– Я любила его отца. Ещё в далёкой юности.

Потрясённо замираю, не веря собственным ушам.

Любила его отца?

– Дурочка была. Молодая, наивная, глупая...

Внимательно слушая откровения матери, даже дышать перестаю.

– Лерой-старший был невероятно красив и харизматичен. Самый популярный парень в школе. Уверенный в себе, наглый и отмороженный на всю голову, если выражаться этим вашим современным молодёжным сленгом. – Элис заходится кашлем, и я спешу протянуть ей термос, который захватила с собой из дома.

– Вы… вы с ним встречались? – спрашиваю ошарашено, даже не пытаясь скрыть изумление, плещущееся через край.

– Нет, – хрипло отвечает она.

– Но ты ведь сказала, что…

– Достаточно Мелроуз, давай опустим нелицеприятные детали. Если коротко… отец Картера был падок на женское внимание и на тот момент отношения… не входили в его планы. Жаль, что я не сразу это поняла. Видишь ли, как и все, считала себя особенной, – усмехается и отворачивается.

– Падок на женское внимание?

– Да. Вокруг него всегда было много женщин.

Под рёбрами неприятно колет. Потому что я прекрасно понимаю, о чём она говорит.

– И видишь, как не прискорбно, с возрастом ничего не поменялось. Даже Кэтрин, подарившую ему двоих детей, он по итогу бросил… Насколько знаю, у него четыре брака за плечами. Непостоянен как ветер.

Её взгляд направлен в сторону дома, принадлежащего семье Лероя. И о чём именно она думает конкретно в эту самую секунду, так и остаётся для меня загадкой. Собственно как и детали поведанной истории.

– А что касается тебя… Как он к тебе относился?

Знаю, что хожу по зыбкой почве, но меня просто раздирает от нездорового любопытства.

– Он меня не любил. И поступил со мной плохо, Мелроуз. На этом, пожалуй, остановимся.

Черты её лица ожесточаются, и всем своим видом она даёт понять, что продолжать не намерена.

– Ты всё ещё…

– Нет! – обрывает меня на полуслове. – Столько воды утекло с тех пор. Но да, Мелроуз, горький осадок прошлого навсегда со мной, если ты об этом.

С минуту я раздумываю над тем, что узнала от неё.

– Даже если он… обидел тебя. Причём здесь наши отношения с Картером?

– Да потому что твой Картер – его точная копия! – устало прикрывает глаза и качает головой.

– Дети – не всегда отражение своих родителей, – упрямо спорю я.

– Знаю, но Лерой-младший… слишком на него похож. Внешностью. Характером. Жестами. Всем… – Элис болезненно морщится.

– Мама, Картер – его сын, но это вовсе не означает, что они...

– Я хотела уберечь тебя, пойми! – снова перебивает меня, не позволяя закончить мысль. – Потому что ты и он – мой кошмарный сон!

Однажды она уже говорила мне эту фразу. Тогда у нас с Картером всё только-только начиналось.

– Уберечь? Такими методами? В тюрьму его посадить?

– Прости. Я не могла позволить тебе быть с ним! Не тогда…

Стеклянным взглядом смотрю перед собой. Но ничего не вижу. Только без конца прокручиваю в уме сказанные ею фразы.

– Я боялась за тебя, Мелроуз. Боялась, что ты бросишься в омут с головой и пострадаешь. Потеряешь то, что имеешь и останешься ни с чем.

– Что же ты наделала, мама…

Неосознанно обхватываю себя руками в защитном жесте. Думать рационально не получается. Беспокойные мысли не дают сконцентрироваться.

– Ваше расставание было необходимо. Тебе нужно закончить карьеру и получить образование, – строго замечает она. – Никогда не игнорируй голос разума, Мелроуз.

– Не хочу больше обсуждать то, что касается Лероя, – резко прекращаю этот разговор, ощущая внутри странную пустоту.

Мне ясны её мотивы. И теперь всё встало на свои места. Словно потерянные пазлы вдруг нашлись и позволили рассмотреть целостную картину… Но как бы то ни было, прямо сейчас я не готова анализировать и проводить параллели. На то, чтобы переварить всё это, мне понадобится время. Уж слишком много за раз информации, повергшей меня в шок. А о чём мама умолчала – и вовсе думать боюсь.

– Я горжусь тобой, Роуз…

Её слова застают врасплох, ведь услышать от неё подобное – большая редкость.

– И всегда гордилась. Даже если… не озвучивала… это вслух.

Пытаюсь сглотнуть тугой, шершавый ком, вставший в горле, но получается не сразу.

– Всё, что я делала, было ради твоего блага… – снова повторяет как мантру.

– Знаю… – мой голос дрожит.

– Может, однажды, когда у тебя будут дети, ты поймёшь меня…

В душе такой раздрай, что мне даже нечего ей ответить.

– Я люблю тебя, моя девочка…

Почему-то она решается сказать мне это именно сейчас.

– И я тебя, мам, – шепчу в ответ.

Как жаль, что мы так редко говорим своим близким эти важные слова.

Из её прекрасных глаз текут слёзы. И глядя в них, я так отчётливо вижу болезненную тоску и острое отчаяние!

– Тебе страшно? – мои дрожащие пальцы вновь находят её.

– Нет, – обманывает она. Потому что даже сейчас не хочет показаться слабой и уязвимой.

– Как же… как же мы без тебя будем?

Уже не пытаюсь сдерживать слёзы. Порывисто обнимаю её и тихонько рыдаю.

– Не плачь. Я всегда буду воот здесь, – кладёт ладонь, накрывая ею рёбра, под которыми надрывно барабанит моё сердце. – Там ведь найдётся место и для меня, верно?

Чувствую, что она улыбается, и от этого становится лишь больнее и тягостнее.

– Небо такое звёздное. Раньше я не замечала. Посмотри.

Но я не в силах оторваться от неё. Вцепилась намертво.

– Хочется пожить ещё… но я так устала, Роуз.

– Мам, – глотая ртом ночной воздух, стискиваю её в объятиях сильнее и целую, – Пожалуйста, прошу... Не уходи!

Но она ушла. Оставила нас. Покинула навсегда.

Это случилось всего несколько дней спустя. В тот момент, когда я отлучилась в аптеку за очередной упаковкой обезболивающего.

Мне позвонил папа, и мой мир окончательно разбился вдребезги…

В комнате родителей находиться очень тяжело. Пустая, идеально заправленная постель режет глаз и заставляет мои внутренности сжиматься подобно пружине.

Не успела. В последний раз сказать маме что-то важное. Обнять. Поцеловать.

Не успела… Очередная упаковка с обезболивающим стала тому причиной. Кид повёз меня в аптеку, а там… Пожилая женщина фармацевт долго отказывалась продавать препарат. Притом, что на руках у меня был рецепт от врача. С нужными подписями и печатями.

Грузная женщина, лицо которой отражало открытую недоброжелательность, какое-то время разглядывала внимательным, цепким взглядом сперва меня, а затем и Кидмана. В итоге заявила, что уколы не продаст, так как мы не вызываем у неё доверия. Якобы молодёжь нынче ушлая пошла и зачастую стала баловаться подобными вещами. То есть получается, она намекнула нам, что мы чуть ли не наркоманы.

Возмутившись, я стала настаивать на том, чтобы мне предоставили книгу жалоб. Обескураженный Кид и вовсе потребовал контакты заведующего. В итоге скандал начал набирать обороты.

Я пыталась донести до этой странной женщины тот факт, что пока она выдаёт свои бредовые предположения, моя мама страдает от адовой боли. Но тщетно. Дама лишь мозолила меня недоверчивым взглядом, да закатывала глаза. К счастью, в аптеке вовремя появился старший фармацевт. Выслушав брата и, взглянув на рецепт, выписанный лечащим врачом Элис, девушка отдала команду продать нам препарат.

И вот, стоило мне выдохнуть с облегчением, как позвонил отец, чьи тихие слова зазвенели в голове колоколом.

Мутная рябь перед глазами. Сердце, пропустившее удар. Диалог Кида и фармацевта фоном. Стояла и смотрела на злосчастную упаковку с ампулами. Ампулами, в которых мы больше не нуждались. Потому что мамы не стало…

Поёжившись от холода, пробравшегося в комнату через распахнутое настежь окно, на секунду зажмуриваюсь. Прогоняю воспоминания о том дне. Вновь опускаю взгляд на фотоальбом, который сжимаю в ладонях. Рассматриваю свои детские снимки – историю моей жизни в картинках. Жизни, в которой гимнастике всегда было отведено особое место. Нет, не так. Гимнастика и была моей жизнью. Остаётся ею по сей день. Ведь если подумать, кроме неё ничего и нет…