Млада едва удержалась от того, чтобы снова не отвести взгляда. Не потому, что ей было совестно за свой поступок – он был единственно возможным. А потому, что боялась, будто в ее глазах Драгомир прочтет его причину. Арияш не нужен был Младе живым – ведь он знал, кто она.

– Просто выслушай, княже, что я узнала.

Князь сжал губы в тонкую линию и отвернулся, сложив руки за спиной. Вся его поза, однако, говорила о том, что он готов слушать. Млада передала ему сбивчивый рассказ убийцы. Описала наружность заказчика и повторила просьбу скорее отправить весть Хальвдану. Драгомир все это время молчал и ни единым движением не выдал, понял он, кто предатель, или нет. Только когда Млада замолчала, он слегка повернул голову и проронил:

– Спасибо. Можешь идти.

Млада, не веря, что не будет больше приказов и распоряжений, постояла еще немного. Только, похоже, своими планами Драгомир с ней делиться не собирался. Это смутно беспокоило. Но она не стала задавать лишних вопросов и, тихо пожелав правителю доброй ночи, ушла.

В своей клети Млада зажгла лучину и, обернувшись, выругалась от неожиданности, когда увидела, что на бывшей лавке Раски, поджав ноги к груди, спит Рогл. Ну конечно, она же приказала ему ждать здесь. Вот он и ждал. А она забыла.

Млада подошла к вельдчонку и потрясла его за плечо.

– Вставай. Иди к себе.

Рогл что-то невнятно пробормотал, но потом поморщился и открыл глаза.

– Чем это так воняет? – он сел и зажал нос.

– Это я.

Не убирая ладони от лица, мальчишка внимательно оглядел ее.

– Почему ты в крови?!

Млада раздраженно сняла испачканный плащ и бросила его на пол.

– Твое-то какое дело, – буркнула она. – Иди к себе!

Рогл без возражений вскочил и выбежал из клети.

Млада вздохнула. Погоня за арияш, а больше всего – короткий, но тяжелый разговор с Драгомиром, словно отняли у нее все силы. Она вяло осмотрела свои руки, перемазанные в крови арияш, и с омерзением сдернула перчатки.

Большую часть жизни она в чьей-то крови, и ей вовек не отмыться.

Млада принесла в комнату несколько ведер горячей воды с поварни, налила в глубокий ушат и разделась. Теплые струи, приятно щекоча кожу, стекали по телу, смывали пот и канализационную грязь. Но не смогли смыть незнакомого чувства брезгливости. На глаза постоянно попадались маленькие, как от порезов осколками стекла, шрамы. Кто не знал о них, вряд ли заметил бы: Песчаный Ворон такой же хороший лекарь, как и живодер. Но Млада о них знала и помнила каждое мгновение, когда они появились.

Шрамы тоже не смыть, как и воспоминания, как бы она ни старалась.

А теперь еще и труп арияш, которого она не должна была убивать, лежал в канализации, и его, возможно, уже начали есть крысы. Она правда не могла поступить иначе или просто следовала велению тела? Стало еще более гадко от самой себя. Оказывается, отвыкнуть от своего ремесла легко. Для этого потребовались всего лишь пара лун времени и несколько сотен человек вокруг, считающих ее соратником и другом. Однако от стези грюмнерэ не спрячешься. Она словно въелась в кожу, как сажа.

К тому же теперь придется быть еще осторожнее. Слухи поползут по детинцу и городу, лишь тело арияш достанут из канализации; глазом не успеешь моргнуть, как они достигнут Аривана. А там и управителя Гильдии. Грюмнерэ тоже есть чего бояться, тем более сейчас Млада была как никогда уязвима: всегда на виду среди кучи народа.

Она нарушила правила, убив другого арияш без его вины. Но Кодекс расставит все по местам – и скоро за ней придут.

Мужики из Западных сотен толклись у длинного дома посадника, угрюмо посматривали в сторону Хальвдана и о чем-то говорили между собой. Многие из них стояли тут с самого утра, но и сейчас, к вечеру, открыто роптать никто не решался. Может, причиной тому было уважение к воеводе и тысяцкому Добрану, а может, изрядная баклажка яблочного вина, которую они припасли по случаю промозглой погоды и неторопливо передавали из рук в руки. Но никто не хмелел. Юркий и студеный ветер, что неустанно вертелся по двору и между домами, быстро изгонял дурман из голов. К тому же то и дело начинался снегопад, густой, но кратковременный. Он налетал вихрями, будто вдруг открывалась прореха в смурном небе, щедро насыпался за шиворот и пропадал.

Нынче воинов осталось совсем мало. Самых лучших Хальвдан успел отобрать. Из отдаленных деревень дружинников созывать не стали, да и вряд ли лишняя суета понравилась бы старостам. К тому же самые сильные воины все одно взращивались здесь, под крылом Добрана. За последние дни Хальвдан проверил умения каждого, выставляя их на поединки друг с другом, выслушал советы тысяцкого и осторожные предложения посадника. Впрочем, Аксен не рвался влезать в то, что его не особо касалось. Но раз столпотворение происходило на его земле, он не мог оставить это без внимания. Тем паче, Елога постепенно погружалась в затишье, что неизбежно наступало между окончанием сплава леса на юг и началом заготовки нового. А потому посадник хлопотал больше для того, чтобы чем-то себя занять, но, к его чести, излишне не навязывался.

Хальвдан собирался в Кирият через день-два. Только за спиной будет теперь не десять воинов да древнерский сопляк, а почти пять дюжин. Отжимать сотни стало некуда – те, кто достоин служить в княжеской дружине, давно были там. А нынешние потуги больше раздражали Хальвдана своей кажущейся бесполезностью, чем приносили удовлетворение. И правду сказать, в том оказалась большая заслуга Наяса.

Два дня, проведенные в его доме, были наполнены постоянными предостережениями о том, что Драгомир скорее приведет княжество и весь народ к гибели, чем спасет. Вождь с многозначительным видом повторял, будто видел безумие князя, которое уже подбирается к нему. Да только повода, даже самого малого, для того, чтобы в это поверить, покамест не было.

– Я не лекарь, – говорил Наяс. – Не мое дело решать, коснулся ли уже недуг Драгомира. Но волею богов я могу видеть то, что еще не случилось. И мое дело оградить свой народ от возможной беды. Безумие у князя в крови. Пусть за ответом, как от него уберечься, он обратится к своему роду. Если он не оборвет последние связи раньше. Это коснется и тебя, Хальвдан, и всех, кто его окружает. Он протянет свою руку ко всем, кто встанет на его пути.

– Что ты мелешь, Наяс? – устало злился Хальвдан. – Драгомир здоров и разумен! А уж то, что он возьмется убивать ближников – это ты и вовсе загибаешь. Припомни хоть одну казнь за все время, что Драгомир на престоле. Нет таких!

На это староста только покусывал ус и горько усмехался.

– Мир изменчив. И не всегда изменения к лучшему. Если ты не хочешь верить словам, я могу показать тебе, что видел сам.

– Ну нет, я отраву, которую ты там обычно жуешь, в рот не возьму.

– Этого и не нужно, – пожимал плечами Наяс.

Хальвдан упирался долго, но перед самым отъездом из деревни все же согласился взглянуть. Они с Наясом погрузились на коней и с рассвета до полудня ехали на запад через лес и обширный луг, пока не остановились на берегу Нейры, который круто обрывался к ее водам. Здесь было видно излучину на несколько верст в обе стороны. Вдоль русла более пологие, заросшие густым разнотравьем осыпи перемежались скалистыми камнями-бойцами, дюже нелюбимыми плотогонами из Елоги. Противоположный лесистый берег лежал далеко внизу, и казалось, будто земля там покрыта гигантским мхом. Ветер гулял на просторе, трепал волосы, мощным дыханием раздувал на спине даже плотную, подбитую тонкой овчиной куртку.

Но отнюдь не суровая красота этого места навевала трепет и почтение. В нескольких саженях от обрыва стояло древнерское капище. Идолы, сработанные из крепких сосновых стволов, выглядели едва ли не столь же внушительно, как каменные – в Кирияте. И хоть Хальвдан по прибытии на юг продолжал чтить своих богов, знал, каким поклоняются немеры. Так вот древнерские были очень на них похожи. И не поймешь, чьи верования стояли у истоков.