Ленин, который все всегда знал заран?е на девять десятых, утверждал посл? революціи, еще в дни пребыванія за границей, что буржуазія нужна была лишь для того, чтобы "революція поб?дила в 8 дней"[11].

Мемуаристы противоположнаго лагеря с той же уб?дительностью доказывают легкую возможность разгрома революціи при наличности н?которых условій, в д?йствительности по т?м или другим причинам не оказалось. "Революція поб?дила в 8 дней" потому, что страна как бы слилась в едином порыв? и общности настроеній, — столичный бунт превратился во "всенародное движеніе", показавшее, что старый порядок был уже для Россіи политическим анахронизмом и тогда (посл? завершенія переворота) в стихійности революціи начали усматривать гарантіи незыблемой ея прочности (р?чь Гучкова 8 марта у промышленников).

В историческом аспект? можно признать, что современники в предреволюціонные дни недооц?нивали сдвига, который произошел в стран? за годы войны под возд?йствіем оппозиціонной критики Гос. Думы, привившей мысль, что національной судьб? Россіи при старом режим? грозит опасность, что старая власть "безучастная к судьб? родины и погрязшая в позор? порока... безповоротно отгородилась от интересов народа, на каждом шагу принося их в жертву безумным порывам произвола и самовластія" (из передовой статьи "Рус. В?д." 7 марта). В политической близорукости, быть может, повинны вс? общественныя группировки, но от признанія этого факта нисколько не изм?няется суть д?ла: февральскія событія в Петербург?, их размах, отклик на них и итог оказались р?шительно для вс?х неожиданными — "девятый вал", по признанію Мякотина (в первом публичном выступленіи посл? революціи), пришел тогда, "когда о нем думали меньше всего". Теоретически о грядущей революціи всегда говорили много — и в л?вых, и в правых, и в промежуточных, либеральных кругах. Предреволюціонныя донесенія агентуры департамента полиціи и записи современников полны таких предвид?ній и пророчеств — н?которым из них нельзя отказать в прозорливости, настолько они совпали с т?м, что фактически произошло. В д?йствительности же подобныя предвид?нія не выходили за пред?лы абстрактных разсчетов и субъективных ощущеній того, что Россія должна стоять "на порог? великих событій". Это одинаково касается, как предсказаній в 16 г. н?коего писца Александро-Невской Лавры, зарегистрированных в показаніях филеров, которые опекали Распутина, так и предвид?ній политиков и соціологов. Если циммервальдец Суханов был уб?жден, что "міровая соціальная революція не может не ув?нчать собой міровой имперіалистической войны", то его прогнозы в сущности лежали в той же плоскости, что и размышленія в часы безсонницы в август? 14 г. вел. кн. Ник. Мих., записавшаго в дневник: "к чему зат?яли эту убійственную войну, каковы будут ея конечные результаты? Одно для меня ясно, что во вс?х странах произойдут громадные перевороты, мн? мнится конец многих монархій и тріумф всемірнаго соціализма, который должен взять верх, ибо всегда высказывался против войны". Писательница Гиппіус занесла в дневник 3 октября 16 г.: "никто не сомн?вается, что будет революція. Никто не знает, какая и когда она будет, и не ужасно ли? — никто не думает об этом". (Предусмотрительность часто появляется в опубликованных дневниках post factum). Во всяком случа? не думали потому, что вопрос этот в конкретной постановк? в сознаніи огромнаго большинства современников не был актуален, — и близость революціи исчислялась не днями и даже не м?сяцами, а может быть, "годами". Говорили о "революціи" посл? войны (Шкловскій). Даже всевидящій Ленин, считавшій, что "всемірная имперіалистическая война" является "всесв?тным режиссером, который может ускорить революцію" ("Письма издалека"), за два м?сяца до революціи в одном из своих докладов в Цюрих? сд?лал обмолвку: "Мы, старики, быть может, до грядущей революціи не доживем". По наблюденіям французскаго журналиста Анэ, каждый русскій предсказывал революцію на сл?дующій год, в сущности не в?ря своим предсказаніям. Эти общественные толки, поднимавшіеся до аристократических и придворных кругов, надо отнести в область простой разговорной словесности, конечно, показательной для общественных настроеній и создавшей психологію ожиданія чего-то фатально неизб?жнаго через какой-то неопред?ленный промежуток времени.

Ожиданіе новаго катаклизма являлось доминирующим настроеніем в самых различных общественных кругах — и "л?вых" и "правых , посл? завершенія "великой русской революціи", как "сгоряча" окрестили 1905 год, Россію ждет "революція безповоротная и ужасная" — положеніе это красной нитью проходит через перлюстрированную департаментом полиціи частную переписку (мы им?ем опубликованный отчет, напр., за 1908 г.). Челов?к весьма консервативных политических уб?жденій, харьковскій проф. Вязигин писал: "Самые черные дни у нас еще впереди, а мы быстрыми шагами несемся к пропасти". Ему вторит политик ум?ренных взглядов, член Гос. Сов. Шипов: "родина приближается к пропасти"... "предстоящая неизб?жная революція легко может вылиться в форму пугачевщины". И все-таки Шипов, путем размышленія, готов признать, что "теперь ч?м хуже, т?м лучше", ибо "ч?м скор?е грянет этот гром, т?м мен?е он будет страшен и опасен". И бол?е л?вый Петрункевич хоть и признает, что наступила "полная агонія" правительственной власти, что "теперь борьба демократизировалась в самом дурном смысл?", что "выступили на арену борьбы необузданный и дикія силы", однако, все это, по его мн?нію, свид?тельствует, что "мы живем не на кладбищ?". "Будущее в наших руках, если не впадет в прострацію само общество", успокаивает редактор "Рус. В?д." Соболевскій сомн?вающагося своего товарища по работ? проф. Анучина и т. д. И очень часто в переписк? государственных д?ятелей, ученых и простых обывателей, с которой ознакамливались перлюстраторы, звучит мотив: "вряд ли без вн?шняго толчка что-нибудь будет". В кругах той либерально-консервативной интеллигенціи, которая под водительством думскаго прогрессивнаго блока претендовала на преемственность власти при новых парламентских комбинаціях, ожиданіе революціи, вышедшей из н?др народной толщи и рисовавшейся своим радикальным разр?шеніем накопившихся соціальных противор?чій какой-то новой "пугачевщиной", "русским бунтом, безсмысленным и безпощадным", по выраженію еще Пушкина, носило еще мен?е реалистическія формы. Революціонный жупел, посколько он выявлялся с кафедры Гос. Думы, зд?сь был пріемом своего рода педагогическаго возд?йствія на верховную власть в ц?лях принудить ее капитулировать перед общественными требованіями. В д?йствительности мало кто в?рил, что то, "чего вс? опасаются", может случиться, и в интимных разговорах, отм?чаемых агентами деп. полиціи (и не только ими), ожидаемая революція зам?нялась "почти безкровным" дворцовым переворотом — до него в представленіи оппозиціонных думских политиков оставалось "всего лишь н?сколько м?сяцев" даже, может быть, н?сколько нед?ль.

"Революція застала врасплох только в смысл? момента", утверждает Троцкій. Но в этом и была сущность реальнаго положенія, предшествовавшаго 27 февраля. Несомн?нен факт, устанавливаемый Сухановым, что ни одна партія непосредственно не готовилась к перевороту. Будущій л?вый с.-р. Мстиславскій выразился еще р?зче: "революція застала нас, тогдашних партійных людей, как евангельских неразумных д?в, спящими". Большевики не представляли собой исключенія — наканун? революціи, по образному выраженію Покровскаго, они были "в десяти верстах от вооруженнаго возстанія". Правда, наканун? созыва Думы они звали рабочую массу на улицу, на Невскій, противопоставляя свою демонстрацію в годовщину дня суда над с.-д. депутатами 10 февраля проекту оборонческих групп"хожденія к Дум?" 14 февраля, но фактически это революціонное д?йствіе не выходит из сферы обычной пропаганды стачек.

Нельзя обманываться лозунгами: "Долой царскую монархію" и "Да здравствует Временное Революціонное Правительство" и т. д. — то были лишь традиціонныя присказки всякой прокламаціи, выходившей из револнціоннаго подполья. Рабочіе не вышли на улицу. Быть может, свою роль сыграла агитація думских кругов, выступавших с предупрежденіем о провокаціонном характер? призывов[12], но еще в большей степени полная раздробленность и политическое расхожденіе революціонных штабов. Характерно, что близкіе большевикам так называемые "междурайонцы" в особом листк?, выпущенном 14 февраля, "признавали нец?лесообразным общее революціонное выступленіе пролетаріата в момент не изжитаго тяжелаго внутренняго кризиса соціалистических партій и в момент, когда не было основанія разсчитывать "на активную поддержку арміи". "Обычное", конечно, шло своим чередом, ибо революціонные штабы готовили массы к "грядущему выступленію". И тот же петербургскій междурайонный комитет с.-дем, в международный день работниц 23 февраля (женское "первое мая") выпускает листовку с призывом протестовать против войны и правительства, которое "начало войну и не может ее окончить". Трудно поэтому уличное выступленіе 23 февраля, которое вливалось в наростающую волну стачек, им?вших всегда не только экономическій, но и политическій отт?нок, назвать "самочинным". Военные представители иностранных миссій в телеграмм? в Ставку движеніе, начавшееся 23-го, с самаго начала опред?лили, как манифестацію экономическую по виду, и революціонную по существу (Легра). Самочинность его заключалась лишь в том, что оно возникло без обсужденія "предварительнаго плана", как утверждали донесенія Охр. Отд. 26 февраля. Д?ло касается партійных комитетов, которые были далеки от мысли, что "женскій день" может оказаться началом революціи и не вид?ли в данный момент "ц?ли и повода" для забастовок (свид?тельство рабочаго В?трова, состоявшаго членом выборгскаго районнаго комитета большевицкой партіи).