— Вы могли спасти её и не спасли?

Однако я с удивлением вижу, как по его щекам катятся слёзы. Он не сдерживает их и не отворачивается от меня.

— Я могу сказать тебе всю правду, Адриана, — быстро говорит он и берёт моё лицо в свои руки. — Только тебе одной на всём свете я могу сказать правду.

— Правду? — спрашиваю я, чувствуя странную дрожь. Неужели он…

— Да, только тебе одной.

Вдруг его лицо искажается гримасой боли, и он издаёт то ли рык, то ли стон.

Ивар делает судорожный вдох и начинает кашлять. Он делает шаг в сторону и едва не падает на землю. Его тело трясётся в конвульсиях и содрогается от страшного кашля. Он жадно хватает ртом воздух, и я вижу, что лицо его становится буквально за секунду бледным, как полотно.

— Подожди, — хрипит он, — подожди минуту. Он снова содрогается всем телом и кашляет, упираясь рукой в землю, стоя на коленях, словно совсем обессилел, и ноги не держат его. Он вытягивает руку, видя, что я пытаюсь помочь ему.

— Нет, всё в порядке, — говорит он и пытается снова встать на ноги, но я вижу, как от его лица отливает кровь, и губы его становятся бледными, почти белыми, а огонь в глазах угасает, так что они становятся совсем человеческими. И тут я впервые в жизни вижу в этих глазах страх.

Его буквально скручивает от боли, и он стонет и снова кашляет. Как бы я ни относилась к нему, в эту секунду у меня возникает только одно желание — как-то помочь ему.

— Что с вами? — спрашиваю я, чувствуя, что боюсь за его жизнь.

Удивительно, что первым чувством, когда я вижу печать приближающейся смерти на его лице, становится вовсе не радость, вовсе не злорадство, вовсе не удовлетворение. В голове моей одновременно взрывается тысяча разных мыслей, большая часть из которых сосредоточена на том, как помочь ему, несмотря на то, что разум мой кричит о том, что именно этого я и хотела. Если мерзавец умрёт здесь и сейчас, это будет лишь малой платой за то, что он сотворил. Но ничего подобного я не чувствую. Я вижу перед собой лишь человека, которого когда-то любила больше жизни, человека, смерти которого, оказывается, вовсе не желаю.

— Я должен сказать тебе, — говорит он, хрипя, так что я едва могу разобрать его слова. — Только тебе одной.

— Что сказать? — я наклоняюсь и пытаюсь помочь ему встать на ноги. Он держит меня за руку, и я чувствую, как его бьёт страшная дрожь. На лице его, словно бы за мгновение, появляются новые морщины, которых раньше не было, и в его лице, искажённом гримасой боли и отчаянного сопротивления, я едва узнаю того человека, которого знала когда-то.

— Сначала я держал её в подвале, но это ужасное место, я решил перевести её.

— О ком вы говорите?

— Она так прекрасна, такое чудесное дитя, настоящий ангел.

Он говорит так быстро, что я, жадно ловя каждое неразборчивое слово, словно бы пытаюсь остановить само время, чтобы не упустить момент. Он говорит о ней, о моей второй дочери. Ну разумеется, о ком же ещё. Нужно узнать сейчас, пока есть шанс.

— Где она, где? — спрашиваю я, чувствуя, что он уже не в себе. Но мне нужно знать, где он её прячет.

Глаза Ивара затуманиваются, и речь становится всё более и более неразборчивой.

— Я во всём виноват, я не должен был так поступать. Она любила меня, она подарила мне двух дочерей, а я... я погубил её.

По его щекам катятся слёзы, и вдруг он вскрикивает и валится на землю, словно подрубленное дерево. Я смотрю на лежащего на земле Ивара, и в голове моей крутятся его слова.

Я сажусь рядом с ним и кладу руку ему на лоб, чувствуя невыносимый жар, исходящий от его тела. Похоже, что-то сжигает его изнутри. Но как я могу помочь ему?

Я прикрываю глаза и пытаюсь отогнать от себя страх и тревогу, пытаюсь понять, может ли мой дар помочь мне хотя бы ослабить его боль, сохранить его жизнь. Потому что сейчас, глядя на него, я чувствую, что жизнь покидает его тело, как будто что-то выжигает его изнутри.

Он снова цепляется за мою руку и смотрит на меня умоляюще.

— Я знаю, что ты поймёшь. Ты одна на всём свете сможешь понять. Я не хотел причинять ей зла. Я не хотел… Я одумался, но было слишком поздно...

Прикасаясь к нему, я начинаю чувствовать, как будто внутри него, в самой его крови, в его костях и сухожилиях, в каждом сосуде прячется что-то, что разрушает его, забирая его силу дракона по капле и разрушая его человеческое тело так быстро, словно за один день он проживает месяц человеческой жизни. Я вижу эту силу и с изумлением понимаю, что есть в этой силе что-то знакомое. Как будто эта сила говорит со мной на известном мне языке, родном языке.

— Пожалуйста, ты должна найти её и забрать, никто не знает, никто, даже мой распорядитель. Служанка немая, она словно мышь, безропотная, кроткая. Проклятая служанка, каждый раз глядя на неё, я вижу лицо Элис.

Он говорит что-то ещё, но его шёпот становится таким неразборчивым и быстрым, что как бы я ни прислушивалась, я не могу ничего понять.

— Где она? — снова и снова спрашиваю я, но уже начинаю понимать, что ответа я не получу.

И тут я слышу быстрые шаги, приближающиеся со стороны замка.

— Что случилось? — Ридли стремительно оказывается возле меня, и я вижу ужас в его глазах, когда он видит лежащего на земле Ивара, настолько бледного, что он кажется мёртвым. Но я знаю, что сердце его ещё бьётся.

— Что с ним такое? — спрашиваю я. Но Ридли лишь смотрит на меня глазами, полными ужаса, однако через мгновение явно берёт себя в руки. Он трогает запястье Ивара, проверяя его пульс и с облегчением вздыхает.

— Главное, что он жив. Нужно срочно отнести его в замок.

Спустя мгновение вокруг начинает суетиться целая толпа слуг. Они поднимают своего князя и осторожно уносят в замок. Когда они доносят Ивара до его покоев и кладут на кровать, Ридли говорит всем и каждому, чтобы не болтали лишнего, и по его тону я понимаю, что тем, кто ослушается, сильно не поздоровится.

Ридли кажется всегда весёлым и добродушным, но сейчас я слышу в его голосе такую сталь, что сама вздрагиваю, вспоминая о том, что это один из самых влиятельных людей наших краёв, и уступить он может лишь самому Ивару.

— Давайте отойдём, Адриана, — говорит он мне, когда вокруг Ивара начинает суетиться целая толпа лекарей. — Мне нужно поговорить с вами.

-- Я провожу вас, -- говорит Ридли.

Мы выходим на улицу и идем в сторону крыла, где поселили участниц отбора. Сейчас на улице темно и дорожки тускло освещены газовыми фонарями.

Я вижу, как сильно Ридли устал. Его лицо, всегда свежее и довольное жизнью, кажется сейчас серым и истощенным. Похоже, вся эта история с организацией отбора отнимает у него все его время. Мне очень хочется спросить его, почему он всё это делает и зачем ему это нужно, но я понимаю, что со стороны Адрианы этот вопрос будет неуместным. Она ведь совсем не знает его. Но он, словно услышав мои мысли, заводит разговор именно об этом.

— Я уже сто раз пожалел, что взялся за это дело, — говорит он, потирая виски. — Но что поделать, Ивар мой друг, и я не мог оставить его в тот самый момент, когда его распорядитель куда-то провалился, и никто не мог найти его.

— Мне кажется, вы отлично справляетесь с этой ролью, — говорю я скромно и едва заметно улыбаюсь. Мне приятно находиться рядом с ним. Удивительно, но Ридли едва ли не единственный человек из моей прошлой жизни, встреча с которым доставила мне настоящую радость. Я даже сама удивлена почему, но он остался в моей памяти ярким светлым пятном, и его дружба с Иваром никак не омрачала мое к нему доброе отношение.

— Когда явился король, всё стало в тысячу раз сложнее. То, что он устроил сегодня, я, клянусь вам, не не был в курсе. Если бы я знал, что он дал отравленную воду и не предупредил об этом, я бы сделал всё, чтобы не допустить этого, но он устроил всё так, чтобы сохранить это в тайне до последней минуты