Когда Родзянко в разговор? с Рузским оц?нивал "глас народный" в смысл? династическаго вопроса, он заглядывал в будущее, правда, очень близкое: этот "глас народный" явно еще не выражался. Династическим вопросом в массах "как-то" мало вн?шне интересовались[63], и видимое равнодушіе способно было обмануть не слишком прозорливых политических д?ятелей. К числу таковых не принадлежал член Временнаго Комитета Шульгин. Он в мартовскіе дни 17 г. предвид?л то, что поздн?е подсказывало ему необузданное воображеніе мемуариста эмигранта в 25-м году. Уже"27-го, ночью перваго дня революціи усматривая полную невозможность разогнать "сволочь" ружейными залпами, он задумывается над т?м, как спасти "ц?ною отреченія... жизнь Государя и спасти монархію". "В?дь этому проклятому сброду надо убивать. Он будет убивать... кого же? Кого? Ясно. Н?т, этого нельзя. Надо спасти".

Шульгин любит драматизировать свои, иногда воображаемыя, переживанія. Выступая в роли историческаго пов?ствователя, он не считает нужным вдуматься в тот факт, что "сброд", к которому он так презрительно относится, был совершенно чужд мысли о цареубійств? — в теченіе всей революціи періода Врем. Правительства мы не услышим призыва: "смерть тирану" — нигд? и никогда . Но этот лозунг получал актуальное значеніе в атмосфер? предфевральских планов дворцоваго переворота, и к нему склонялся, как. утверждает в. кн. Ник. Мих., не кто иной, как націоналист Шульгин, этот "монархист по крови", с трепетом приближавшійся к "Тому, кому посл? Бога одному повинуются". Поэтому так фальшиво для первых дней революціи звучат патетическія слова Шульгина. Засвид?тельствовал предреволюціонное настроеніе волынскаго депутата в. кн. Ник. Мих. не в воспоминаніях, а в дневник?. 4 января 17 г. опальный историк из царской семьи, отправленный в ссылку в свое им?ніе, посл? "бес?ды" в Кіев?, записал в вагон? по?зда: "какое облегченіе дышать в другой атмосфер?! Зд?сь другіе люди, тоже возбужденные, но не эстеты, не дегенераты[64], а люди. Шульгин, — вот он бы пригодился, но конечно, не для убійства, а для переворота! Другой тоже ц?льный тип. Терещенко... в?рит в будущее, в?рит твердо, ув?рен, что через м?сяц все лопнет, что я вернусь из ссылки раньше времени... Но какая злоба у этих двух людей к режиму, к ней, к нему, и они это вовсе не скрывают, и оба в один голос говорят о возможности цареубійства!" Шульгин, по его словам, никакого непосредственнаго участія в осуществленіи проектов организаціи дворцоваго переворота не принимал. Пов?рим ему, но в ходячих разговорах того времени общественные д?ятели давно уже свыклись с мыслью устраненія царствовавшаго монарха. И поэтому довольно естественно, что на третій день революціи, когда стала понемногу выясняться складывавшаяся конъюнктура, им?вшая уже традицію, схема стала занимать умы совершенно независимо от презумпціи специфической кровожадности современных тираноборцев. "Эта мысль об отреченіи Государя была у вс?х, но как-то об этом мало говорили", — вспоминает Шульгин... "обрывчатые разговоры были то с т?м, то с другим, но я не помню, чтобы этот вопрос обсуждался комитетом Гос. Думы, как таковым. Он был р?шен в посл?днюю минуту".

Такой "посл?дней минутой" и надо считать то вм?шательство Гучкова в нам?тившееся соглашеніе между Врем. Ком. и делегатами Сов?та, о котором разсказывал Суханов. В показаніях 2 августа Чрез. Сл?д. Ком. Гучков, говоря об участіи в подготовк? дворцоваго переворота, так формально изложил свою точку зр?нія: ... "Самая мысль об отреченіи была мн? настолько близка и родственна, что с перваго момента, когда только что выяснились... шатаніе, а потом развал власти, я и мои друзья сочли этот выход именно т?м, что сл?довало искать. Другое соображеніе, которое заставляло на этом остановиться, состояло в том, что при участіи сил, им?вшихся на фронт? и в стран?, в случа?, если бы не состоялось добровольное отреченіе, можно было опасаться гражданской войны... Вс? эти соображенія с самаго перваго момента, с 27-28 февраля, привели меня к уб?жденію, что нужно, во что бы то ни стало, добиться отреченія Государя, и тогда же в думском комитет? я поднял этот вопрос и настаивал на том, чтобы предс?датель Думы Родзянко взял на себя эту задачу[65]... Был момент, когда р?шено было, что Родзянко примет на себя эту миссію, но зат?м н?которыя обстоятельства пом?шали. Тогда 1 марта в думском комитет? я заявил, что, будучи уб?жден в необходимости этого шага, я р?шил его предпринять, во что бы то ни стало и, если мн? не будут даны полномочія от думскаго комитета, я готов сд?лать это за свой страх и риск, по?ду, как политическій д?ятель, как русскій челов?к, и буду сов?товать и настаивать, чтобы этот шаг был сд?лан. Полномочія были мн? даны... Я знал, что со стороны н?которых кругов, стоящих на бол?е крайнем фланг?, ч?м думскій комитет, вопрос о добровольном отреченіи, вопрос о т?х новых формах, в которых вылилась бы верховная власть я будущем, и вопрос о попытках возд?йствія на верховную власть встр?тят отрицательное отношеніе".

Из осторожных и н?сколько уклончивых показаній Гучкова перед сл?дственной революціонной комиссіей сл?дует, что автор показаній ночью с 1-го на 2-е марта, д?йствительно, как бы форсировал вопрос и добился р?шенія о по?здк? в Псков за отреченіем, будучи заран?е ув?рен в противод?йствіи со стороны сов?тских кругов. Как-будто бы это своего рода coup d'etat в момент не окончившихся еще переговоров. Так и выходит под пером Шульгина. "Кажется в четвертом часу ночи вторично прі?хал Гучков". — разсказывает Шульгин. "Нас был в это время неполный состав... ни Керенскаго, ни Чхеидзе не было. Мы были в своем кругу. И потому Гучков говорил совершенно свободно". "Гучков был сильно разстроен", — р?чь его Шульгин изображает в излюбленной для себя манер? под стать своим личным поздн?йшим переживаніям. "Надо принять какое-нибудь р?шеніе", - говорил ("приблизительно") Гучков. "Положеніе ухудшается с каждой минутой. Вяземскаго убили только потому, что офицер[66]... То же самое происходит, конечно, и в других м?стах. А если не происходит этой ночью, то произойдет завтра... Идучи сюда, я вид?л много офицеров в разных комнатах Гос. Думы они просто спрятались сюда... Они боятся за свою жизнь... Они умоляют спасти их... В этом хаос?... надо, прежде всего, думать о том. чтобы спасти монархію... Можем ли мы спокойно и безучастно дожидаться той минуты, когда весь этот революціонный сброд начнет сам искать выход... И сам расправится с монархіей... это неизб?жно будет, если мы выпустим иниціативу из наших рук..." И Гучков предложил "д?йствовать тайно и быстро, никого не спрашивая...ни с к?м не сов?туясь... Надо поставить их перед совершившимся фактом... Надо дать Россіи новаго государя... Я предлагаю немедленно ?хать к Государю и провести отреченіе в пользу насл?дника"... Шульгин вызвался сопровождать Гучкова. По словам Гучкова, он просил послать с ним Шульгина. "Я отлично понимал, излагает посл?дній мотив своего р?шенія, — почему я ?ду... Отреченіе должно быть передано в руки монархистов и ради спасенія монарха... Я знал, что офицеров будут убивать за то... что они захотят исполнить свой долг присяги... Надо было, чтобы сам Государь освободил их от присяги. Я знал, что в случа? отреченія в наши руки, революціи как бы не будет. Государь отречется от престола по собственному желанію, власть перейдет к Регенту, который назначит новое правительство. Государственная Дума... передаст власть новому правительству. Юридически революціи не будет". Для осуществленія "всякаго иного плана" "нужны были немедленно повинующіеся нам штыки, а таковых-то именно и не было".

Вся эта аргументація представляется в большой м?р? придуманной post factum. Психологія д?йствовавших лиц в предразсв?тные часы 2 марта рисуется значительно проще. В окружавшей обстановк?, прежде всего, не было того злов?ще страшнаго, о чем говорят н?которые мемуаристы — напротив, на третій день революціи стал нам?чаться н?который порядок и успокоеніе в взбаломученном мор? стихіи. На основаніи фактов, как увидим, это можно установить с достаточной опред?ленностью. Поэтому иниціатор р?шенія 2 марта о необходимости немедленно добиваться отреченія монарха вовсе не был, повидимому, в том разстроенно-паническом состояніи, как представляет нам мемуарное перо Шульгина, — напр., упоминавшійся выше Мстиславскій, активный член сов?тскаго повстанческаго "штаба", слившагося с думской военной комисеіей под общим руководством Гучкова, рисует настроеніе посл?дняго и всего его окруженія из офицеров ген.штаба в критическіе дни 28 февраля и 1 марта "оптимистическим и самоув?ренным". Быть может, такая оц?нка не так далека от д?йствительности, — в?дь надо было обладать большой дозой спокойствія и ув?ренности в будущем для того, чтобы в атмосфер? нависших угроз, о которых говорит Шульгин, руководитель вн?шней обороны революціи мог провести шесть часов в уютной обстановк? частной квартиры в академической бес?д? о русских финансах, — так разсказывает гр. Коковцев о пос?щеніи его Гучковым в 8 час. вечера 28 февраля а даже "быть может " в р?шающую ночь перваго марта. Именно самоув?ренность должна была скор?е побудить Гучкова форсировать в думском комитет? вопрос о по?здк? в Псков тогда, когда по поздн?йшему ув?ренію Милюкова, н?сколько персонифицированному, ни у кого уже не было сомн?нія в том, что Николай II больше царствовать не может. Эта уб?жденность в окончательной форм? могла, конечно, сложиться под давленіем л?вых кругов. Отпадала компромиссная тенденція, представителем которой был Родзянко, и очередной становилась проблема отреченія. Естественно, отходила на задній план и кандидатура уступчиваго Родзянко и выдвигалась кандидатура челов?ка, изв?стнаго своим враждебным отношеніем к личности монарха, способнаго д?йствовать сл?довательно бол?е р?шительно и проявить большую настойчивость в достиженіи поставленной ц?ли, согласно плану, разработанному им еще до революціи. Возлагались надежды и на отношенія его с представителями верховнаго командованія в арміи. В этой комбинаціи понятно и выдвиженіе монархиста Шульгина, связаннаго с участниками заговора.