Всегда представляется н?сколько сомнительным, когда мемуаристы в однородных тонах и с однородными деталями сообщают разные эпизоды, хотя и возможно себ? представить, что в аналогичных условіях должны были получаться однотипный картины. Совершенно в дух? Шульгина н?сколько раньше Суханов изображал эпизод с арестом столь же ненавистнаго Штюрмера. Только роль Керенскаго в этом случа? сыграл трудовик в форм? прапорщика — Знаменскій, обладавшій зычным голосом. Надлежало провести в спасительный "министерскій павильон" через враждебную и вооруженную толпу группу арестованных, во глав? со Штюрмером и Курловым, под охраной ненадежных конвойных, "самочинно арестовавших и доставивших ненавистных правителей в Таврич. дворец". "Не см?ть трогать" — крикнул во все свое могучее горло Знаменскій, открывая шествіе. Толпа разступилась, злобно поглядывая на арестованную партію, и "ненавистные министры" были охранены от самосуда. "Трудн?е будет уберечь Сухомлинова, о котором постоянно спрашивали в толп?, и против котораго возбужденіе было особенно сильно" — будто-бы подумал тогда же Суханов, присутствовавшій при том, как. Знаменскій вел группу арестованных сановников. И если Сухомлинова оберегли от самосуда, то зд?сь, в изображеніи Керенскаго. исключительно его заслуга. Кто-то "бл?дный и трясущійся от страха" приб?жал сообщить Керенскому, что привели Сухомлинова, и что солдаты находятся в чрезвычайном возбужденіи (surexcitation terrible) и готовы изм?нника-генерала разорвать на куски. Керенскій и через десять л?т не мог вспоминать без чувства ужаса ту кошмарную сцену, которая готова была разыграться. Увидав приближающагося с охраной Керенскаго и поняв, что жертва может ускользнуть, толпа бросилась на Сухомлинова, и Керенскій собственным т?лом его прикрыл. Он воззвал к чести солдат, заклиная их не опозорить революцію пролитіем крови в ст?нах Думы. Он один противостоял негодованію озв?р?лой толпы солдат, твердо заявив, что они коснутся своей жертвы только через его, Керенскаго, труп. Керенскій почувствовал колебанія в толп? и понял, что он выиграл игру.
Отдадим должное мужественному поступку мемуариста. В?роятно, н?что подобное было в д?йствительности. В отношеніи Сухомлинова атмосфера должна была быть сгущенной — в?дь около его личности была сосредоточена вся ненависть и вся агитація в період вс?х неудач во время войны. Враждебность к Сухомлинову не могла быть показательной для революціонных настроеній. И все-таки закрадываются н?которыя сомн?нія — не чрезм?рно ли мемуарное перо и поздн?йшее воспріятіе остро в свое время пережитого сгустили краски. Невольная случайная очевидица того, как толпа на улиц? требовала выдачи Сухомлинова для растерзанія, тоже приведенная в Таврическій дворец — гр. Клейнмихель, вид?ла, как "юноша, почти мальчик, в офицерской форм?, хватал его за руки и толкал" свою жертву — мундир на Сухомлинв? был изорван, погоны ср?заны, ордена похищены... Депутаты спасли бывшаго военнаго министра, окружив его т?сным кольцом. Надо сказать, что у старой графини было чрезвычайно живое воображеніе. В ея воспоминаніях можно было бы подчеркнуть яркія бытовыя сцены для эпохи, если бы он? не были приправлены подчас слишком уже фантастическими аксессуарами даже тогда, когда она говорит о своих собственных приключеніях и своих собственных переживаніях[125]. В личных воспоминаніях Сухомлинов совс?м по иному рисует обстановку своего ареста. Взятый у себя на квартир? (к моменту революціи он был освобожден из Петропавловской кр?пости и находился под домашним арестом) "какой-то компаніей вооруженных людей", Сухомлинов был отвезен в Таврическій дворец. "Во время пере?зда в грузовом автомобил? студент в очках держал против моего виска браунинг, дуло котораго стукало мн? в голову на ухабах. Полн?йшее мое равнодушіе к этому боевому его пріему привело к тому, что он вскор? спрятал оружіе в кобуру. Н?сколько заданных вопросов относительно моего д?ла и совершенно спокойные мои отв?ты на них закончились т?м, что первоначальное непріязненное ко мн? отношеніе превратилось в благожелательное. У Тавр. дворца снаружи и в залах, по которым я проходил, была масса народа, и никаким оскорбленіям я не подвергался, как об этом нев?рно сообщали газеты". Сухомлинов вначал? был приведен к Энгельгардту, а потом повели к Керенскому. "В небольшом корридор? просили обождать. Я с?л у колонны и наблюдал то столпотвореніе, которое вокруг происходило... Подошел ко мн? какой-то приличный господин и просил очень в?жливо, чтобы я спорол погоны, и подал мн? ножницы. Я их просто отвязал и отдал ему — тогда он попросил и мой георгіевскій крест, но я его не отдал и, к моему удивленно, бывшій тут часовой, молодой солдатик, вступился за меня и сказал: "Вы, господин,... этого не понимаете, это заслуженное и так, отнимать, да еще такой крест, не полагается". Наконец, пригласили меня тут-же рядом в с?ни, гд? стоял взвод солдат с ружьями, и появился Керенскій... Мн? он ничего не говорил, а обратился к нижним чинам и в приподнятом тон? сказал, что вот, мол, бывшій военный министр царскій, который очень виноват и его будут судить, а пока он им повел?вает, чтобы волос с головы моей не упал... Т?м все и кончилось... Я вышел на внутренній подъ?зд дворца, гд? стоял тот самый автомобиль, в котором меня привезли; мой почетный караул... присутствовал, когда я в него садился, а мои уже старые знакомые конвоиры дружески встр?тили меня... От них же я узнал, что меня повезут в Петропавловскую кр?пость, куда приблизительно через полчаса меня и доставили"... Зд?сь — подчеркивает Сухомлинов, "со много вс? были в?жливы — принесли даже котлету с картофелем и чай... Арестованных еще не было никого... и я занял опять свой № 55".
Легко можно допустить сознательную тенденцію Сухомлинова при разсказ?, но в дальн?йшем изложеніи, говоря о содержаніи в Петропавловской кр?пости, он отнюдь не щадит "обнагл?вших со зв?риными физіономіями в с?рых шинелях". Неожиданно в н?которых своих частях разсказ Сухомлинова находит подтвержденіе в напечатанном 9 марта в "Изв?стіях" письм? прап. 171 п?х. зап. полка Чиркунова, находившагося во глав? отряда, который забирал Сухомлинова на его квартир?. Между прочим, зд?сь устанавливалось, что солдаты хот?ли первоначально сорвать с изм?нника погоны, но посл? р?чи Сухомлинова о том, что он невиновен, погоны были оставлены. Как будто бы очевидно, что отряд прап. Чиркунова должен был по распоряженію новой власти перевести подсл?дственнаго Сухомлинова с привилегированнаго домашняго положенія, с ч?м так боролись до революціи думскіе д?ятели из состава прогрессивнаго блока, на старое кр?постное. Почему понадобилось провести такую техническую операцію через революціонный штаб, каким являлся в тот момент Таврическій дворец, не совс?м понятно.
Как примирить дв? столь противоположныя версіи, которыя выступают в изложеніи Керенскаго и Сухомлинова? — истина должна быть гд?-то по середин? между двумя крайностями. При таких условіях сухомлиновскій эпизод будет достаточно характерен. Он как бы подтверждает положеніе, что атмосфера в Таврическом дворц? вовсе не была насыщена электричеством той злобности, при которой эксцессы пріобр?тают кровавый характер[126]. Трудно пов?рить показаніям, принимавшаго непосредственное участіе в "сл?дственной комиссіи" кн. Мансырева, который говорит о том, как уже вечером перваго дня революціи "толпа" в Таврическом дворц? "неистово" избивала "кулаками и прикладами" арестованных "жандармских офицеров и полицейских чиновников" — трудно пов?рить потому, что подобная сцена р?зко противор?чит фактической обстановк?, которую можно установить для революціоннаго штаба 27 февраля и посл?дующих дней.
