Заряна посмотрела на него долго, словно хотела запомнить до мелочей, а затем улыбнулась.
— Ты вернись, Кирилл Градиславович. А там решим, как нам быть.
Легонько она сжала его ладонь тонкими пальцами и упорхнула, будто ветром её подхватило. И тут же девицы засобирались в терем, через несколько мгновений их голоса стихли, и сад наполнился тишиной вечернего часа, когда всё замирает перед сном, даже сырой весенний воздух.
Взбудораженный, Кирилл вернулся к себе. Долго он ходил по горнице, размышляя над тем, что собирался натворить. Увести невесту у брата. Пусть дружбы с ним не водил да и за родича не считал никогда, но дело всё равно паршивое, к кому его ни приложи. И ведь только с отцом к миру пришли, а снова повод появится ему лютовать да обвинять Кирилла в безалаберности и сумасбродстве. Чего доброго, вдругорядь прогонит из города, теперь уж до смерти самой. Но то не казалось теперь большой бедой — гораздо страшнее было отказаться от Заряны.
И грядущая необходимость уехать омрачала радость от встречи с ней. А ну как не дождётся? Победит в ней покорность и желание пойти по пути, выбранному родом и семьей. Или Люборовна о встрече прознает, отчитает да настоит на том, чтобы свадьбу скорее сыграли? Уж верно, её слово в этом деле не последнее. Справит отцовский волхв обряд над Заряной и Найрадом, а там против благословения Лады самой уже не попрёшь. Не тать же он какой, чтобы чужих жён воровать. Как бы ни хотелось.
Кирилл еле заставил себя лечь спать, да и то лишь потому, что Лешко в открытую ворчать принялся, мол, княже что-то последнее время отдыхом часто пренебрегает.
И в эту ночь снова одолели его знакомые уже сны, наполненные тяжестью прошлого Корибута. Виделись ему лица погубленных тем людей и пепелища деревень, названий которых никто теперь уже и не вспомнит. Кирилл много раз посыпался, содрогаясь от холодного пота, но дремота втягивала его обратно в мутную топь кошмаров. Пасмурное утро показалось самой большой на свете благодатью. Так и вовсе скоро спать расхочется. С великим рвением, какого сам от себя не ожидал, Кирилл собрался в дорогу. Лешко еле поспевал за его распоряжениями — но хоть хмуриться и ворчать, словно дед, перестал. Гридни тоже, кажется, рады были покинуть княжеский терем, пусть недавно только и ждали отдыха в тепле да под крышей.
Двинулись на юг, туда, где, раскинув в стороны могучие ветви, стоят дубы. Их колдовские рощи особо любимы волхвами, чуют они там большую силу, коли россказням верить. Вот и Ружена одну из них облюбовала, пусть волхвой и не была. А ведьма она или нет, там видно будет.
Ехать до неё недалече, и Кирилл торопился, чтобы скорей вернуться в Новруч и забрать Заряну. В ней он теперь видел гораздо более верное спасение, чем в разговоре с тёткой. Может, та уже давно окончательно выжила из ума…
Проведя в пути без малого четыре дня, решили остановиться на постоялом дворе в большой немерской деревне Светлые Холмы, в нескольких верстах за которой, по слухам, как раз и лежала дубрава, где скрывался дом Ружены. Стало быть, не в такую уж глухомань она забралась. Весь оказалась оживлённой и людной, как и случается, если стоит она неподалёку от наезженного большака. Кирилл с гриднями быстро затерялись среди оттаявших после зимы путников, проехали по одной-единственной улице, по обе стороны которой аккуратными рядами стояли избы, все сплошь новые. Старые, что были здесь ещё, верно, до того, как вырос Новруч, беспорядочно торчали вокруг них посеревшими пеньками среди молодой поросли. Большой постоялый двор “Дубовый стол” без конца впускал и выпускал из своей утробы людей. Казалось, беспрестанно открываются его двери. С задворок выезжали телеги, а их место занимали другие. Подумалось даже, что найти свободные горницы на всех здесь невозможно. Но хозяин, долговязый, худощавый мужик, вся сила которого будто бы ушла в пышную бороду, быстрым и отточенным взглядом оценив Кирилла, широко разулыбался. А завидев на столе несколько серебренников, и вовсе согнулся в постоянном лёгком поклоне. И нужные комнаты тут же нашлись, словно их держали пустыми как раз для таких случаев.
Кирилл отправил Лешко и гридней наверх с вещами, а сам задержался у стойки. Услужливый хозяин занимался своими хлопотами, но предупредительного взгляда с него не спускал. Такие, как он, сразу видят гостей, перед которыми стоит лебезить чуть больше, чем обычно. Подавальщица, неведомо как получив его приказ, расторопно принесла Кириллу кружку горячего взвара из яблок с мёдом — то, что нужно с дороги после целого дня под холодной моросью.
— А что, добрый хозяин, народу нынче в Новруч много едет? — грея руки о глиняные бока, он окинул взглядом галдящую харчевню за спиной.
— Поболе, чем седмицу назад, — осторожно ответил тот и замахнулся полотенцем на полосатую кошку, что запрыгнула на стойку прямо перед ним. Та обиженно мяукнула и, дёрнув хвостом, сбежала.
— А на юг? Не боятся через ваши места ездить?
— Чего бы? — мужик удивлённо наморщил лоб.
— Так ведь, говорят, ведьма тут у вас неподалёку живёт, — Кирилл нарочито безразлично поболтал взвар в кружке.
Хозяин громко усмехнулся.
— Ружена, чтоль? Да она больше безобидная. Так, пугнёт, бывает, тех, кто слишком близко из любопытства к её дому подберётся. А чаще помогает нам. И к бабам повитухой приходит, коль дела совсем плохи. И лекарствует помаленьку.
— А в Новруче о ней другое говорят. Что и погубить может…
— Так то в Новруче, — мужик снова согнал настырную кошку. — Что они там о нас знают? Всё небылицы одни. Чудная она баба. С придурью. Но зла нам никогда не делала.
Кирилл пожал плечами. Может, своим Ружена и не вредила, это верно. Зачем портить отношения с ближними соседями? Но двусмысленных слухов о ней было слишком много, чтобы от них отмахнуться.
Засиживаться в харчевне он не стал, здесь скоро стало слишком людно. Но из-за последних ночей, на протяжение которых ему неизменно виделись сны один сквернее другого, укладываться спать и вовсе не хотелось. Да только деваться некуда.
Наутро Кирилл вскочил спозаранку, когда только начинали разжигать печь и греметь плошками стряпухи в поварне. Дурнотное ощущение, будто кто-то выедал ему нутро, заставило поспешно броситься к умывальнику. Остатки вечери жгучей волной ринулись наружу; Кирилл закашлялся, чем разбудил спящего на лавке в дальнем углу Лешко.
— Что случилось, княже? — заполошно выпалил тот, вскакивая, будто и не спал вовсе.
— Ничего страшного, — просипел он, утирая выступившие слёзы. — Здешним стряпухам только розгами всыпать не мешало бы.
Хотя вряд ли те приготовили что-то не то. Остальным ведь ничего не сделалось. Вон, стоит Лешко, румяный, что пирог, заботливой хозяйкой испечённый. А ели вчера одно и то же.
Показалось, все до капли силы вмиг покинули Кирилла. Едва переставляя ноги, он доплёлся до постели и решил полежать ещё немного, пока не спадет охвативший тело озноб. Но внезапная немощь отступать не торопилась, и пришлось отправляться в путь, стараясь не показывать гридням, что от лихорадки он того и гляди выпадет из седла. Но те оказались не совсем слепыми и бестолковыми. Их вопросительные взгляды почти ощутимо впились в спину, стоило только выехать со двора.
Светлые Холмы проводили путников тихим рокотом только проснувшейся жизни. Ещё редко попадались на улице деревенские, вялые и полусонные. Ещё вовсю голосили петухи во дворах, призывая рассвет. И только осталась позади последняя ветхая изба, как окрестности пустынной по раннему часу дороги окутало тишиной, словно влажным шерстяным одеялом.
И Кирилл плыл в ней, чувствуя себя жуком, нечаянно попавшим в кувшин со сметаной. Сколько ни шевели лапками — уже не выберешься. Он почти не помнил короткого привала, не понимал, что ест, и костёр не согревал его ничуть, словно был нарисованным. Голоса гридней и Лешко звучали в стороне неразборчивым гулом, будто каждому из них заткнули рот войлоком и заставили так говорить. Кажется, они спрашивали, как Кирилл себя чувствует, а может, и нет. Он ничего теперь не мог сказать наверняка. Единственное, что оставалось чётким — нарастающая боль в виске, и пустота в груди, словно растекалось там чернильное пятно.
