Теплая погода продержалась несколько недель. Осень запаздывала. Вечерами солнце протягивало на землю длинные золотистые лучи, и покрасневшие деревья отбрасывали длинные тени. Небо застыло стеклянной голубизной. Над горизонтом появлялись и исчезали редкие белые облачка, словно дымки сигнальных костров, неизвестно что означавшие. Дети допоздна бегали под открытым небом. Свежий воздух гораздо полезнее восстановленного.

После ужина ректор Уве почти каждый вечер проводил за игрой в регицид, обучая самых смышленых детей. Ему нравилось их учить (у него даже имелось несколько учебников по игре, которые он всегда был готов дать почитать), кроме того, ему нравилось играть с живым партнером, каким бы неопытным он ни был. Это гораздо интереснее, чем состязаться с запрограммированным учебным столом.

Набор для игры у ректора был очень старый и изрядно потрепанный. Шкатулка, обтянутая, как он говорил, шагреневой кожей, была отделана поблекшей слоновой костью и выстлана синим бархатом. Нескладывающаяся доска из орехового дерева с инкрустациями, слегка покоробленная, и фигурки, вырезанные из кости и красного дерева.

Кас быстро учился играть, даже быстрее, чем самые способные из старших мальчиков. У него был талант. Уве учил его всему, что знал сам, хотя и понимал, что потребуется много времени, чтобы показать ему множество вариантов дебютов и эндшпилей.

В тот вечер они тоже играли, и ректор Уве легко выиграл первую партию, как вдруг Кас сослался на одного из мальчиков и сказал, что днем тот слышал лай собак.

— Собаки? Где это было?

— На западных склонах, — ответил Кас и, обдумывая следующий ход, оперся подбородком на руку, как это делал сам ректор.

— Может, это было карканье ворон? — усомнился ректор.

— Нет, собачий лай. А тебе известно, что все собаки в мире произошли от стаи волков, прирученных на берегу реки Янгси?

— Я этого не знал.

— Это было пятьдесят пять тысяч лет назад.

— Откуда ты это знаешь?

— Я спросил о собаках и волках у обучающего стола.

— Ты в самом деле их боишься, да?

Кас кивнул.

— Это разумно. Они хищники и способны растерзать человека.

— А птиц — пожирателей мяса ты боишься?

Кас покачал головой:

— Нет, хотя они уродливы и тоже могут причинить вред.

— А как насчет кабанов и диких свиней?

— Они тоже опасны, — кивнул мальчик.

— Но их ты не боишься?

— Я бы поостерегся, если бы их увидел.

— А змей ты боишься?

— Нет.

— А медведей?

— Что такое медведь?

Ректор Уве улыбнулся:

— Твой черед ходить.

— Кроме того, все они животные, — добавил мальчик, сделав ход.

— Кто?

— Те существа, о которых ты спрашивал, — змеи, свиньи. Медведи тоже животные? Я думаю, все это звери и некоторые из них опасны. Я не люблю пауков. Или скорпионов. Или больших красных скорпионов. Но я не боюсь их.

— Не боишься?

— У Йэны в банке живет красный скорпион. Он держит его в ящике для обуви. Когда он нам его показывал, я не испугался.

— Я поговорю с Йэной.

— Но я не испугался. Не так, как Симиал и остальные. А волков я боюсь, потому что это не звери.

— Вот как? А кто же они?

Мальчик нахмурился, словно подбирая слова для объяснения.

— Они… Ну, они вроде духов. Они демоны, про которых говорится в писании.

— Ты хочешь сказать, что это сверхъестественные существа?

— Да. Они приходят убивать и пожирать, потому что такова их природа, их единственное предназначение. И они могут оставаться в обличье волков, похожими на собак, но могут принимать облик человека.

— Каспер, откуда ты все это узнал?

— Об этом все знают. Это общеизвестно.

— Здесь какая-то ошибка. Волки — это просто собаки. Они из семейства псовых.

Мальчик яростно замотал головой.

— Я видел их, — прошептал он. — Я видел, как они ходят на двух ногах.

Его накормили питательным бульоном и парой сухих лепешек, а потом оставили в одиночестве в продуваемой сквозняками комнатке поблизости от лаборатории. Стены комнаты закрывали панели из кости, в центре располагался небольшой очаг, а в углу стояла койка. Кроме этого, здесь имелась еще и лампа — маленькая биолюминесцентная трубка в металлическом каркасе, какие миллионами штамповались для Имперской Армии. Свет лампы позволял видеть комнату обоими глазами. Хавсер уже начал привыкать к различному типу зрения.

Еду принесли на полированном металлическом подносе. Настоящим зеркалом его, конечно, нельзя было назвать, но отражение в поцарапанной поверхности все же просматривалось. Хавсер уставился на свой новый глаз.

Он отлично видел ночью и при слабом освещении. После пробуждения вышнеземец большую часть времени провел в почти полной темноте и даже не заметил этого. Вот почему он решил, что его настоящий глаз ослеп. И поэтому весь мир казался залитым зеленоватым сиянием, а источники света превращались в ослепительно-белые пятна. Волки Фенриса большую часть жизни проводили в темноте. Им не требовалось искусственное освещение.

Новый глаз всем был хорош, но плохо видел вдаль. На расстоянии больше тридцати метров все выглядело нечетким, как будто он смотрел сквозь широкоугольные оптические линзы, имевшиеся в хорошем пиктере, которым он пользовался при съемке памятников архитектуры. Зато периферийное зрение и чувствительность к движениям были просто ошеломляющими.

Как раз то, что можно было ожидать от глаза хищника.

Он поднял поднос к лицу и закрыл один глаз, потом второй, потом снова и снова.

Когда он в пятый раз открыл волчий глаз, то в отражении заметил у себя за спиной какую-то тень.

— Тебе лучше войти, — не оборачиваясь, сказал он.

Астартес вошел в комнату.

Вышнеземец отложил поднос и повернулся, чтобы взглянуть на пришедшего. Астартес был огромным, как и все его сородичи, а на плече висела сизо-серая шкура. И мех, и доспехи были влажными, словно он только что побывал за пределами Этта. Астартес снял кожаную маску и открыл обветренное и татуированное лицо.

— Медведь! — воскликнул вышнеземец.

Астартес фыркнул.

— Ты Медведь, — повторил вышнеземец.

— Нет.

— Да. Я знаю не так много Астартес, не так много Космических Волков…

Он заметил, как при этих словах губы Астартес недовольно скривились.

— Но мне знакомо твое лицо. Я помню его. Ты Медведь.

— Нет, — сказал воин. — Но мое лицо может быть тебе знакомо. Сейчас я известен как Богудар из Тра. Но девятнадцать зим назад меня звали Фитом.

Вышнеземец удивленно моргнул:

— Фит? Ты Фит? Аскоманн?

— Да, — кивнул Астартес.

— Тебя звали Фитом?

— Мое имя и сейчас осталось при мне. А в Стае меня зовут Богудар или Божий Удар, потому что у меня отличный размах, как у рассерженного бога, а однажды я погрузил лезвие секиры в лоб предводителя…

Он умолк.

— Но это уже другая история. Почему ты так на меня смотришь?

— Они… Они превратили тебя в волка.

— Я хотел этого. Я хотел, чтобы они меня взяли. Моего этта и моего рода больше не существовало, моя нить держалась на последнем волоске. Я хотел, чтобы они меня взяли.

— Я им говорил. Я говорил Медведю, чтобы он взял тебя. Тебя и еще одного.

— Брома.

— Да, Брома. Я сказал Медведю, чтобы он забрал вас обоих. Я сказал, что он должен это сделать после того, что вы из-за меня вынесли.

Фит кивнул.

— Тебя они тоже изменили. Изменили нас обоих. Сделали нас сынами Фенриса. Но Фенрис всегда так делает. Все меняет.

Вышнеземец изумленно покачал головой:

— Не могу поверить, что это ты. Я рад, что так вышло. Я рад видеть тебя живым. Но никак не могу поверить… Ты только посмотри на себя!

Он оглянулся на стальной полированный поднос.

— По правде говоря, на меня тоже стоит посмотреть. Я еще не до конца поверил, что это я.

Он встал и протянул Астартес руку:

— Я хочу поблагодарить тебя.

Фит тряхнул головой: