Шагов через тридцать состояние тоннеля резко ухудшилось: появились крепи, подпорки, какие-то арочные конструкции… Все-таки за ходом следили. Даже интересно, что стало с работягами, которые занимались ремонтом. Я бы не сильно удивился, узнав, что бедняг замуровали где-нибудь неподалеку — прямо в кладке.

По мере продвижения стены сужались, а потолок опускался. Еще через полсотни шагов мне даже пришлось наклониться. Фонарик выхватывал из темноты ками, заросшие плесенью, и совсем уж старые крепи. Эту часть тоннеля, похоже, не обновляли с момента его создания.

Как его вообще вырыли? Почти половина километра под Невой… Готов спорить, без использования Дара здесь не обошлось.

В отдалении послышался шорох, и рука сама легла на рукоять пистолета под футболкой. Как я ни старался себя убедить, что здесь нет и не может быть никого, кроме меня, воображение настойчиво рисовало весьма странные и пугающие картины.

Как мальчишка, ей-богу! Впрочем, в такой обстановочке поневоле начнешь дергаться от каждого звука. Луч фонаря осветил крупную крысу, и я расслабился. Зверек, встав на задние лапы, несколько мгновений разглядывал меня глазами-бусинками, потом фыркнул и рванул вдаль.

Надеюсь, не наткнусь на несколько сотен его собратьев. Только с крысами воевать осталось. А они здесь, наверное, голодные…

Чем дальше я уходил под землю, тем сложнее становилось дышать. Поток воздуха исчез, стены будто начали сжиматься, и тоннель стал напоминать глотку какого-то каменного чудовища. Через каждые несколько шагов под ногами плескались лужи — сначала редкие, а потом вода пошла сплошняком.

И совсем скоро она покрывала пол сплошной рябью, отражая свет фонаря мутными пятнами. Кроссовки я промочил давно, и уже даже не пытался выбирать дорогу — все равно мутная и холодная жижа поднялась уже чуть ли не по щиколотку.

На сводах потолка блестели капли — густые, ленивые. Они срывались с потрескавшейся кладки и падали вниз с четким, почти музыкальным звуком. Кап… кап… кап… Где-то ближе к центру тоннеля капало сразу в нескольких местах — как будто невидимый дирижер устроил здесь репетицию для симфонии протечек.

Я замедлил шаг. Судя по ощущениям, я уже почти добрался до середины реки. О количестве метров воды на головой не хотелось даже думать, но раз уж тоннель продержался столько лет, вряд ли ему так уж захотелось бы обвалиться сейчас.

— Вот же ж накопали, — хмыкнул я, не сдержавшись. — Екатерина свет Алексеевна, явно была женщиной феноменальных талантов, если мужики к ней по такому маршруту бегали…

Слабо верилось, что кто-то из фаворитов императрицы в здравом уме и трезвой памяти добровольно шел по этим подземным кишкам. Впрочем, это вполне могли быть и просто сплетни, и их правдивость сейчас меня интересовала в самую последнюю очередь.

Потолок опустился еще ниже — пришлось сложиться чуть ли не вдвое. Лужи стали глубже. Холодная вода неторопливо ползла вверх по штанам, а хлюпанье в кроссовках уже почти стало привычным. Где-то позади снова пробежала крыса.

Надеюсь, что крыса… Хотя, кому здесь еще быть?

Развлекая себя жутковатыми сценариями, которые отлично подошли бы для какого-нибудь второсортного фильма ужасов, я продолжал двигаться вперед, и минут через пять воды под ногами стало ощутимо меньше. Лужи поредели, а капли с потолка почти исчезли. Пахнуть стало не столько гнилью, сколько пылью — сырость понемногу уступала место затхлости.

Видимо, я миновал участок под Невой. Тоннель понемногу пошел вверх. Визуально это было почти незаметно, но идти стало чуть сложнее. А вскоре фонарик выхватил из темноты нечто, похожее на ступени. Каменные, широкие, изъеденные временем.

Похоже, конец пути… Точнее, середины — но худшая половина уже позади.

Я остановился и провел лучом по стенам.

Обнажившиеся кирпичи. Следы опаленной штукатурки. Где-то в боковой нише — старая ржавая цепь, с одной стороны оборванная, с другой — прикованная к скобе, замурованной в стену. В тусклом свете фонаря это выглядело весьма… В общем, весьма.

— Ну, спасибо тебе, Оля, — пробормотал я, — за эстетические удовольствия. Теперь понятно, почему ты больше не хочешь сюда спускаться.

Тут и правда было… жутковато. Я бы не удивился, увидев прикованный к стене скелет — в заплесневелой мантии и с открытым в беззвучном крике ртом. К счастью, задерживаться не пришлось — впереди уже виднелась лестница.

С наслаждением выпрямившись, я начал подъем.

Идти вверх пришлось едва ли не дольше, чем спускаться, однако в какой-то момент ступеньки наконец-то закончились. Дверью. Деревянной, тяжелой, обитой ржавым железом. И, конечно же, запертой. Причем, как назло — изнутри.

Впрочем, чего я ожидал?

Обреченно вздохнув, я убрал фонарь, отступил на шаг, обтер ладони о штаны и навалился плечом. Не слишком усердно — шуметь здесь совсем не хотелось.

Правда, если понадобится — я и Молотом шарахнуть не постесняюсь. Зря я, что ли, тащился сюда по лужам?

Дерево скрипнуло, и почти сразу же послышался сердитый стон металла. С той стороны глухо звякнуло — что-то упало на пол.

Засов? Похоже на то.

Я толкнул сильнее — и тут же выругался. Открываться дверь определенно не желала.

Похоже, изнутри ее подпирало что-то довольно тяжелое и массивное.

Плевать. Я уже прошел под Невой, и возвращаться, несолоно хлебавши, в мои планы не входило.

Скрипнув зубами, я навалился снова, понемногу раскачивая дверь. Та понемногу поддавалась. Между нею и косяком образовалась щель, которая постепенно расширялась. От каждого толчка поднималась пыль, дерево поскрипывало, и я готов был уже плюнуть и разрубить дверь Саблей. В какой-то момент мне удалось просунуть плечо — и уже оттуда, изнутри, вдавиться, прорваться, проскользнуть.

Ну наконец-то!

Протиснувшись сквозь щель, я снова достал фонарь, включил его и осмотрелся.

Кладовка. Настоящая, классическая — будто и не во дворце, а в каком-то бюджетом учреждении. Метра три на два. Швабры, металлические ведра, ржавые крючья с тряпками на стене. Все покрыто толстым, почти достойным уважения слоем пыли. Даже воздух внутри тяжелый, затхлый, с намеком одновременно и на плесень, и на ядреную химию.

А у стены — стеллаж. Деревянный, порченый временем, забитый щетками, коробками и бог еще знает, чем. Именно он, как выяснилось, и не давал двери открыться. А заодно и маскировал ее. Впрочем, с этой стороны дверь и так почти невозможно было заметить — она сливалась со стеной, будто ее и не существовало.

М-да. Вот уж и правда: хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место.

Я аккуратно, стараясь не скрипнуть лишний раз, вернул стеллаж на место. Потом нашел дверь, потянул за ручку, молясь, чтобы с той стороны не оказалось навесного замка, и улыбнулся, когда та открылась без всякого сопротивления.

Готово.

Так, где это я?

Неприметный чулан расположился едва ли не в самом центре дворца — под Салтыковской лестницей. Смело, очень смело. Мне снова стало интересно, как прокладывали тоннель и как маскировали работы.

Ладно, пока это не самый главный вопрос. Подумаю над ним как-нибудь на досуге, когда этот досуг у меня вообще появится. А сейчас надо бы сосредоточиться на том, чтобы не попасться на глаза гвардейцам или прислуге. Прикинув маршрут, я огляделся, и, не увидев ничего подозрительного, начал подъем по лестнице, при первой же возможности нырнув в боковой коридор.

Осталось всего ничего — добраться до покоев Елизаветы.

Я двигался осторожно, без спешки, по знакомым с юности служебным проходам, галереям, укромным лестничным пролетам, стараясь обходить гвардейцев или хотя бы прятаться в тени, когда очередной патруль проходил мимо. Впрочем, это было несложно: вояки вели себя крайне расслабленно. Зевали, обсуждали между собой какие-то распределения, последние новости, просто трепались…

Впрочем, ничего удивительного. Угроза миновала, силы Морозова разгромлены, дворец снова под контролем. Поневоле выдохнешь, особенно после того, как несколько месяцев жил в режиме «через день — на ремень».