскую кухню, — отозвалась Гермиона, и на душе у нее потеплело.

Точно такие же беседы они иногда вели в Академии, где пара британцев упорно питалась пудингами, ростбифом и пирогами с почками. Француженки притворно хватались за сердца и норовили упасть в обморок, сообщая, что эта еда слишком для них тяжела, а остальные просто по-доброму подшучивали, не забывая напомнить, что есть рыбу с картошкой, когда вокруг такие вкусные круассаны, не говоря уже о пасте, рататуе и многом другом, просто преступление.

— Всё дело в происхождении. Ваша прабабушка была француженкой, кажется? — Майкрофт сказал это так, словно уточнял давно знакомую информацию. — Иностранная кровь не даёт вам по-настоящему оценить блюда британской кухни.

Он смотрел чуть в сторону от неё и выглядел совершенно невозмутимом, но, Мерлин, Гермиона могла поклясться, что это была шутка.

— Боюсь спросить, сколько поколений британцев в вашей родословной, — проговорила она. — И тем более, откуда вам известно о моей прабабушке. Не говорите, что из моего личного дела.

— Практически, — Майкрофт чуть наклонил голову на бок и дотронулся изящными пальцами до виска, — в архивах. Как вы понимаете, едва наше сотрудничество стало носить постоянный характер, как я… ознакомился со всеми доступными документами, начиная с аттестата начальной школы и заканчивая…

— Подробностями интрижек моей прабабушки, — фыркнула Гермиона.

— Если вам интересно, то она была весьма выдающейся женщиной, — и всё так же его взгляд был устремлён чуть в сторону, только в глазах играли уже не искорки, а костры веселья.

— Даже интересно послушать, — Гермиона прикусила губу изнутри. Майкрофт бросил короткий взгляд на неё, потом отвёл в сторону и сообщил:

— Художница, держала собственный салон. В начале войны её обвинили в шпионаже в пользу Британской империи, и она была вынуждена скрыться из Франции. Поселилась в пригороде Глазго.

Гермиона не выдержала и тихо засмеялась:

— Я, может, и поверила бы вам, если бы вы обвинили её в шпионаже в пользу Германии.

— А вы считаете, союзники не шпионят друг за другом? — удивился Майкрофт, и только после этого сказал: — Впрочем, вы правы — в архивах этих сведений нет, — и всё-таки улыбнулся.

Улыбка Холмсу не шла — было в ней что-то змеиное, холодное и даже скользкое, но взгляд это искупал. Он был живым, внимательным и заинтересованным. Возможно, Майкрофт усовершенствовал одну из своих масок или даже добавил новую, но Гермиона твёрдо решила, что сейчас, на протяжении ближайших нескольких часов, она не станет об этом думать и сыграет в игру: «Притворись, что просто ужинаешь с мужчиной». Сейчас, когда он не пытался напугать её или манипулировать ею, игра казалась нетрудной.

Принесли заказ, причем ризотто с морепродуктами Гермионы, на ее взгляд, выглядело куда аппетитней куска прожаренного мяса с гарниром в тарелке Майкрофта.

Он пожелал приятного аппетита, расстелил салфетку на коленях и принялся за еду с таким видом, словно находился на приеме в Букингемском дворце.

— Интересно, — проговорила Гермиона, надеясь, что её манеры хотя бы в половину соответствуют его, — я ведь читала ваше личное дело и даже запоминала его, но вы почему-то знаете об мне куда больше, хотя… — она сделала глоток воды, смачивая горло, — хотя волшебник, при желании, может получить доступ к любым сведениям, влезть в любой архив.

— Мелочи, — ответил Майкрофт, — нет ничего важнее мелочей, как любит говорить мой брат, имея в виду, разумеется, пустяковые детали своего очередного дела. В политике незначимых мелочей не существует, любая деталь может… — он сделал долгую паузу, — иметь значение.

— Даже прабабушка из Франции? — хмыкнула Гермиона.

— Даже альбом, подаренный на одиннадцатый день рождения, — отозвался он и отрезал кусочек мяса, а Гермиона едва не выронила вилку — руки ослабели.

Она помнила тот альбом так, словно получила его в подарок только вчера: его желтоватые плотные страницы пахли свежей типографской краской и бумагой, а как будто нарисованные от руки бордовыми чернилами рамки и подписи под ними просили, чтобы их очертили пальцами.

Мама сопроводила подарок запиской, и ее Гермиона до сих пор могла воспроизвести по памяти: «Дорогая Гермиона, желаю, чтобы рядом с тобой всегда были настоящие друзья». Она надеялась, что когда-нибудь Гермиона заполнит страницы фотографиями друзей, но она этого так и не сделала. В маггловской школе друзей у нее не было, а в Хогвартсе было не до альбома. Где-то он сейчас лежит?

— Вы не имели права… — сказала она резко, потому что вспомнила, где он, вернее то, что от него осталось, лежит — под развалинами старого родительского дома, уничтоженного Пожирателями во время войны. Но это Майкрофт вряд ли знал, и как бы ни хотела она сейчас накинуться на него с оскорблениями, он их едва ли заслужил.

«Особенно если учесть, что ты знаешь о нем значительно более личные вещи», — напомнил ей внутренний голос, и она скривилась. Вспоминать о подсмотренном моменте из школьной жизни Майкрофта ей было неприятно.

— Извините, — она перехватила вилку и вернулась к еде, а спустя минуту-другую сказала: — Я не запоминаю таких деталей и не ищу их. Поэтому мне нет места в политике, наверное. Почему… — Майкрофт, кажется, едва сдерживал смех, — почему вы улыбаетесь?

Да, это был глупый вопрос, но он был умнее попыток обвинить Холмса в том, что он хорошо делает свою работу.

— Почему нет. Поверьте, это, — он сделал короткий жест, указывая не то на стол, не то на обстановку ресторана, не то на саму Гермиону, — приятное разнообразие среди решений о начале бомбардировок, поисков русских шпионов, минимизации террористических угроз и чаепитий в компании моего старого друга и трёх её собак.

— Собаки вас, кажется, раздражают больше всего остального, — легко уточнила Гермиона, чувствуя себя странно — её втягивали в какую-то игру слов или намёков на тонком льду недоговорённостей, но ей не было страшно.

— Шерсть, всё дело в ней, — копируя её тон, пояснил Майкрофт, — у вас же был кот, вы должны знать, как непросто убрать шерсть с одежды.

— Волшебникам проще, — Гермиона вытащила палочку, указала на свою вилку и сказала: — Экскуро, — вилка засияла, как будто ее только что вымыли и отполировали.

— Обычным людям приходится довольствоваться химчистками.

Майкрофт взял графин с водой, налил сначала Гермионе, потом себе, промокнул губы салфеткой и сделал несколько глотков. Ход был на стороне Гермионы и, как в шахматах, пропустить его было нельзя.

— Забавно, но, прожив всю жизнь в Британии, я ни разу вживую не видела, — она хотела сказать «Королеву», но вместо этого произнесла: — вашего старого друга. Только по телевизору в детстве. Вы знали, что раньше волшебники служили при королевском дворе и имели официальные титулы?

— До какого года?

— До тысяча шестьсот восемьдесят девятого. Не удивлюсь, если Статут о Секретности был…

— Одним из важных положений «Билля о правах»(1)?

— И аргументом за признание Вильгельма королём в дальнейшем.

— Пожалуй, с этой точки зрения мне не доводилось рассматривать события Славной революции.

Официант унёс опустевшие тарелки и снова принёс меню, а Гермиона попыталась не рассмеяться, глядя на то, с какой явственной болью Холмс рассматривает страницы с десертом и заказывает, в итоге, фрукты.

Говорить об истории было необычно, но приятно — разговор тёк легко и плавно, Майкрофт по памяти цитировал куски из крупных историографических работ или старых законов, а Гермиона так же легко вспоминала историю магии, некогда крепко выученную в Хогвартсе, а потом как следует уложенную в Академии.

Гермиона едва ли могла вспомнить, когда с кем-нибудь общалась подобным образом — не о делах, не о проблемах, требующих решения, а о чём-то отвлечённом и интересном. Они углублялись всё дальше во тьму веков, постепенно от «Билля о правах» отходя к временам Вильгельма Завоевателя и подмечая, как важнейшие события в жизни маггловского сообщества пересекались так или иначе с событиями в мире магов. Возможно, сравнивать эти же процессы было бы интересней на современных примерах, но тогда пришлось бы говорить о Гриндевальде и Гитлере, о Волдеморте, о войнах на Ближнем Востоке, то есть о том, о чём не хотелось даже думать.