Млада почти впала в забытье и перестала замечать, сколько уже стоит так, тяжело дыша и комкая рубаху на груди. Одной ей всегда было легче, но не теперь. Нынче почему-то в голову лезли совсем ненужные мысли, а душу терзало сожаление об упущенном. Возможно, навсегда.

— Млада! — громкий возглас разодрал тишину сонного леса и пустынного берега.

Она обернулась. Хальвдан показался из-за поворота тропы и быстро нагнал её.

— Что тебе нужно, воевода? — Млада отлепилась от дуба и расправила плечи. Негоже верегу видеть её такой, словно тяжелой дубиной пришибленной.

Он подошёл и встал напротив, пристально вглядываясь сквозь темноту.

Всё вокруг покачивалось в том же медленном танце, в котором кружились девушки там, у костра. И никак нельзя было сосредоточиться на лице Хальвдана. Да и не хотелось. Пусть бы шёл себе, делил ложе с девчонкой, имени которой наутро и не вспомнит. Так будет лучше.

Да, лучше.

Млада хотела обогнуть воеводу и уйти, но, сделав всего шаг, покачнулась. Хальвдан удержал её за плечи.

— Что с тобой? С наветренной стороны, что ли, сидела? Эти мирты те ещё хитрецы. Иначе вряд ли большинство тех девиц легло бы под незнакомых мужчин, — он усмехнулся и внимательно оглядел её лицо.

Так близко. Таким горячим казалось его дыхание, такими бездонными — глаза. Он красив… Бессовестно красив. И невыносимо близко.

— Иди, воевода… — прошептала Млада и повела плечами. Язык, точно распухший, вяло ворочался во рту.

Хальвдан нахмурился и медленно отпустил её.

— Ты правда хочешь, чтобы я ушёл?

Млада снова опёрлась спиной о дуб и опустила голову.

— Она, наверное, ещё ждёт тебя… Дочка волхва. Ты можешь провести эту ночь приятнее, чем в очередном споре со мной. Не стоит обижать девушку и её отца, который взялся нам помогать.

— Ты… — Хальвдан осёкся и шумно вдохнул, а затем добавил нарочито грубо: — Ладно, посиди здесь, может, очухаешься к утру. Только вот видеть дальше своего носа, наверное, так и не начнёшь.

Он развернулся и пошёл прочь. Тьма поглощала светлое пятно его рубахи. Млада вдруг захотела кинуться следом, но не смогла двинуться с места, словно приросла к земле. Она выпрямилась, прислонилась к изрубленной морщинами коре и закрыла глаза. Время вытягивалось, тонуло в темноте сгущающейся ночи. Она стояла на месте и в то же время будто кружилась в хороводе. К горлу подкатывала невыносимая горечь. Жгло веки.

Крепкие руки снова сомкнулись на плечах и тряхнули так, что Млада ударилась затылком. Она солово моргнула. Хальвдан, оказывается, вернулся. Его слова ввинчивались в уши как будто через толстый слой смолы, но становились всё громче.

— Ты слышишь? — воевода тряхнул её ещё раз. — Я не верю! Не верю, хоть убей, что тебе плевать, с кем я буду этой ночью. После всего, что… Проклятье… — он замолчал, на мгновение прикрыв глаза. И продолжил чуть спокойнее: — Я не хочу быть ни с кем, кроме тебя, Млада, пойми ты наконец! Если бы ты знала, как давно я схожу с ума — с самого первого дня. Как маюсь рядом с тобой. И если ты не скажешь сейчас хоть слова, клянусь седой бородой Праотца, я уйду и сделаю той девице белобрысого дитёнка, как она меня и просила!

И Млада хотела сказать. Так много… Но ни одного дельного слова не шло на ум. Они душили, но не хотели складываться вместе, чтобы обрести хоть какой-то смысл. Чтобы ласкать, а не ранить; удержать, а не оттолкнуть. Словно она разучилась говорить. Слова плыли в голове прозрачными тенями и все казались такими глупыми, пустыми. Важным было только то, что Хальвдан вернулся. Самым важным на свете. Его широкие тёплые ладони на плечах. Его голос. Рассерженный, но оттого не менее родной. Его запах. Знакомый, терпкий, будоражащий до дрожи и возмутительной слабости в коленях.

Отчаявшись выдавить из себя хоть звук, она просто обхватила лицо Хальвдана ладонями и поцеловала его в губы так крепко, как могла. Исступленно, точно на пороге смерти. Будто отпустишь, сделаешь хоть шаг назад — и рухнешь в пропасть. Хальвдан только на мгновение замер, а потом стиснул её в объятиях, ответил уверенно и требовательно. Стало жарко. Млада прильнула сильнее, всё больше дурея от сплетения её дыхания с дыханием верега.

Треснул ворот платья, когда Хальвдан рванул завязки на нём, и его разгорячённые губы скользнули вниз по шее, по оголённому плечу. Слетела с головы лента и, тихо звякнув колтами, упала на землю.

Он подхватил Младу и мягко опустил на короткую траву, что заколола спину через ткань. Затем выпрямился и скинул рубаху. Холодное серебро выплывшей на небо луны облизало его кожу, очертило каждую мышцу. Млада не удержалась: беззастенчиво любуясь, провела рукой по его широкой груди и животу — по тонкой светлой дорожке волос. Хальвдан склонился и снова впился поцелуем, а его жёсткие ладони юркнули под платье, касаясь кожи бесстыдно и властно.

Они торопливо освобождались от одежды, хватались друг за друга, ласкали нетерпеливо и жадно, будто утром канет в бездну весь мир. Кровь неслась по телу, билась в кончиках пальцев, ворочалась в груди.

— Хальвдан… — чужим голосом хрипло выдохнула Млада, когда верег взял её.

Она повторила бы сотню раз его имя, сильное и неистовое, как он сам, звенящее и несокрушимое, как скалы Севера. Но, задыхаясь в окутавшей тело горячей истоме, только тихо стонала, полностью отдаваясь на волю Хальвдана и его рук. Слишком долго она ждала, слишком долго прятала от себя своё желание. А теперь не могла насытиться прикосновениями верега, его близостью.

— Смотри на меня, — шепнул он, мазнув жарким дыханием по шее.

И Млада смотрела, растворяясь в синеве глаз, чувствуя только движение его бёдер и отклики своего тела, что ластилось к нему будто само по себе. Срывалось в галоп бешено стучащее сердце. Испарина блестела на коже Хальвдана, и упруго перекатывались мышцы на его руках. Внутри нарастало звенящее напряжение, как капля воды на кончике листа. Вздрагивало, томило. И оборвалось. Захлестнуло всё вокруг подрагивающей лавиной рвущего на части, острого, как лезвие кинжала, наслаждения. Пронизало тело и схлынуло, забрав все силы.

Млада со всхлипом хватанула воздух. Послушно выгнулась под чуткой ладонью Хальвдана. Эхом прокатился её вскрик между деревьев.

Холодили пальцы вырванные с корнями пучки травы, щекотал ноздри пряный, душный запах.

Хальвдан пророкотал что-то глухо, крепко обхватил Младу за талию, рванулся последний раз и замер. А затем прижал её к прохладной земле, провёл губами по плечу, легонько прихватывая кожу, коснулся отчаянно бьющейся на шее жилки.

— Скажи, что ты всегда будешь моей. Млада…

Она крепче сжала Хальвдана коленями, провела кончиками пальцев по влажной спине между лопаток, чувствуя выпуклые длинные шрамы. Сколько раз она могла потерять его. И раз от раза понимала: она не может лишиться мужчины, что стал для неё дороже жизни.

— Буду… Всегда.

После они лежали на освещённом луной берегу, грея друг друга объятиями. Воздух к ночи отсырел и стал прохладным, но Млада не чувствовала ничего, кроме рук Хальвдана, что бережно ласкали её, не оставляя без внимания, кажется, ни одного, даже самого укромного места на теле. И он шептал что-то на своем рокочущем языке. Млада не понимала и в то же время понимала его. От прикосновений воеводы внутри одна за другой поднимались раскалённые волны желания. Не всегда удавалось с ними совладать, а потому они с верегом любились ещё не раз почти до полного изнеможения. И лишь когда ночное око побледнело, голос праздника стих, а над рощей на другом берегу занялся рассвет, Млада вспомнила, что пора бы возвращаться в деревню. Волхв должен провести над ней обряд Раскрытия. Опоздать будет вовсе нехорошо.

Отложив этот миг ещё немного, она, наконец, потянулась за рубахой.

— Нам нужно идти.

Хальвдан недовольно прорычал что-то на верегском, но возражать не стал. Только, схватив за запястья, придавил Младу своим телом и поцеловал напоследок так тягуче и жарко, что все мысли напрочь вылетели из головы и пришлось снова соображать, зачем в руках платье и куда она, глупая, собралась, если здесь так хорошо.