"Депутаты попросили вставить фразу о присяг? конституціи новаго императора (продолжает офиціальная запись), что тут же был сд?лано Е. В.[224]. Одновременно были собственноручно написаны Е. В. указы Прав. Сенату о назначеніи предс?дателем Сов?та министров кн. Львова[225] и верховным главнокомандующим вел. кн. Ник. Ник.[226]. Чтобы не казалось, что акт совершен под давленіем прі?хавших депутатов и так как самое р?шеніе об отреченіи от престола было принято Е. В. еще днем, то по сов?ту депутатов на манифест? было поставлено при подписи 3 часа дня, а на указах Прав. Сенату 2 часа[227]. В заключеніе член Думы Шульгин спросил Е. В. об его дальн?йших планах. Е. В. отв?тил, что собирается по?хать на н?сколько дней в Ставку, может быть, в Кіев, чтобы проститься с Государыней Императрицей Мар. Фед., а зат?м останется в Царском Сел? до выздоровленія д?тей. Депутаты заявили, что они приложат вс? усилія , чтобы облегчить Е. В. выполненіе его дальн?йших нам?реній". Гучков утверждал, что он ничего не отв?тил на вопрос Николая II: ?хать ли ему в Царское, или оставаться в Ставк?, ибо он "не знал, что в этом случа? посов?товать"...
Еще днем 2-го н?сколько упрощенно мыслившій исторіограф занес в дневник: "Славный, безвольный, но хорошій и чистый челов?к, а погиб из-за Императрицы, ея безумнаго увлеченія Григоріем, — Россія не могла простить этого, создавала протест, превратившійся в революцію". Как ни реален был "распутинскій миф", не он, конечно, р?шил вопрос. Гучков был "поражен" т?м, что его предложеніе отречься не встр?тило "никакого сопротивленія". "Повидимому", у Царя "никакого внутренняго сопротивленія не было", — утверждал Гучков в зас?даніи 2 августа. Вся сцена отреченія произвела на него "очень тяжелое впечатл?ніе". "Такой важности акт в исторіи Россіи", — "крушеніе трехсотл?тней династіи". "И все это прошло в такой простой, обыкновенной форм?, и я сказал бы, настолько без глубокаго трагическаго пониманія всего событія со стороны того лица, которое являлось главным д?ятелем на этой сцен?, что мн? прямо пришло в голову, да им?ем ли мы д?ло с нормальным челов?ком... Челов?к этот просто до посл?дняго момента не отдавал себ? полнаго отчета в положеніи, в том акт?, который он совершал. Всетаки при самом жел?зном характер?, при самообладаніи, которому равнаго нельзя найти, что-нибудь в челов?к? дрогнуло, зашевелилось, вы почувствовали бы тяжелое переживаніе. Но ничего этого не было... Повидимому, челов?к с пониженной сознательностью, я сказал бы — с пониженной чувствительностью" ...
Признать, что Гучков, как считал Щеголев дал "совершенно правильную разгадку р?жущей глаза выдержки" Царя нельзя. В вид? иллюстраціи (с наивной как бы просьбой в журнал не записывать) Гучков приводил отзыв одного из великих князей, котораго он вид?л через н?сколько дней посл? отреченія: "Господи, Господи, что за челов?к! Я вид?л Государя посл? отреченія, и вы знаете, что он мн? сказал: "Ну что, как у тебя там-то?" и назвал им?ніе, гд? в. кн. всегда жил. Это один из очень старых людей, перед которым не приходилось комедіи играть. Мы могли подумать, что перед нами это была комедія, что он взял всю свою твердость и мужество в руки, чтобы не показаться ослаб?вшим, но это челов?к свой..., перед которым не надо было прикидываться!" И н?кій великій князь, информировавшій Гучкова, и сам Гучков проявили себя плохими психологами. Гучкову м?шало понять переживанія момента и увид?ть н?что обычное, челов?ческое в этих переживаніях личное враждебное отношеніе к отрекшемуся монарху.
Поражает в допрос? Гучкова утвержденіе, что ему совершенно неизв?стна была обстановка, предшествовавшая акту отреченія 2-го. Не только неизв?стна была в момент самих переговоров, но и тогда, когда Гучков давал свои показанія в Чр. Сл. Комиссіи. "Мн? казалось, — говорил там Гучков, — из разговоров, которые я им?л потом с Рузским, что даже самыя крайнія р?шенія, которыя принимались и потом отм?нялись, не шли дальше обновленія состава правительственной власти". Гучков категорически заявлял, что Рузскій не знал (?!) о дневной телеграмм? с отреченіем. "Когда вы предложили акт отреченія, вам Государь не сказал, что у него есть уж свой, уже заготовленный акт", — задал Гучкову вопрос предс?датель комиссіи. "Н?т", — отв?тил Гучков. Если бы в обстановк? 2-го марта Гучков ничего не зам?тил, это можно было бы объяснить и волненіем, о котором говорит Шульгин, и утомленіем от предшествовавших дней и, наконец, сосредоточенностью мысли на выполненіи возложенной на него отв?тственной миссіи или выработаннаго им плана[228].
Из царскаго по?зда делегаты перешли в вагон главнокомандующаго, гд? Рузскій разсказывал, как подготовлялась псковская драма, и как посл?довательно происходили вс? ея этапы. Поздн?е вс? газеты обошел разсказ Шульгина, как происходило отреченіе, и в этом разсказ?, воспроизводившем стенограмму доклада Шульгина во Временном Комитет?, была затронута и предварительная стадія отреченія, объяснявшая, почему манифест был пом?чен дневным временем. Тогда это указаніе прошло почти незам?ченным, т?м бол?е, что в первых публикаціях манифест был пом?чен 12 часами ночи (с прибавкой в объясненіи: посл? прі?зда депутатов), что и запечатл?лось в общественном сознаніи. Но как могла остаться Гучкову неизв?стной предварительная стадія отреченія через пять м?сяцев, совершенно непонятно. Допустим, что Гучкову в то время хот?лось, быть может, бессознательно, с одной стороны, остаться иниціатором попытки спасенія династіи и трона, а с другой стороны — акта, который безбол?зненно завершал в переходное время революціонную смуту[229]. Он яри этом совершенно забывал, давая характеристику психологіи имп. Николая II, что в часы переговоров с думскими делегатами 2-го в сознаніи монарха даже не мог встать вопрос о крушеніи династіи, — был личный вопрос, к разр?шенію котораго в отрицательном смысл? для себя Николай II посл? долгих колебаній и возможно мучительных переживаній был достаточно подготовлен... "Сердце царево в руках Божіих", — написал Царь Столыпину еще в 1906 г. И Царь вн?шне примирился с личной катастрофой для себя. Зд?сь больше всего сказалась, повидимому, та мистическая покорность судьб?, в которой н?которые, пытавшіеся разгадать ''сфинкса" на престол?, видят "сущность" характера погибшаго ужасной смертью Императора. Как свид?тельствует запись царскаго дневника 2 марта, ея автор внутренне не примирился с т?м, что произошло. Краткое описаніе дня он закончил словами: "В час ночи у?хал из Пскова с тяжелым чувством пережитаго. Кругом изм?на, трусость и обман"[230]. "Отчаяніе проходит", — писал отрекшійся Император жен? 4-го марта.
