Представьте себе, если бы все выдуманные персонажи были живыми. Если бы воображение работало таким образом, что всякий герой, которого придумал автор, обладал настоящими чувствами и в полной мере осознавал окружающий мир… Исключая прочие последствия подобного рода мысленного эксперимента, можно с твёрдой уверенностью сказать, что в таком мире написание книг было бы под запретом. Оно бы считалось негуманным…

Александр был творцом, Демиургом, – у последнего нет и не может быть чувств, и в то же время мужчина оставался человеком, более того, он ценил свою человеческую натуру, дорожил ей. Из‑за неё ему неприятно было смотреть на чужие страдания…

Что же делать?

Александр долгое время размышлял над этим вопросом. В итоге он пришёл к выводу, что совершенно искоренить несправедливость невозможно… Тьма была, есть и будет. И пусть. Ведь без неё невозможно представить себе свет.

Александр давал наставления, учил и показывал дорогу к свету, – но пройти её эльфы, люди и прочие разумные существа должны были сами. Иначе в чём смысл им существовать? Там, где нет зла, не может быть и добра. Если нет страданий, нельзя представить себе победу над ними, сладостный триумф, торжество… В чём тогда смысл рождения как таковвого? Жизнь – это череда контрастов. Она невозможна без невзгод точно также как невозможна без счастья… Боль – это плата, которую мы должны сносить, чтобы в конце тернистого пути увидеть звёзды.

Скольких людей (и не только) прямо сейчас пытали в мире эльфов? Сколькие из них умирали несправедливой смертью? Всех и не сосчитать. Неужели Александр должен был спасти каждого из них? А может ему вообще перестроить их таким образом, чтобы они не могли испытывать боль? Может ему сделать так, чтобы все их начинания были успешны? Может быть… Может быть это будет правильно, но тогда он лишит их смысла жизни.

В мире, где всё даётся просто так, не может быть мечты .

Вечное блаженство равноценно небытию.

Оно, в конце концов, противно самой идеи свободы воли.

Такова была философия мужчины.

Она была немного натянутой… Но уж как есть. Он был не философ.

Александр хотел оперировать только божественным. В будущем он собирался сделать так, чтобы души всех тех, кто несправедливо страдал на земле, испытали блаженство в мире мёртвых…

В его размышлениях было разумное зерно… Но очень сложно было его придерживаться, когда прямо на твоих глазах пытают юную девушку… Александр вздохнул и посмотрел, с высоты творца мироздания, на маленькую подземную комнату, где, на холодном железном столике лежала прикованная Азель.

Её одежда была рваной, мокрой и грязной. Она была кровавой. Сверху, над головой девушки размещалась небольшая воронка, которая с заданной периодичностью пускала на неё капельки. Каждый раз, когда такая капля разбивалась о лобик девушки, Азель вздрагивала, как будто в неё вонзали иголку. Её тело содрогалось от боли… И эта боль была далеко не единственным, что её терзало.

Ногти у неё на руках и ногах были содраны. На их месте были длинные иголки, которые вонзались во все её пальцы. Их подушечки съежились и побелели… В живот девушки были вделаны маленькие рыболовные крючки – не один, не два, не три… Нет, по меньше мере целая дюжина.

Один из них вонзался в её пупок.

Немного выше находилась её грудь… Каждая из них была обработана по‑своему. Правую срезали целиком, её как будто силой оторвали, и на оголённую плоть положили пропитанное кислотой полотенце, – левая грудь осталась на месте, но была изрезана вдоль и поперёк тонкой бритвой…

Ключица девушки была разодрана.

И наконец, наконец… Её лицо.

Оно было нетронуто. На изуродованном, изрытым грубой сталью теле находилось самое обыкновенное милое личико, бледное, как у мертвеца. Неужели даже у монстра было сострадание к прекрасному? Нет… Просто это было только начало.

В подземелье прозвучали шаги, и возле девушки снова возникла, проявившись из темноты, голова седого старого эльфа. В одной руке у него был скальпель, в другой – иголочка, которая ниткой уходила в моток, лежавший в его кармане.

Старик задумчиво смотрел на изуродованную девушку и вспоминал свой недавний разговор с герцогиней.

Она сказала ему, что, если человек до сих пор не проговорился, за целую неделю пытки, значит, вероятно, она действительно ничего не знает… К сожалению, как товар она уже была испорчена, а потому продать её больше не выйдет…

Тем не менее, среди клиентов фермы есть некоторые личности с довольно своеобразным вкусом. Один такой эльф просил подыскать особенный товар. Герцогиня долгое время не могла найти ничего подходящего, а выращивать подобного рода создание своими силами было нецелесообразно, ибо данный клиент не готов был заплатить достаточную суму… Теперь, однако, раз уж у них уже был порченый товар, они могли приспособить его под этот запрос, – как мясник, когда ему попадается дурное, жилистое мясо рубит его на кусочки, солит, перчит и подает как особенное блюдо…

Палач выслушал свою госпожу, а затем прочитал, очень внимательно, те условия, которые ставил тот самый клиент. Старик ещё раз воспроизвёл их в своей голове, пошевелил губами, опустил глаза и медленно приоткрыл рот Азель.

– Сперва горло… Хм?

Вдруг старик заметил, что девушка перед ним как будто пытается что‑то сказать. Она шевелила губами. Она наклонился и прислушался:

– Пожалуйста… Хнык… Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста.

Старик задумчиво отстранился и почесал свою бородатую щёку.

– Нет, – сказал он, качая головой. – Сперва глаз, – палач кивнул, приподнял скальпель и бесцеремонно вонзил его в глазное яблоко Азель, и снова девушка погрузилась в пучины беспросветного страдания…

…

…

…

Ни одно живое существо не способно терпеть вечные муки; рано или поздно даже стимулирующие вещества, которыми накачивают узников перед пыткой, чтобы они не потеряли сознание, выветриваются. Разум отвергает тело и уходит в небытие.

Он погружается в дрёму.

Азель очнулась посреди небольшой комнатки. Справа, на стене, цокали часы. Слева возвышался фонтан. По краям этого помещения висели на длинных зелёных ножках пёстрые бутоны. Девушка, пошатываясь, приподнялась и зашла за массивную деревянную дверь, которая двинулась от её прикосновения так, будто не весила совсем ничего…

– Добрый вечер, Азель… – встретил девушку нежный голос…

– Добрый вечер, Азель, – произнесло странное существо с козлиной головой.

Азель прошептала: вечер… А потом как будто впервые заметила, что в помещении, в странной комнате с высоким потолком, было непривычно темно. За широким окном не сияло больше солнца, – вместо него в тонких прорезях между древесными кронами сверкали звёзды. Дул лёгкий ветерок, листья шевелились, звезды переливались; казалось, что ветер, несмотря на стены, прорывается даже внутрь помещения. От него содрогались разноцветные бутоны на длинных зелёных стебельках, точно покрытых призрачной пыльцой.

Азель ощутила на своей коже, в своих волосах его нежное, тёплое и одновременно прохладное, совсем не знойное дыхание… Девушка наклонила голову и выдавила улыбку:

– Здравствуйте, господин демон.

Вдруг, она кое‑что заметила и спросила:

– Вы сказали вечер…

– Действительно, ибо сейчас – вечер, – поворачивая голову в сторону тёмного неба заметил козёл; ветер растрепал его шерсть, и на мгновение Азель показалось, будто не было никакого окна, которое бы отделяло комнату от мира.

– Я властвую над полуденным часом, и в то же время я могу ценить и прочие временные промежутки. Иногда, они захаживают в мою обитель, как гости…

…Так что, Азель? Ты изменила своё решение? Или нашла достойных? – немного хрипучим голосом спросил козёл.

– Я… Не уверена, господин демон.

– Не уверена… Тогда позволь мне повторить условия нашего договора… Условия, которые я предлагал тебе и раньше, и которым ты отказала. Я поделюсь с тобою крупицей своей силы. Малой долей своей мудрости. С её помощью, ты обретёшь великую власть над всем земным и небесным. Каждая материя, каждое живое существо будет слушаться тебя в той степени, в который ты овладеешь моим искусством… А в обмен… – демон коснулся копытцем своего столика.