Минуты текли одна за другой. Наконец примарх прогремел:
— Это помещение… Могу ли я выйти отсюда?
Кхарну пришлось немного подумать, прежде чем дать ответ:
— Мы находимся на флагмане Гончих Войны. Это наш самый большой корабль. Он, так же как и мы, полностью покорен вашей воле, примарх, и ждет приказов.
Ответом на эти слова было молчание, и Кхарн уже чувствовал, что опять начинает соскальзывать в тишину и мрак забвения, когда вдруг понял, что его снова поднимают, но на сей раз очень мягко и осторожно.
Когда раздался громкий стук в дверь, все переглянулись, не зная, что им делать. Но замешательство длилось недолго. Дрейгер подбежал к панели управления, и, когда замки защелкали, открываясь, а створки дверей застонали и скользнули в стороны, он стоял рядом с ними. Остальные Гончие Войны изумленно вздохнули и попятились, увидев, как из тьмы возникает гигантская фигура, на секунду застывшая на ступенях, а после вышедшая на свет. Правой рукой примарх поддерживал избитого, едва живого Кхарна.
Ангрон застыл перед ними — настороженный, напряженный, точно натянутая тетива, сжимая и разжимая свободный кулак. В горле его клокотало. В течение нескольких бесконечно долгих минут каждый из десантников поочередно оказывался под его пристальным взглядом, пока Кхарн наконец не сумел поднять голову и не произнес:
— Приветствуйте своего примарха, Гончие Войны. Приветствуйте того, кто проливал кровь на горячем песке, кто заставил высоких наездников заплатить за их высокомерие. Приветствуйте своего отца по крови и командующего Двенадцатым Легиона. Приветствуйте того, чьи воины звались Пожирателями Городов. Приветствуйте его, Астартес!
И Гончие Войны повиновались. Руки вскинулись в салюте, зазвучали торжествующие голоса, застучали по полу рукояти секир. Десантники обступили Ангрона, молча возвышавшегося в центре образованного ими круга. Они кричали и восклицали снова и снова. Даже Кхарн сумел найти в себе силы присоединиться к общему хору голосов.
— Примарх, — произнес Ангрон. Он сказал это чуть слышно, но и того хватило, чтобы заставить десантников затихнуть — Я вновь во главе армии.
— Примарх! — воскликнул Дрейгер. — Повелитель! Пускай ваши прежние воины были Пожирателями Городов, но под вашим предводительством мы станем Пожирателями Миров!
Ангрон немного поколебался, прикрыл глаза и сжал кулаки. Но затем он снова посмотрел на Дрейгера, перевел взгляд на Кхарна… и улыбнулся.
— Пожиратели Миров, — медленно произнес он, точно пробуя эти слова на вкус. — Пожиратели Миров. Значит, так тому и быть, маленькие мои братья. Я научу вас вырезать Веревку. Мы будем проливать кровь и так скрепим наше братство.
В этот раз уже никто не отводил глаз, встречая его взгляд. Ангрон вскинул огромный кулак, приветствуя их:
— Что же, Пожиратели Миров, идите за мной. Надо спуститься в мои покои и поговорить.
Молча, поддерживая израненного Кхарна, десантники последовали за своим примархом в пропахшую кровью темноту.
Грэм Макнилл
Проект «КАБА»
Два микрона влево. И четыре вниз. Ну вот… Адепт третьего класса Паллант Равашоль отрегулировал тонкие ножки кронциркуля, выдвинувшиеся из кончиков пальцев, и самодовольно усмехнулся, когда наглухо зашитая индоктринирующая пластина гладко скользнула в серое вещество сервитора (вдоль и поперек изувеченное лоботомией) и угнездилась в продолговатом мозге.
— Никто не разбирается в сервиторах лучше меня, — пробормотал адепт, наблюдая за волоконными усиками, устремившимися из пластины в глубины головного мозга. Когда они хорошенько укоренились, Паллант прикрутил обратно черепную крышку сервитора из блестящего сплава и потянулся за ножницами по металлу, которыми и поджал защелки. Теперь мозг был защищен от повреждений. Равашоль бросил битую пластину в поясную сумку для инструментов, предварительно убедившись, что она не попадет к целым и исправным. Дрожь вызывала одна только мысль: что может стрястись, если в голове боевого робота окажется эта самая битая пластина или в мозгу какого-нибудь сервитора-погрузчика случайно поселится алгоритм действий его фронтового аналога.
— Ну вот и чудно, — сказал Равашоль, затянув последний зажим. Болезненно бледный, серый в лице сервитор встал с хирургического кресла. Его, получеловека-полумашину, оснащенную пневматическими подъемниками вместо рук, отличали визуальные определители массы, встроенные в то, что осталось от головы. — А теперь ступай. Возвращайся к грузовым командам адепта Цета. Шестьдесят третьей экспедиции нужны оружие и боеприпасы, если уж сам Воитель взялся за умиротворение Исстваана.
Понятное дело, сервитор ничего не ответил, а просто развернулся на месте и вышел из комнаты, где первой помощи Равашоля (или же банального удаления неисправной механики из приютившей ее плоти) ожидали еще с полдюжины поврежденных сервиторов.
Подобный ремонт был самым примитивным из умений Равашоля, но адепт знал, что в сложившейся ситуации некого винить, кроме самого себя, и в итоге именно эта работа привлекла к нему внимание его нового мастера — старшего адепта Луки Хрома из марсианских кузниц.
Обнаружив, что после возвращения из мастерских Равашоля сервиторы работают быстрее, эффективнее и аккуратнее, Хром навел о нем справки. А уже через неделю Паллант паковал свои скудные пожитки, прощался со старым мастером, адептом Урци Злобным, и собирался в кузницы Мондус Гаммы, где его ждало срочное перераспределение.
Когда речь заходила о сервиторах, большинству марсианских адептов черепная инженерия становилась малоинтересной. Но Равашолю нравилась такая работа. В конце концов, только разобравшись с внутренней механикой человеческой головы, можно было надеяться постигнуть механику мозга робота.
Эти рассуждения неминуемо возвращали его к размышлениям о проекте «Каба»…
Равашоль отбросил эти мысли и попытался сосредоточиться на текущей работе — боевом преторианском сервиторе, у которого заклинило пушку, впоследствии взорвавшуюся на полигоне. Орудие ремонту уже не подлежало, чего нельзя было сказать об электронике, которой была напичкана грудь киборга, и системе наведения, занимавшей большую часть головы.
Уставившись на покореженный металл, Равашоль отрешенно скреб щеку слабо шевелящимися механодендритами. В отличие от большинства адептов Марса, тело Палланта в основном состояло из живой плоти и крови, если не считать левой руки, которую еще в шестнадцать лет заменила бионическая.
Но мысли упрямо возвращались к машине Каба, и Равашоль с виноватым видом отвернулся от искалеченного преторианца и отправился вон из мастерской в стальные коридоры храма-кузницы. Адепт понимал, что эта отлучка будет ему стоить очередной двойной смены, но все-таки решил, что время, проведенное в обществе машины Каба, того стоит.
Равашоль без ложной скромности высоко оценивал свое знание роботов и их программирования, но тот, кто был автором кода на индоктринирующих пластинах, определявших системы машины Каба, стоял на голову выше его. Вряд ли это был адепт Хром, который, несмотря на все его достоинства в других сферах, никогда не проявлял интереса к интегрированному сознанию боевых машин.
Коридоры храма-кузницы были слабо освещены: люминосферы над головой светились ровно настолько, чтобы скрадывать ощущение времени. О каком бы времени суток вам ни напоминал собственный организм, все равно не угадаешь точно. Однако для карьерного роста в Механикум различение дня и ночи совсем не обязательно.
Кран-балки и толстые жгуты кабелей вперемежку с трубами украшали стены коридоров, по которым в обе стороны живо сновали многочисленные сервиторы, колесные, гусеничные и паукообразные роботы-курьеры. Равашоль кивнул проходившим мимо адептам в мантиях, не обращая внимания на их взгляды, полные сочувствия (отвращения?) к живой плоти его лица и рук. Некоторые из этих адептов жили тут столетиями, удлиняя свой век аугметикой, благословением Омниссии — Бога-Машины марсианского жречества. Минуя адептов, Равашоль отмечал про себя, какого благословения удостоен каждый из них, и поклялся, что в один прекрасный день он тоже будет удостоен такой благодати, даром что сам Император выражал общеизвестную неприязнь к вещам подобного рода.