— Папа! Папа, я здесь! — кричит она и протягивает руки через решетку, когда видит своего отца, прикованного к креслу. Ивар издаёт страшный рык и пытается разорвать цепи, но они не поддаются.

Увидев дочку, я дергаюсь вперёд к дому, но чувствую, как меня удерживает сразу несколько жёстких рук солдат.

— Спокойно, леди Де Вьяр, — говорит мне офицер, держащий меня слева.

— Чудесное дитя князя — это то, что для него дороже всего, что есть в этом мире. Ту, что спасёт её, он будет любить до конца своих дней. Верно ведь, князь?

Даже если Ивар и отвечает что-то, я не слышу его слов, мир сейчас для меня сосредотачивается на одной точке, где я вижу лицо моей Лили. Больше ничего и никого для меня в этот момент не существует. Нет ни короля, ни Ивара, ни толпы, окружающей нас, ни солдат, цепко держащих меня за руки. Время словно замедляется, пока совсем не останавливается. Между ударами моего сердца проходит целая вечность.

— Внутри дома спрятан ключ, который отпирает дверь, где находится девочка. Та, кто найдёт ключ и выведет дитя из дома, побеждает и получает сердце и руку князя.

— И это всё? — кто-то разочарованно протягивает в толпе.

— Всего-то найти ключ и открыть дверь. Много ума не надо.

— И стоило из-за этого строить целый дом?

Шёпотки доносятся до меня так, словно люди шепчут мне прямо в уши. И тут я понимаю, что мир вокруг меня изменился, как тогда, когда я тащила Клем к монастырю. Всё словно бы раздвоилось, все краски приобрели странную болезненную резкость, а звуки стали невыносимо громкими.

Глядя на короля, я уже знаю, что он скажет в следующее мгновение, словно это не он говорит, а я, предвидя его слова, заставляю его говорить. Я чувствую, как по моим щекам катятся слёзы, но они словно бы не мои. Всё живое, что есть вокруг меня, начинает вибрировать, издавая оглушительную музыку природы, которая открылась мне с даром, оставленным матерью. Деревья начинают скрипеть в тон друг другу, собираясь в единый хор, листва словно единое целое трепещет, задевая внутри меня измерение чувств, которое я в себе даже не подозревала раньше.

— Лили, — шепчу я.

— Это всё? — не веря себе, спрашивает Марианна, улыбаясь и глядя по сторонам. — Найти ключ и вытащить девчонку?

— Да, только и всего, — благосклонно отвечает ей король. — А что ты думала, девочка? — Он издаёт смешок и отпивает большой глоток вина.

Но я знаю, что это не всё.

Я знаю, что будет дальше, потому что уже вижу отзвуки этого перед своим внутренним взором. Словно сон наяву передо мной проносится то, что случится через минуту.

Я должна быть готова.

Закрывая глаза, я вслушиваюсь в гул природы, что заглушает для меня почти все звуки, кроме разрушительного голоса короля и рычания Ивара, который всё ещё пытается разбить цепи, что сковывают его.

Марианна облегчённо выдыхает, словно с её плеч сняли тяжёлый груз. Я вижу, как в её глазах начинает разгораться уже знакомый мне азарт. Я смотрю на неё отрешённо, словно её вовсе нет рядом.

— Когда я хлопну в ладоши, вы можете бежать к дому, и пусть вам благоволит драконий бог, благословивший этот отбор.

Маркус II хлопает в ладоши, и я чувствую, как руки, что держат меня, вдруг разжимаются, освобождая меня.

Ивар

Подонок поднимает над собой книгу, и я вижу его выстриженный затылок, собирающийся в складки. Я почти не слышу, что он говорит, — его голос доносится до меня словно через бесконечную толщу льда. Всё, что осталось во мне, — лишь ненависть к монарху. Всё, чего я хочу, — высвободиться и вырвать его драконье сердце когтями.

Перевожу взгляд на хрупкую фигуру Адрианы, она смело смотрит вперед, и сердце заливает странное, невыносимое в своей мощи чувство любви и одновременно глубочайшей горечи. Почему, глядя на неё, я вижу Элис? Что с моими глазами? Почему, слыша её голос, я слышу голос моей погибшей жены?

Когда она говорила со мной в шатре, я был уверен, что схожу с ума от боли и мой гибнущий разум играет со мной в игры, заставляя меня видеть призраки прошлого.

Я не могу допустить, чтобы он погубил её.

Используя все силы, что по капле собирал за прошедшие часы, натягиваю цепи, призывая спящего дракона. В глазах темнеет, и гул в ушах усиливается. Чувствую, как мою истерзанную плоть раздирают цепи, но они не поддаются. Дракон безмолвен, он спит так глубоко, что разбудить его невозможно.

— Пожалуйста, — шепчу я, обращаясь неизвестно к кому, ища заступничества то ли у драконьего бога, то ли у своего дракона, который перестал подавать признаки жизни после того, как король обрушил на меня сокрушительный удар там, в зале — удар, который едва не убил меня.

Но я знаю, что дракон жив. Если бы это было не так, я бы уже погиб. Но я всё ещё здесь, дышу, вижу и слышу.

— Папа, папа, я здесь! — Вдруг слышу я голос дочери, доносящийся до меня словно из другого мира. И тут я, усилием воли сбросив с глаз морок, что застилает их, вижу свою дочь, выглядывающую из окна на верхнем этаже дома, что выстроил этот подонок король.

Все силы, что есть внутри меня, взрываются в последнем рывке, и я дёргаю цепи, издавая утробный рык.

— Чудесное дитя князя — это то, что для него дороже всего, что есть в этом мире. Ту, что спасёт её, он будет любить до конца своих дней. Верно ведь, князь?

— Я убью тебя, — рычу я, глядя в глаза Маркусу II, — я клянусь тебе.

Но в ответ на мои слова, которых он, быть может, и вовсе не разобрал, он лишь улыбается.

А потом король хлопает в ладоши, и девушки срываются с места и бегут к дому.

Я чувствую, как дракон внутри меня вяло открывает один янтарный глаз. Его вертикальный зрачок сужается от крика Лили, которая увидела бегущую впереди всех Адриану.

— Адриана, смотри, где я! — кричит Лили, держась за прутья решетки в окне. Сердце моё замирает…

Адриана что-то кричит ей и забегает в дом, а вслед за ней внутри скрываются и остальные девушки.

Я должен быть сейчас там. Я обязан быть там. Отчаянно бьюсь, пытаясь высвободиться, но все тщетно, натянутые до предела цепи только причиняют боль и не поддаются.

Король медленно встаёт и оборачивается ко мне.

— Ну что, друг мой, теперь судьба твоей дочери в руках этих хрупких дев. Будем надеяться, что их мужества хватит, чтобы уберечь дитя.

Мой дракон открывает оба глаза и сквозь мои глаза пристально смотрит на короля, словно пытаясь понять, что тот говорит.

И это ему не нравится.

Маркус II отворачивается и кричит солдатам, стоящим по периметру дома:

— Поджигайте!

Двери, ведущие наружу, с грохотом захлопываются, а к дому неспешно двигается десяток солдат, на ходу поджигая факелы от масляных ламп.

— Постойте, ваше величество, — вдруг слышу я голос Ридли. Он выходит из толпы, не обращая внимания на свиту короля, что пытается его остановить, таща за одежду. — Ведь нельзя же так.

По толпе прокатывается несмелый ропот в поддержку моего друга, но никто не рискует выйти вместе с ним. Даже моя мать стоит, с ужасом смотря на дом, к которому идут солдаты с факелами, и не осмеливается сказать слово.

— Барон, — говорит король и подходит к моему другу. — Вас что-то не устраивает?

— То, что вы делаете, — это безумие, так нельзя. Они же сгорят.

— Безумие? — В голосе короля звучит сталь. — И что вы предлагаете, барон? Отменить отбор? После всего, через что прошли эти прекрасные претендентки?

Ридли на мгновение теряется, а потом отвечает, смело глядя в глаза королю:

— Это переходит все возможные рамки. Вы подвергаете опасности жизнь ребёнка, вы творите зло. Разве вы сами не понимаете? Ничто не стоит жизни людей, которые уже погибли, и которые еще погибнут, из за вашей прихоти.

Я вижу, как Ридли хватается за кинжал, висящий у него на поясе. Бедный мой друг Ридли, он так ничего и не понял. Он что же, собрался напасть на Маркуса? От его храбрости внутри меня что-то переворачивается. Слабый человек против дракона. Он не боится, он знает, что тот может раздавить его одним пальцем, но встает против него, в одиночку.