За всю прошлую жизнь я всего лишь пару раз видел Разумовского по-настоящему сердитым, и никакого желания обновлять опыт, конечно же, не имел. Поэтому и продолжал старательно изображать вину, печаль и даже сожаление.

— Нет, Георгий Андреевич, — вздохнул я, — объяснить не могу. Полагаю, это был несчастный случай.

— Вывих плеча и двойной перелом со смещением? Это вы называете несчастным случаем⁈ — нахмурился Разумовский. — Боюсь даже представить, что могло случиться, будь у вас желание калечить Беридзе.

— Но у меня его не было. — Я развел руками. — Полагаю, на тренировках по рукопашному бою порой случается всякое.

— На тренировках, Острогорский. Поверить не могу, что вы согласились участвовать в этом… Господь милосердный, неужели сложно было просто отказаться?

— Так точно, Георгий Андреевич. Я и представления не имел, что у меня вообще есть такое право, — ответил я. — Как абитуриент, я не мог в полной мере знать регламент проведения испытаний по физической культуре. Полагаю, такие вопросы лучше задать его высокоблагородию капитану Каратаеву.

— Не надо учить меня делать мою работу, курсант! — прорычал Разумовский, сцепив пальцы в замок, и подался вперед. — Ладно. Допустим, вы не знали, что спарринг не входит в обязательную программу поступления, и никогда не входил. Допустим, вы решили положиться на собственные силы и умение, а не задавать вопросы — между прочим, вполне закономерные. Допустим, капитан грубейшим образом образом нарушил технику безопасности, выпустив против вас профессионального спортсмена, а среди ваших товарищей никто не сообразил немедленно доложить об этом безобразии мне или хотя бы дежурному офицеру… Но вы! — уже почти шепотом выдавил Разумовский. И тут же снова набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить разнос. — За вас и ваши способности поручился сын члена Совета Имперской Безопасности, а значит, любой проступок, любое сомнительное действие бросят тень на весь род Морозовых!

Я молча склонил голову, продолжая изображать смиренную грусть и сожаление. Хотя не хуже самого Разумовского знал, что старик Морозов скорее уж поинтересовался бы, почему я при таком раскладе не сломал Беридзе заодно и вторую руку. Его сиятельство никогда не был из тех, кто склонен проявлять милосердие или ограничиваться полумерами.

— Я не стану спрашивать, где вас научили таким приемам — хоть и стоило бы, — продолжил Разумовский. — Но все же поинтересуюсь вот чем: была ли у вас возможность хотя бы не калечить оппонента?

— Нет, Георгий Андреевич. — На этот раз я даже почти не соврал. — Курсант Беридзе — очень серьезный противник, и для него это был не тренировочный спарринг, а самая настоящая драка. Полагаю, не останови я его таким образом, мои травмы оказались бы куда хуже.

— Ну уж! — Разумовский поморщился, будто я подсунул лимон прямо ему под нос. — Конечно, на тренировках случается всякое, но такое… признаться, не припоминаю.

— Если в Корпусе принято выпускать новичков против подготовленных разрядников — даже удивительно, — фыркнул я. — Беридзе дрался так, будто собирался отправить меня в больницу. И наверняка у него были на то причины.

— Выражайтесь яснее, курсант. Или, может, вы хотите кого-то обвинить?

Я только сейчас заметил, что Разумовский называет меня курсантом. Не по фамилии, не абитуриентом и даже не по имени и отчеству, что скорее намекало бы на крупные неприятности. Именно курсантом.

А это что-то да значило.

— Возможно. — Я пожал плечами. — Но без доказательств это будут просто слова, не так ли? К тому же я предпочитаю сам решать свои проблемы, а не жаловаться старшим по званию на любую мелочь.

— В таком случае, я настоятельно попрошу вас впредь воздержаться от подобных… решений. — Разумовский устало потер переносицу. — Даже с помощью целителей Беридзе вряд ли полностью восстановится до весны. И наверняка уже не успеет подготовиться к нормативам, которые сдают для поступления в гардемаринскую роту.

А другого шанса у парня может и не быть. В личную гвардию его величества попадают только лучшие из лучших, и пропущенный год может стать клеймом, красной отметкой в личном деле, с которой попасть в гардемарины сможет только человек исключительных талантов.

Которым бестолковый Беридзе, очевидно, не был.

— И о профессиональном спорте ему тоже придется забыть, — снова заговорил Разумовский. — В этом возрасте полгода без тренировок — можно сказать, приговор.

— Мне. Очень. Жаль. — Я выдержал пристальный начальственный взгляд, не мигая. — Зато этот неприятный опыт наверняка научит курсанта Беридзе осторожнее выбирать друзей.

Глаза Разумовского сердито вспыхнули, и на мгновение показалось, что старик просто-напросто вышвырнет меня из кабинета, но тот лишь протяжно вздохнул, потянулся за трубкой, взял… и тут же положил обратно. Видимо, посчитав курение в обществе юного гостя не вполне педагогичным.

— Что ж, курсант. Я не имею возможности как-либо наказать вас за случившееся, ведь на момент экзамена вы еще не были зачислены… Однако не сомневайтесь, — Разумовский снова нахмурился, возвышая голос, — капитан Каратаев с курсантом Беридзе непременно получат выговор с занесением в личное дело. Равно как и ваши товарищи — Камбулатов, Корф и Поплавский. Кстати, до меня дошли разговоры, что вы четверо затеяли драку с воспитанниками Пажеского корпуса… Это правда?

— Драка? Никогда даже не слышал о подобном, — невозмутимо ответил я. — Хотелось бы поинтересоваться, кто именно распускает подобные слухи. Если у них есть какие-то вопросы, я бы предпочел, чтобы их адресовали мне лично. Не в моих правилах терпеть клевету или…

— Довольно. — Разумовский снова поморщился, махнув рукой, и вдруг рявкнул на весь кабинет: — Курсант Острогорский — встать! Смирно!

Я вскочил со стула, выпрямился и задрал подбородок, одновременно вытягивая руки по швам.

— Поздравляю вас с зачислением на первый курс десантного отделения Морского корпуса имени светлейшего князя генерала-фельдмаршала Владимира Федоровича Градова. — Разумовский все еще хмурился, но его голос все равно звучал торжественно и даже чуть нараспев, будто старомодный ритуал почему-то приносил удовольствие и самому старику. — Получите документы у секретаря, потом идите за формой и заселяйтесь в расположение. Вас приведут к присяге примерно через неделю, однако занятия можете посещать уже с завтрашнего дня. Все ясно?

— Так точно, Георгий Андреевич!

— Соблюдайте распорядок. И постарайтесь больше не участвовать во всяких сомнительных затеях.

— Есть постараться не участвовать, — кивнул я.

— Вольно, курсант. — Разумовский, наконец, заулыбался. — И мой вам совет — почаще проявляйте благоразумие. Поступление в Корпус открывает перспективы, которые глупо будет потерять из-за какой-нибудь дурацкой выходки, особенно чужой… Помните, Острогорский — даже возможности ваших покровителей отнюдь не безграничны.

— Так точно, Георгий Андреевич. — Я чуть склонил голову. — Собственно, поэтому я и предпочитаю полагаться на свои.

— Что ж… Можете быть свободны.

Разговор закончился. Точнее, я так думал — когда до двери в кабинет осталась буквально пара шагов, за спиной вдруг снова зазвучал голос Разумовского.

— Владимир… Ты мне вот чего скажи, — сказал он. Тихо, чуть ли не шепотом, — вы пажам-то хоть вломили?

— Еще как, Георгий Андреевич. — Я усмехнулся и, не оборачиваясь, взялся за ручку. — Еще как.

Симпатичная брюнетка с лейтенантскими погонами выправила мне удостоверение военного моряка с пометкой «курсант» и печатью Корпуса, улыбнулась и пожелала успешной учебы. Без вопросов, без проволочек — видимо, обаяние новой смазливой физиономии действовало даже не девушек постарше. Похоже, ее благородие секретарь была не против при случае продолжить знакомство, но мне предстояло еще получить форму — так что пришлось откланяться.

Каптерка, как и раньше, находилась в восточном крыле на первом этаже. Сонный мичман с густыми седыми усами взглянул на удостоверение, окинул меня взглядом, на глаз снимая мерки, и направился вглубь своих владений. Через несколько минут на стол передо мной легло положенное по уставу белье и три комплекта формы: повседневная, парадная и тренировочная. Рядом с глухим стуком появились три пары ботинок. Я уже кивнул было, намереваясь сгрести одежду в охапку и отправиться на заселение, но все-таки присмотрелся и…