Метнувшись к нему, я за плечо развернул его оппонента и, размахнувшись, отправил беднягу собирать столы и лавки. А потом за плечо дернули уже меня.

Паж, начавший всю эту заваруху, оказался крепким — уже очухался. И сейчас собирался отыграться по полной: воздух вокруг сжатого кулак едва заметно зарябил от энергии Дара. Забыв о неписаных правилах кабацких драк, идиот собирался вломить мне Молотом — и еще каким!

Ну что ж…

Я перехватил его кулак ладонью, сбивая элемент, а потом изо всех сил дернул, выворачивая кисть. Такому в Пажеском корпусе, конечно, не учили. Глаза напротив вытаращились от удивления и боли, и поверженное тело рухнуло на колени. И как раз думал, достойно ли будущего гардемарина заехать ему ногой в лоб, когда где-то за спиной послышались, крики, свист и громкий топот.

— Полиция! — Поплавский, как всегда, сообразил быстрее всех. — За мной, судари!

Коротко разбежавшись, он лихо перемахнул через стойку, и, отпихнув ошалевшего от удивления бармена, скрылся за дверью, ведущей во внутренние помещения. Корф с Камбулатом последовали за ним. Я перевел взгляд на все еще стоящего передо мной на коленях пажа, выпустил его руку, и бросился за товарищами.

— Я тебя найду, баклан! — донесся мне вслед полный злобы голос. — Слышишь меня⁈

Найдешь, красноперый, найдешь… Как только с гауптвахты вернешься.

Перепрыгнув через стойку, я ломанулся на кухню. Поплавский, стоящий в дверях в другом ее конце, призывно махал рукой.

— Давай, быстрее же, ну!

Кажется, ему было не впервой покидать «Якорь» таким образом. Черный ход вывел нас в узкий двор-колодец, куда почти не проникал свет фонарей с улицы. Дождавшись, пока я выскочу наружу, Камбулат мощным пинком уронил мусорный контейнер, блокируя двери, и бросился в темноту под арку.

Поплавский с Корфом уже топали где-то впереди, удирая в соседний двор, потом еще в один, и наконец, на тротуар: давно изученный курсантами маршрут вывел нас прямиком на Восьмую линию.

Пробежав еще метров двести, Поплавский снова свернул под арку и, наконец, остановился. Сразу за ним под каменный свод нырнул Камбулат, и уже последним — Корф. Его короткие ноги явно не очень годились для таких упражнений. Да и нормативы по физкультуре на инженерно-конфигурационном, похоже, были попроще десантных, и после не самого героического забега в километр с копейками бедняга сопел, как тюлень.

— Бл… Блин! Да ну вас знаете куда? — кое-как выдавил он, отдышавшись. — Нормально же сидели — нет, надо было с красноперыми закуситься!

— Защите чести мундира превыше всего! — Поплавский назидательно поднял палец вверх. — Даже если он остался висеть в шкафу в располаге.

— Ага… — Корф уперся ладонями в собственные колени, отдыхая. — А на построение ты завтра как вставать будешь, защитник?

— А он и не будет, — заржал Камбулат. — Проспит. Нарядом больше, нарядом меньше — какая ему разница?

— Верно сказано, господин унтер-офицер! — Поплавский поправил куртку и осторожно выглянул из-под арки. — Я бы, кстати, еще прошвырнулся. Там на набережной недавно такое место разведал…

— Ну нет уж, хватит! — отмахнулся Корф. — И так спать три часа останется, а мне бы еще к лекции методичку полистать.

— К лекции? — переспросил я.

— Ну да… Завтра первой парой Конструкты. — Корф посмотрел на меня с недоумением — настолько искренним, что его попросту невозможно было подделать. — Подготовиться надо…

— Антоша… Братик, сердце родное, — проникновенно выдохнул Камбулат. — По секрету: ты эту лекцию вообще-то должен слушать, а не читать всему курсу по памяти.

— Оставь его. Этого олимпиадника уже не спасти. — Поплавский потрепал товарища по плечу и повернулся ко мне. — А у тебя, кстати, что завтра? Какие планы?

— У меня?.. — Я на мгновение задумался. — А черт его знает. Экзамен, наверное. Или сразу два.

— Русский язык — отлично. Испанский — отлично.

Ничего удивительного. Вряд ли моя грамматика и произношение были по-настоящему безупречны, но для экзаменационной программы, рассчитанной на восемнадцатилетних оболтусов, их хватало с избытком. К гуманитарным предметам я даже не готовился: когда с самого детства изъясняешься на основных европейских языках чуть ли не чаще, чем на родном, нужда в зубрежке отпадает.

— Английский… Впрочем, полагаю, вы и так знаете. С таким началом хочется ожидать не менее блестящих результатов во всем… Но увы. — Разумовский вздохнул, отложил экзаменационные выписки и потянулся за следующими. — Должен сказать, меня несколько опечалили баллы по точным наукам. Впрочем, преподаватели сошлись во мнении, что ваши знания и по математике, и по физике все же можно признать удовлетворительными.

Ну, а чего вы, собственно, хотите? Юным умам полагается изучать все и сразу, но взрослая жизнь редко подразумевает использование интегралов и сложных уравнений. Математический анализ и сопромат в конце концов становятся уделом избранных: инженеров высшего ранга, физиков-энергетиков, сотрудников НИИ и Конфигураторов, чьи амбиции выходят за рамки штампования стандартных схем для нужд государства. Такие среди выпускников Корпуса встречаются нечасто, а из остальных курсантов…

Из остальных вырастают суровые солдафоны вроде меня-прежнего. Боевые офицеры, некоторые из которых способны пройти всю лестницу армейской иерархии до самого верха, ни разу не обратившись к дифференциальным уравнениям и прочей многоэтажной жути с иксами и игреками.

Мне, к примеру, они так и не пригодились — так что знания по математике пришлось освежать в экстренном порядке. И я справился, хоть и на сомнительное и даже немного обидное «удовлетворительно».

— Впрочем, для будущего гардемарина это едва ли так уж важно. — Разумовский, похоже, заметил мои опасения и тут же поспешил успокоить. — Как говорил еще генералиссимус Александр Васильевич Суворов — бить, а не считать… А бить вы, полагаю, сможете.

С этими словами Разумовский вытащил откуда-то из ящика стола еще одну папку. Похоже, с данными по тестам на применение Дара — их всегда хранили отдельно, в сейфе или специально отведенных кабинетах. Вряд ли хоть кого-то всерьез интересовали оценки курсантов по общим предметом, но это… Офицеры, способные прикрыть от пуль целый взвод или в одиночку заменить минометную батарею, всегда были штучным товаром. Такую информацию секретчики военных училищ хранили, как зеницу ока, и даже самому Разумовскому наверняка пришлось подписать кипу бумаг, чтобы получить заветный листок с диаграммами.

— Мощность — шестьсот киловатт в пике… Впечатляет, — хмыкнул он. — Контроль — тридцать пять единиц по Курчатову… Тоже очень неплохо.

При желании я мог бы выдать и больше. Примерно раза в полтора по первому показателю и процентов на двадцать — по второму, даже в новом теле с еще не разработанными синапсами. Но не стал: запредельная для восемнадцатилетнего пацана мощность привлекла бы слишком много ненужного внимания, а с контролем все обстояло еще хуже. Значения выше сорока у молодых Одаренных встречаются нечасто, и в большинстве случаев означают неплохой шанс уже к окончанию ВУЗа выйти на шестьдесят с лишним баллов по Курчатову.

Таких самородков высокоранговые Конфигураторы собирают во всей стране, заполучают всеми законными и не очень способами и уже не выпускают из рук. Превращаться в научно-производственный инструмент, пусть даже с астрономическим по меркам простых смертных окладом, я не собирался — поэтому и отработал не результат чуть выше среднего.

— Нормативы по физкультуре только завтра. А значит, пока остается история. — Разумовский убрал папку обратно в ящик стола. — И этот экзамен, с вашего позволения, я бы хотел принять лично.

— Вы?.. — удивился я.

— И прямо сейчас… А почему бы, собственно, и нет? Вы сомневаетесь в своих знаниях, Острогорский? — Разумовский заговорщицки заулыбался. — Или в моих полномочиях?

— Нет, ваше пре… Георгий Андреевич, — поправился я. — Если вам будет угодно.