Прошла не одна седмица в пути, и теперь до Новруча оставалось всего ничего — три дня, если в дороге не случится задержек. Гридни устали, как и сам Кирилл. Почти вся одежда, и сменная тоже, покрылась добрым слоем грязи, хотелось отмыться и как можно дольше не садиться на лошадь. К тому же тревожила мысль, что время уходит, и однажды можно проснуться утром не собой, а кем-то другим, кто уже не позволит узнать правду.
Все чаще Кириллу во снах приходили будто бы обрывки далёких воспоминаний. Словно он однажды позабыл о своей настоящей жизни, а теперь она вновь всплывала в памяти самыми яркими моментами. Битвами и пирами, смехом незнакомых детей и мягкостью волос чужой женщины на коже… И Кирилл не хотел, чтобы всё это однажды вытеснило его прошлое. И потому он торопился и торопил своих ватажников, и без того измотанных донельзя.
Однако перед последним рывком до Новруча решено было устроить большой привал. Расположились на ночёвку в приветливой ореховой рощице, что островком росла посреди необъятного поля, в котором, как в море, тонуло закатное солнце. Лешко увёл Расенда, и Кирилл неспешно прошёлся по округе, до щиколоток увязая в мягкой, влажной земле. Когда он вернулся, обнаружил, что гридни уже вольготно расставили палатки и его шатёр. Горели костры и приятный дух горячей еды окутывал лагерь уютом и спокойствием. Почти как дома.
Кирилл не стал уединяться: с некоторых пор находиться среди людей ему было приятнее, чем одному. Да и надёжнее. Самому себе он уже не доверял.
Но насладиться в полной мере умиротворением тихого вечера никому не удалось. Неподалёку, на дороге, послышался сначала шум, в котором через несколько мгновений начали угадываться топот копыт и тихое громыхание телег. Громко переговаривались люди, видно, тоже решая, где остановиться ночевать, а вскоре свет их факелов замелькал между деревьями, приближаясь. Значит, костры увидели.
Ватажники подобрались навстречу поздним гостям, оставив миски с едой. Мало ли, кого могло принести на ночь глядя. Первым на свет вышел коренастый дородный мужик в солидных летах, одетый не как воин, а скорее купец или мелкий бояришка: справный расшитый кожух до колен, меховая шапка, слегка съехавшая на затылок да сапоги, грязные, но добротные.
За ним подоспели и крепкие парни, что часто сопровождают обозы. Хотя, больше они походили даже на кметей, что могли бы служить в дружине этого самого бояришки.
— Славно-славно, — улыбнувшись, проговорил мужик, оглядывая лагерь. — Мира вам в дороге, добрые путники.
Он поклонился, как подобает, и впился цепким взглядом в Кирилла, сразу распознав в нём главного.
— И вас пусть минует любая беда, — вежливо отозвался тот, выходя ему навстречу.
— Куда путь держите? Не в Новруч ли? — продолжая разглядывать его, полюбопытствовал бояришка. — Мы вот туда едем. С боярышней нашей и свитой ейною. Думали тут остановиться, а костёр ваш увидали — и разведать решили, нельзя ли с вами рядом на ночлег встать. Место больно уж хорошее.
Кирилл снова окинул взглядом всех пожаловавших к его огню. За татей не сойдут, да и о девушке некой их старшой обмолвился.
— А и вставайте рядом, тут для всех места хватит, — наконец улыбнулся он в ответ. — И боярышня ваша не окажет ли милость пожаловать к нашему костру? Раз мы теперь соседи на эту ночь.
Лицо мужичишки на миг омрачилось недовольством, но он быстро взял себя в руки. Каким бы уставшим и потрёпанным с дороги ни выглядел Кирилл, а знающий всё одно распознает в нём человека непростых кровей. Боярин как раз был из таких знающих, повидавших на своем веку многое и многих, а потому поклонился с должным почтением:
— Моя госпожа будет рада.
Гости ушли, и скоро вокруг развернулись хлопоты по обустройству второго становища. Там-то и обнаружилось, что, кроме мужей, среди путников есть и женщины. Их звонкие голоса слышались издалека, и распоряжались они поперёк всех, будто лучше знали, как лагеря ставить надобно. Гридни, уже подкрепившиеся и повеселевшие, с любопытством поглядывали в ту сторону. Все ждали не меньше Кирилла, когда же пожалует к ним молодая боярышня. Может, и девиц из свиты своей захватит, а то ведь негоже одной да среди мужей сидеть. Вот тогда можно будет и вечер скоротать за приятными разговорами. Но та не торопилась ответить на приглашение. Стремительно темнело. Парни в конце концов заскучали и потихоньку принялись решать между собой, кто первый в дозор пойдёт — а там и на боковую пора. Завтра ни свет, ни заря снова в путь.
А Кирилл всё глядел, как пляшет пламя соседского костра за деревьями, как снуют люди, обихаживая лошадей на ночь, проверяя заляпанные грязью колёса телег: целы ли? Да ещё много каких забот у обозников на стоянке — и за ночь можно не управиться.
Он поначалу не поверил глазам, когда против света возникли впереди три тёмные женские фигуры. Они неспешно приближались к лагерю кириятцев, словно бесплотные тени, гонимые ветром. За ними шли и мужчины — сопроводить, а иначе как девушкам да к незнакомцам без пригляду идти. Нехорошо.
Первой в освещённый костром круг вышла молодая, лет семнадцати, девица. Невысокая и хрупкая, как былинка, и, верно, такая же гибкая. Мягкий овал лица, узкий нос и чуть тонковатые на вкус Кирилла губы — девушка была хороша по-своему, но не кичливой красотой, которую так любят иные мужи. Её можно было разглядывать долго, и с каждым мигом она становилась всё пригожее. На плечо девушки спускалась длинная светло-русая коса, перехваченная синей лентой. Высокий лоб обхватывал широкий венчик с тяжелыми серебряными колтами. Холодный блеск их оттенял глаза прелестницы, что сияли родниковой голубизной. По всему видно — боярышня, как её и назвали. Вряд ли она путешествовала в столь богатой одежде, но перед встречей с соседями, знать, приоделась. Девушка чуть смущённо куталась в длинный кожух с широким воротником из чернобурки; из-под полы виделся край понёвы в зелёную и коричневую клетку, и Кирилл не мог припомнить, какому роду эти цвета принадлежат.
За боярышней с самыми строгими выражениями лиц шествовали две женщины: одна, тучная, постарше, видно, нянька или родственница, призванная сопроводить девушку в пути. Голову её венчала парчовая кика поверх волосника. Женщина с достоинством ступала по мягкой грязи, словно княгиня сама, и не сводила с Кирилла и гридней подозрительного взгляда. Вторая спутница боярышни была гораздо моложе даже её самой, да и одета проще — верно, подруга сердечная. Она поначалу тоже недоверчиво посматривала на тех, к кому пришлось прийти из вежливости, но чем ближе подходила, тем её круглое, усыпанное веснушками лицо всё больше смягчалось. А что, парни все как на подбор — любая девица сомлеет.
Кирилл, чувствуя себя теперь пыльным камнем среди самоцветов, шагнул навстречу гостье.
— Мира тебе в дороге, боярышня. Кто бы знал, что эта дорога окажется столь милостива, что сведёт меня с тобой.
Девушка коротко глянула на старшую наперсницу и едва заметно зарделась, отчего сделалась ещё краше.
— И твой путь пусть будет лёгким, — кивнула она. — Благодарю за приглашение сесть у вашего огня.
Кирилл, очнувшись, отошёл в сторону, пропуская девушку к накрытому войлоками бревну у костра. Женщины степенно сели рядком, а мужчины встали за их спинами чуть в тени, но так, чтобы не дать о себе забыть.
Кирилл махнул Лешко, приказывая нести удачно прихваченное из Кирията ариванское вино и чаши. Отрок стрелой умчался в его шатёр и загремел крышками сундуков, выискивая нужный.
— Как зовут вас? — перекрывая немилосердный грохот, обратился Кирилл к девушкам.
Старшая открыла было рот, но боярышня её опередила:
— Я Заряна. А это тётка моя, Милава Люборовна, и сестрица младшая, Дарина.
Люборовна нахмурилась и проворчала тихо, дескать нельзя вот так вот первому встречному своё имя выкладывать.
— Вы нас можете не бояться, — примирительно улыбнулся Кирилл. — Я еду в Новруч к отцу. Давно не виделись. И помыслы мои вовсе не злые. Зовут меня Кирилл. А это отрок из моей дружины, Лешко, — он кивнул на подоспевшего с глиняными бутылями мальчишку. — И кмети, что охраняют меня в пути.
