Украдкой она поглядывала на верега, пока тот одевался, не веря, что этот мужчина отныне принадлежит ей. И чувствовала себя девчонкой, за плечами у которой нет ничего более весомого, чем прошедшая ночь. На душе было несказанно легко.

Но чем ближе они с Хальвданом подходили к деревне, тем сильнее разрасталась в груди тревога. Млада крепче сжала ладонь воеводы, а тот глянул на неё.

— Я буду с тобой, что бы ни случилось. Уверен, Богша знает, что делает.

У неё же такой уверенности вовсе не было. Кто знает, что случится во время обряда, и сможет ли волхв провести его, как подобает. Он сам сказал, что никогда до того Воинов не встречал.

— Надеюсь, я не сойду с ума, — невесело усмехнулась она.

Если раньше Младе было всё равно, что с ней станет, то теперь она вдруг будто бы проросла корнями в этой жизни — попробуй выдери.

В доме Богши еще никто не спал, но и радости от прошедшего праздника здесь не ощущалось. За столом собрались сам волхв и Ружа, напротив них сидела Цветана, пытаясь не пустить на лицо неуместную улыбку, а рядом с ней — Рогл. Вид у мальчишки был крайне виноватый, но стоило ему посмотреть на девушку, что под столом тайком касалась пальцами его руки, как его чёрные глаза будто бы светлели. Ведана, стоящая у него за спиной, точно коршуница, недобро поглядывала на хозяина дома, который, судя по лицу, был не в самом благостном расположении духа. Видно, только что между ними утих яростный спор. Млада тут же догадалась, что случилось, но ни единого проблеска совести за разрушенные отцовские надежды не промелькнуло внутри. Только колыхнулась шалая радость за вельдчонка, который сегодня не упустил своего. А кто скажет, что он не достоин дочки волхва, пусть с ней на кулаках сойдется, чтобы правоту свою доказать.

Богша мрачно оглядел Хальвдана, посмотрел на Младу и их сцепленные руки. Медленно он провёл ладонью по бороде и громко вздохнул. Ружа опасливо покосилась на него. Тяжёлое молчание длилось недолго.

— Значит, обручила вас Семарглова ночь… — наконец произнёс волхв. — И этих тоже, — он кивнул на Цветану с Роглом. — Что ж, не мне с Богами спорить. Хоть и не того я хотел.

— Не серчай, Богша, — примирительно улыбнулся воевода. — Дочка твоя всем хороша, да не про меня.

— Да куда уж мне серчать. Лада, что вас свела, думается, мудрее меня.

Хозяин дома покривился. Но как бы ему ни хотелось высказать Хальвдану негодование, а права он такого не имел. Как бы ни была сильна воля родителей, а всё одно свершилось так, как сердце подсказало. Теперь хоть лютуй, хоть не лютуй — ничего не поправишь.

Волхв глянул в открытую дверь и, оперевшись ладонями о стол, поднялся.

— Ты готова? — посмотрел он на Младу. — Рассвет разгорается. Пора на капище идти.

Млада обвела взглядом всех.

— Что делать нужно, всё сделаю. Но и ты под погибель меня не подведи. Мне теперь сильно жить хочется.

Краем глаза она заметила, как слегка, пытаясь не обидеть вновь задетых отцовских чувств, улыбнулся Хальвдан. Он провёл большим пальцем по ладони Млады и на миг стиснул крепче.

Богша, будто ничего и не заметил, невозмутимо вышел из-за стола и направился в сени.

— Обряд проведу, как предки мои меня учили. И уж вредить тебе я вовсе не думаю.

Вслед за ним потянулись и остальные, но волхв обернулся и остановил их жестом.

— Останьтесь. Они пойдут вдвоём, — тихо пояснила Ружа.

Рогл и Ведана послушно опустились на лавку. Млада последний раз взглянула на Хальвдана: тот коротко прижался к её пальцам губами и нехотя отпустил. За Богшей Млада вышла во двор, залитый бледным ещё светом и вместе они направились насквозь через спящую деревню к густой роще, которая встретила их умиротворённой тишиной. Словно не буйствовало еще недавно повсюду здесь разудалое веселье.

Деревья разошлись в стороны, открывая взору обширную поляну и невысокий холм, на котором, обнесённое любовно сработанным тыном, раскинулось миртское капище.

Все капища кажутся одинаковыми, но, коль присмотреться, у каждого племени оно своё. Каждый народ чтит одного Бога больше других и считает своим покровителем. К нему обращаются чаще, и самые лучшие да богатые жертвы возносятся у его идола.

В серёдке миртского капища, окружённый другими Богами, стоял Велес. Кто знает, когда племя, много веков рожавшее Воинов, наделённых чудесной силой, отложило мечи да копья в сторону и перестало вперёд других поклоняться Перуну. Когда они обратили свои умы к Богу-мудрецу? То, верно, стёрлось ветрами прошедших лет. Но теперь казалось естественным, как река, бегущая по только ему предназначенному руслу.

Мирты перестали воевать с порождениями Забвения и все силы бросили на сохранение знаний пращуров. И кто знает, если бы не Велес, явивший им свою волю, могла бы сейчас Млада надеяться на помощь Богши?

Волхв провел её через резные ворота, украшенные узорами и лентами, что покачивались от лёгкого ветра, и остановился у требного стола, на котором можно было даже разглядеть следы застарелой крови. Казалось, ещё пахнет здесь праздничными кострами и до сих пор мечется между дубов отзвук людских голосов и песен. Но вокруг было тихо, лишь зарянки сонно чирикали в глубине рощи.

Млада думала, что они с Богшей будут одни, но не успела ни о чём его расспросить, как потянулись к капищу другие мужи, почти все в солидных летах — знать, старейшины рода. Но не распознаешь по одежде — все они были в рубахах, расшитых лишь маричкой[1]. Да обереги для обряда покачивались на их шеях. Они встали кругом по одному у каждого идола. И со всех сторон в кожу впились их цепкие взгляды. Кого-то приходилось видеть вечером на празднике Семаргла, а лица других вовсе не были знакомы.

— А они тут зачем? — Млада повернулась к волхву, который уже начал приготовления к обряду.

— Раскрытие не проводится без старейшин, — даже не глянув в её сторону, ответил Богша. — И они будут следить, чтобы всё прошло, как надобно. Мы никогда не проводили такого обряда. Мало ли.

Млада сглотнула, ощутив, как в груди в очередной раз заворочалось беспокойство. Ещё не хватало, чтобы на её шкуре отпечатались все ошибки неправильного обряда. Вот будет незадача, если вместо Воина из неё получится чудовище похуже Корибута. Она, не зная, куда себя деть, начала бездумно разглаживать изрядно помятый ночью подол. Богша со знанием дела, словно знахарь — горшочки со снадобьями — выложил на укрытый расшитым полотенцем требный стол глиняную миску, расписанную по краю, и широкий нож с резной костяной рукоятью. С таким не ходят на охоту и не режут им хлеб — он покрыт резами, увязанными в замысловатый узор, и каждый знак там на своём месте.

И ножны его, обтянутые плотной кожей, украшали те же руны. Волхв прикрепил обрядовый клинок к себе на пояс, повязал лоб тканой лентой. Кресалом высек искры и поджёг факел, а от него, обойдя кругом, подпалил и факелы в руках старейшин. Затем вернулся в середину, встал рядом с Младой и взял её за руку.

Гой ты батюшка, Яр-Огонь Сварожич,

Освети душу девы, что стоит пред тобой.

Выжги из нутра её скверну всю и печаль.

Будь ты милосерд, всех князей Князь.

Яви Воина, чей меч служить будет тебе

В Нави и Яви,

Наполни её пламенем своим гневливым,

Пламенем праведным.

Огню Сварожичу — слава!

Последние слова старейшины грянули хором. Прославив Сварожича, к каждому из Богов обращался Богша, идя посолонь, и кидал в зажжённый перед его изваянием костёр по пучку крепких пшеничных колосьев. Знать, всегда оставляли их с осени для проведения обрядов, ведь зерно — самый лучший дар Богам. Осенено оно Рожаницами и самой Матерью Сырой Землёй. Млада, которую волхв продолжал держать за руку, шла за ним, невольно заглядывая в лики истуканов. И странно становилось внутри: легко, словно и правда сгорали в огне все треволнения прошедших лет. Совсем не так, как в Кирияте, глядели на неё те же, что и там, Боги. С теплом и пониманием, что она не берегла себя и свою душу только ради праведной мести. Возможно, потому-то она и может надеяться на прощение.