— Ваша светлость, неужели завзятого авантюриста как Резанов могло смутить такое препятствие? В кабинете адмирала целый архив, и когда мы принялись за вторую пинту рома, адмирал уже разгорячился, он ведь в годах, достал из ящичка ветхую бумагу, список с церковной записи, заверенной, между прочим, господа. А там говорится о заключении брака между Резановым и Марией Аргуэлло. Вот так то, господа…

— Камергер тайно принял католичество, — Жилинский моментально понял, о чем идет речь, и сделал вывод. — Тогда его торопливая поездка в Петербург связана не с получением разрешения на брак, а признанием такового официально. Отступничество от православия, если оно было сделано в расчетах политических, не могло являться преступлением, тут нужна четко выраженная воля императора Александра Павловича.

— А такое вполне быть могло, ведь чуть позже основали крепостицу Росс, которую до сих пор именуют фортом, а при ней пашни и верфь. И не будь этого тайного брака, разве бы помог губернатор Сан-Франциско? Иначе бы ни Баранову, ни Кускову просто бы не позволили основать крепость в заливе Румянцева, на берегу Славянки через пять лет.

Ливен закурил папиросу, напряженно размышляя и говоря при этом вслух, доводя свою мысль до собеседников.

— Похоже на то, что речь идет о чем-то потаенном, ведь тогда Испания была то в альянсе с Францией, то воевала против, уже в союзе с англичанами, если вспомнить Годоя и экспедицию императора Наполеона.

— О таком даже сейчас писать не будут, — негромко произнес Жилинский, — поверьте, но есть вещи, о которых лучше не знать. Достаточно вспомнить про кончину государя-императора Павла Петровича, а Резанов человек его рьяных противников.

Все переглянулись, даже мертвецки пьяный Похвиснев, казалось, протрезвел. Да так оно и было — он ведь не просто для души выпивал с испанским адмиралом, а движимый исключительно служебным долгом.

— Я кое-что сопоставил, господа, — тихо произнес Ливен, — это похоже на правду. Невеста камергера каждый день выходила на берег океана, ожидая увидеть паруса, но это происходило только через год после убытия Резанова. А теперь задайтесь вопросом, почему она не могла выйти пораньше?

Ответа тут не требовалось, к тому же князь сделал весьма характерный жест, округло обведя живот. Вот только голос Александра Александровича прозвучал без всякого ехидства, без малейшей смешинки:

— Ее семейство всячески скрывало беременность Марии, дабы не было порухи чести до официального объявления брака, ведь в таком случае прижитого ребенка можно сделать законным наследником… Наследником… Ах, вон оно что. Ведь Резанов, как мне помнится, был женат первым браком на дочери известного промышленника Шелихова, и после его смерти сделался наследником громадного состояния.

— Вы совершенно правы, князь — именно состояния, — спокойным до жути голосом произнес Похвиснев,- и скажу вам больше, господа. Судя по тем намекам, которые были сделаны, и сам Резанов, и его сподвижники, подумывали над тем, как бы устроить себе небольшое владение, не находящееся под скипетром российских императоров.

— А вот с этого места подробнее, лейтенант, — Жилинский почувствовал растущее напряжение — в том, что дело непростое, полковник уже не сомневался. Именно благодаря таким честолюбцам многие метрополии и потеряли свои колонии, Испания тому наглядным примером…

— Все, господа, прошу меня простить, вечером на вахту, — пробормотал Похвиснев, встал с кресла, чуть пошатнулся, добрался до стоящего в тени навеса дивана, улегся и пробормотал на испанском языке:

— Убрать паруса, отдать якорь, сиеста…

Жиленский с Ливеном переглянулись с улыбками — и так уважения достойно, что лейтенант столько долго продержался, противясь алкогольному дурману. Все же две пинты рома страшная доза, можно только посочувствовать, но организм еще не пожилой, справится. Тем более моряки к такому привычны, и через несколько часов офицер полностью придет в себя и отправится на службу. Удивляло другое — как пожилой, почти шестидесятилетний адмирал смог пить наравне с лейтенантом, ведь вряд ли тот станет приукрашать подобное, просто отметил как произошедший факт, принимаемую во внимание данность, и ничего больше.

— Я не спрашиваю, Александр Александрович, пойдете ли вы к Рамосу, и так ясно, что это не личное приглашение. Тут могут быть затронуты интересы нашей державы, а дон Серхио влиятельная персона.

— Слишком влиятельная, я бы лучше так сказал, Яков Григорьевич. Эти две яхты «Юнона» и «Авось» его личная и непосредственная доля в наследстве флота САСШ — своего рода призовые. Учтите, по окончанию войны он вряд ли отправится в Испанию, скорее всего, останется наместником в отвоеванных у янки потерянных владениях. Конечно, штаты Аризона и Нью-Мексико отойдут Мексике, как союзнику в этой войне, но только южной частью, вряд ли испанцы отдадут им эти два штата целиком. Но вот Калифорнию они точно заберут себе полностью, и это кардинально усилит позиции Испанского королевства на мировой арене.

— Полностью с вами согласен, Александр Александрович — война идет в первую очередь за Калифорнию, и в гораздо меньшей степени за Техас, ибо тот признан снова самостоятельным и независимым. С присоединением этих штатов выплавка металла в Испании сразу же увеличится в семь раз, и будет почти соответствовать уровню нашей страны, если больше. Нужно учитывать и Флориду, да и в других штатах, что входят в территорию «Новой Испании» есть своя промышленность. Так что на присоединенных территориях имеются крупные металлургические заводы и верфи, на которых могут быть построены даже броненосцы. А один уже готов к спуску, и войдет, как я думаю, в состав испанского флота. К тому же есть Мексика, и по слухам, и, по словам испанских генералов, есть предположение, что она может вернуться в состав бывшей метрополии на особых условиях, в качестве унии.

— Думаю, эта война многое изменит в Европе, Яков Григорьевич. Получив всего десятую долю, даже чуть меньше, американской промышленности, шесть штатов напрямую, и Техас с Флоридой пусть опосредованно, да если еще всю Мексику, то Испания превратится в державу одного уровня с нашей империей или Французской республикой, и развитую не меньше последней. Вот такая метаморфоза с заурядной и одряхлевшей страной, которая никак не должна была победить, а стать жертвой, но, тем не менее, благодаря стечению обстоятельств, добилась невероятных успехов.

— Полностью согласен с вами, князь. Я находился на Кубе, и в начале июня мы делали ставки двести против одного на исход войны. И были ошарашены, когда узнали, что одна половина броненосного флота янки погибла, а другая половина досталась испанцам, пусть и в поврежденном состоянии. И все благодаря одному испанскому адмиралу, и яростному желанию «юга» выйти из-под контроля «севера». То, что снова начнется междоусобица, никто не ожидал, думали, что янки и дикси сплотятся воедино в этой войне против испанцев за приобретение Кубы и Филиппин.

— Так бы и произошло, Яков Григорьевич, если бы война стала короткой по времени и победоносной — я ведь был в Вашингтоне с самого начала, и читал газеты. Но поражения, особенно такие оглушительные, привели к тому, что противоречия снова обострились. И как не потушенные угли костра под пеплом, стоило подуть свежему ветерку и подброшенной охапке сухой солому, снова превратились в жаркое пламя.

Ливен замолчал, посмотрел на стоявшие в заливе корабли «армады» — на них день вступил в свои права, везде копошились еле видимые фигурки матросов. Отряды снова готовились выйти в море, а сюда на отдых и короткий ремонт придут те крейсера, что сейчас в море блокируют подходы к портам, через которые идут все перевозки в САСШ. И со временем блокада превратится в «удавку», точно такую же, которой тридцать три года тому назад «северяне» удушили Конфедерацию, заставили ее пойти на капитуляцию. Теперь история повторятся, только с точностью наоборот!