Часовой всё же шагнул ему наперерез. Кирилл развернулся — и не успел тот отпрянуть — схватил его за горло. Сжал так, что стражник вмиг посерел и выпучил глаза, словно жить ему осталось считанные мгновения. Из-под ладони поползли по его коже синюшные прожилки, дыхание парня сбилось, а рука, которой он успел взяться за оружие, повисла плетью.

— Я. Сказал. Прочь с моей дороги.

Кирилл заглянул ему в глаза, почти любуясь страхом, что колыхнулся в них. Он ещё немного сжал пальцы, а затем отшвырнул стражника в сторону, как блохастого щенка. Второй же словно прирос к полу. Если и было у него желание помочь соратнику, то оно уже не смогло сдвинуть его с места.

Кирилл толкнул резную дверь. Разбуженная шумом, Милава Люборовна вышла ему навстречу, накидывая на плечи мохнатый шерстяной платок.

— Пришёл-таки, — кажется, она не удивилась.

Заряна, лишь увидела его, соскочила с постели, пытаясь удержать улыбку, что так и лезла ей на губы.

— Не подходи, Люборовна. Добром прошу, — спокойно ответил боярыне Кирилл и повернулся к девушке. — Собирайся.

Та кивнула и, всего-то пару мгновений поколебавшись, за что взяться в первую очередь, принялась поспешно одеваться. Со знанием дела. Не в нарядную рубаху да понёву, а в то, что проще и в пути удобнее. Будто уже обдумывала не раз.

— И принесла же тебя нелёгкая, окаянный, — не зло, а скорее печально вздохнула Люборовна, даже не пытаясь помешать Заряне. — Откуда вы только такие берётесь на девичьи головы?

Кирилл ничего не ответил, лишь протянул руку, когда боярышня оделась да обулась и закуталась в дорожный кожушок, взял её холодную ладонь в свою и повёл к двери. А там едва не столкнулся с прибежавшей на голоса Дариной. Девчонка отскочила в сторону, прижимая к губам ладонь. И на сестру так испуганно глянула, будто и не ждала вовсе, что её записка такими делами обернётся. А Заряна коротко тронула её за локоть, успокаивая.

— Всё хорошо будет, как нам с тобой мечталось.

Дарина вдруг всхлипнула, и глаза её наполнились слезами.

— Бывай, Люборовна. На свадьбу приезжай, — обернувшись, Кирилл скупо улыбнулся. — А тебе, Дарина, спасибо.

Боярыня только головой покачала с укором.

— Пожалеешь ведь, голубка, — проговорила она, последний раз глянув на подопечную.

— Прости, — Заряна виновато повела плечами. — А перед батюшкой я сама извинюсь.

Вместе они вышли во двор. Там уже Лешко держал под уздцы Расенда и пегую ладную кобылку. По тому, как мелькнула на лице Заряны радость, стало ясно, что та принадлежала ей. Жеребец хищно принюхивался к новой спутнице и беспокойно пригарцовывал.

Гридни выстроились вокруг, чтобы в случае чего сдержать стражу. Гомон нарастал кругом, но пока никого не было видно. Даже те часовые, что стояли у крыльца недавно, куда-то пропали. Не иначе, доносить князю ринулись. Кирилл помог боярышне запрыгнуть в седло, но она справилась бы и одна — видно любила и умела верхом ездить.

— Нехорошо, княже, выходит, — шепнул Лешко, когда он садился на коня.

— Сам знаю. Но некогда мне теперь с отцом разговоры вести.

Забрав так и не разобранный с дороги обоз, они выехали через сад к воротам. Заряна держалась подле, ловко управляя своей кобылкой, тонконогой и звонкой, как она сама. И встретил их не Градислав со своими гриднями, а Найрад. Один. Если не смотреть на стражников, что собрались кругом, готовые остановить побег.

Бастард хмуро оглядел Кирилла, а затем невесту, его голос грянул в утреннем воздухе, спугнув ворону, что присела на створку.

— Так ты решил отплатить мне и отцу за гостеприимство?

Кирилл усмехнулся от его грозного вида. Будто сейчас и правда прикажет похитителя на копья насадить. Куда там!

— Заряна сама пожелала уйти со мной. Я её не неволил. А вот вы заперли, как пленницу.

Княжич снова скользнул по Заряне ледяным взглядом. Девушка аж поёжилась. Так не смотрят на дорогого сердцу человека, лишь на того, кто обязательства нарушил и тем сильно оскорбил.

— Как бы то ни было, она моя невеста. И решать её судьбу не тебе!

— Ты имеешь на это не больше права, чем я. Пусть она сама решает. А уж с отцом её я найду, как объясниться, коли на то надобность будет.

Стражники зашевелились в ожидании приказа. Поудобнее перехватили копья. Гридни за спиной тихо и угрожающе бранились. Боярышня вцепилась в поводья, с молчаливой мольбой глядя на жениха, а затем проговорила на удивление ровно и веско:

— Пусти нас, Найрад Градиславович. Сам знаешь, не вышло бы из нас хороших супругов, раз Дарина тебе милей. Теперь уж сможешь взять её в жёны, коль отец против не будет. А я жизни себе другой не мыслю, кроме как рядом с Кириллом.

Найрад вцепился в рукоять висящего на поясе меча, словно в последнюю опору. Он вдруг растерял весь запал, и бегло оглядел растерянных стражников, которые уже и не знали, что теперь делать. Вот, как оно получается. Младшая сестра ему приглянулась, да старшую решили за него отдать: в княгини будущие она больше годилась. И уговор давний опять же.

Найрад колебался, глядя поверх всех в сторону терема — видно, ждал, что оттуда вот-вот явится Градислав. Тогда уж никому не поздоровится.

— Уходите, — глухо бросил он и сделал шаг в сторону. — Но перед отцом я тебя оправдывать не стану.

Кирилл молча кивнул, проезжая мимо, а Заряна благодарно улыбнулась напоследок.

Вместе они покинули Новруч, и тихо ныло в груди от чёткого осознания: по своей воле Кирилл больше сюда не явится.

Угай-Арха раскинулся впереди бескрайней, ослепительной равниной. Солнце отражалось от белоснежной глади, превращая покрытый тонким слоем воды солончак в блюдо с чистейшим расплавленным светом. От этого зрелища слезились глаза и замирало где-то под рёбрами. Небо здесь сливалось с землёй и казалось, что не идёшь, а плывёшь в воздухе. Как будто переставало существовать всё, что за его пределами — оставалась лишь бесконечность, в которой можно брести всю жизнь. И лишь промокающие сапоги да раскалённая длань светила не давали забыть, что находишься вовсе не в чертоге Богов. Пахло морем, которое Млада видела всего раз в жизни, но запомнила навсегда. Говорили, что когда-то здесь и правда оно было, но беспощадная засуха, напавшая на эти земли, что ненасытный зверь, за много веков уничтожила реки, которые впадали в него. И потому море постепенно зачахло.

На просторах Угай-Арха Млада не ждала немыслимых тварей, которых мог бы наслать Ворон, чтобы в очередной раз проверить путников, жаждущих нарушить его уединение, на прочность. Сам солончак, несмотря на уму непостижимую красоту, что могла заворожить любого, даже распоследнего бесчувственного, странника, был самым жестоким убийцей. Он тянулся на десятки вёрст во все стороны, безжизненный настолько же, насколько прекрасный… И на всем пути здесь не встречалось колодцев. Соль отравила под ним даже подземные источники.

И это не казалось бы большой бедой, кабы не то, что последний колодец перед Угай-Арха оказался сухим, словно старый глиняный кувшин с треснувшим дном.

В бурдюках ещё оставалась вода, но в голове шипом застряла мысль, что её придется очень беречь — лишнего глотка не сделаешь. Иначе можно и не дойти. Не отпускало подозрение, что пустой колодец был делом рук Ворона. Попросту мороком, злой шуткой, которая могла теперь стоить всем жизни. Мастер горазд на выдумки.

И хорошо бы обойти солончак дальней стороной, потратить на дорогу сколько угодно лишних дней, но с севера его обхватывали горы, а с юго-запада лежали степи, где жили воинственные племена, которые веками не желали признавать ничьей над собой власти. Да и попросту ни один из арияш, что пытался обойти Угай-Арха, даже рискуя встретиться с жестокими степняками, после не мог найти обители Ворона. Будто путь через огромную мёртвую долину был необходимостью.

— Ну, здесь хоть помирать при случае приятно, — ядовито хмыкнул Хальвдан, когда над бесконечно далёким и размытым окоёмом загорелась пурпурная вечерняя заря.