Русс снова сглотнул и посмотрел на палубу, хотя его слова по-прежнему были обращены к Хавсеру.

Хавсер оцепенел и дрожал всем телом, а его ноги словно приросли к полу.

— Тебе дали шанс, Магнус. Мы позволяли тебе накапливать знания и заниматься исследованиями. А когда твои занятия стали нас тревожить, когда мы забеспокоились о последствиях опасных изысканий, мы прямо заявили тебе об этом. Никейский Совет должен был стать моментом примирения. Ты поклялся, что откажешься от своего хитроумного искусства. Ты поклялся! Ты поклялся подчиниться решению отца!

Голос примарха понизился до шепота.

— Но ты не выполнил своей клятвы. Ты открыто нарушил эдикт Никейского Совета. И в этом твоя вина. Ты должен был знать, что руки отца будут связаны. Ты должен был знать, что ему не останется ничего другого, как обратиться ко мне с приказом о возмездии.

Русс взглянул в глаза Хавсера.

— Так вот, я оказываю тебе любезность. Как брат брату. Я даю тебе отсрочку, которую не предоставил бы ни одному из врагов. Уладь все свои дела. Эвакуируй жителей городов. Отключи системы обороны. А сам вместе с Тысячей Сынов выйди навстречу и приготовься сдаться, как только я прибуду. Прошу тебя, Магнус. Против тебя спущены Волки Фенриса. Только ты сможешь предотвратить кровопролитие.

Примарх поднялся на ноги.

— Магнус, пожалуйста. Прошу тебя.

Король Волков отвел взгляд и повернулся спиной к Хавсеру.

— Он отвечает? — с тревогой спросил он.

— Я не ощущаю ответа, — дрожащим голосом произнес Хавсер. — Но ведь я не знаю, что при этом происходит.

Русс сердито зарычал.

— А если бы и знал, — продолжал он, болезненно ощущая на себе взгляды остальных Волков, особенно Хельвинтра, — я никогда не был в этом уверен.

Король Волков ничего не ответил.

— Мой лорд, что… что сделал ваш брат? — осмелился спросить Хавсер.

— Он решился на злодейское колдовство, которое перенесло его прямо в сердце Терры, к нашему Императору.

— Но… зачем?

— Он объяснил это тем, что хотел предупредить отца, — не оборачиваясь, ответил Русс.

Его голос звучал раскатисто и глухо, словно отдаленный гром.

— Предупредить?

— Магнус считал это настолько важным, что рискнул нарушить данную клятву, — пробормотал Русс.

— Прошу меня простить, — сказал Хавсер, — но разве этот поступок не свидетельствует о преданности вашего брата? А предупреждение было проверено? К нему отнеслись со всей серьезностью?

Русс повернулся к нему лицом.

— К чему? Мой брат безумец. Глупец-чернокнижник.

— Мой лорд, — не унимался Хавсер, — он знал, что нарушает эдикт Никейского Совета, знал, что за этим последует возмездие, и все же рискнул лично доставить предупреждение. Зачем ему все это, если бы речь шла о пустяках?

— Скальд, ты никогда не был воином, — почти благодушно сказал Король Волков. — Стратегия не самая сильная твоя сторона. Попробуй рассмотреть свое предположение с обратной стороны. Магнус отчаянно хочет, чтобы решение Никейского Совета было отменено. Он жаждет получить позволение продолжать свои колдовские игры и заниматься нечистой магией. Поэтому он выдумывает угрозу, о которой пытается нас предупредить, и повод выбирает настолько значительный, что мы должны будем его простить и устранить все препятствия. Угроза должна быть до того немыслимой, что нам осталось бы только благодарить его и признать, что он был прав с самого начала. Всегда. Вот таков его замысел.

— А вам известно, что это была за немыслимая угроза? — спросил Хавсер.

— Магнус заявил, что великий Хорус готов восстать против Империума, — сказал Русс. — По твоему лицу, Ахмад Ибн Русте, я вижу, что и ты сознаешь, насколько смехотворно это звучит.

Хавсер обернулся к Хельвинтру, но закрытое маской лицо жреца оставалось непроницаемым.

— Великий лорд, Король Волков, — снова заговорил Хавсер, — это не первое предупреждение относительно Воителя. Прошу вас…

— Наш скальд имеет в виду инцидент с Эадой Хельвульфом, мой лорд, — вмешался Хельвинтр.

— Мне о нем известно, — кивнул Русс. — Должен признать, пример довольно убедительный. Но опять давайте рассмотрим стратегию. В той ситуации непосредственно подле тебя, признанного проводника вражеской силы, был обращен и заражен один из наших годи. И конечно, бедняга Хельвульф перед смертью бормочет все ту же грандиозную ложь. Из уст дополнительного источника история Магнуса должна звучать еще более правдоподобно.

Русс снова заглянул в глаза Хавсера.

— Истина в том, что Магнус отчаянно пытается провести кампанию по дезинформации, чтобы поддержать свой обман, и я в этом убедился. Ему нет необходимости отвечать через тебя, скальд. Он уже ответил.

Король Волков повернулся к Хельвинтру и остальным Астартес:

— Уведите его, но держите при себе вплоть до самого прибытия. Я хочу, чтобы канал связи с братом оставался открытым. Бедный мой брат. Пусть он видит, как мы идем. Пусть знает, что просить о милосердии никогда не поздно.

— Мой лорд, — заговорил Хавсер, — что же теперь будет?

— Что теперь? — повторил Леман Русс. — Теперь Просперо сгорит.

Я зовусь Ахмадом Ибн Русте, я скальд Тра, и я принес к очагу сказание о рейде Влка Фенрика на Просперо, как велит мне мое призвание.

Много голосов прозвучит в нем и много воспоминаний, потому что я, скальд Тра, выполняю свой долг, возложенный на меня Огваем Огваем Хельмшротом, ярлом Тра, а до него Гедратом Гедратсой, ярлом Тра. Долг этот велит мне собирать все рассказы воинов Тра и сплетать их в сказание, которое можно будет вновь и вновь пересказывать у очага, пока вюрд не оборвет мою нить.

А вас, кто собрался у очага, кто слушает меня при свете пламени, кто прихлебывает мьод и ожидает, пока прозвучит его часть сказания, вас я прошу меня простить. Это и моя история тоже, внутри нее мой голос и мои воспоминания, которые невозможно пропустить. Потому что у меня есть еще одно имя — Каспер Хавсер, гость Фенриса, друг Шестого легиона, пешка Пятнадцатого, свидетель и чужак.

Сказание о Просперо не только воспоминание. И все мы это знаем. Прежде всего это сказание о храбрости и верности Астартес Шестого легиона. Это сказание о долге, исполненном без колебаний и вопросов. Всеотец отдал приказ Стае, и задание было выполнено. Никто из услышавших это сказание не сможет усомниться в верности Влка Фенрика.

И еще это плач. Плач о печальной необходимости, о которой мы все сожалеем. Эта война не доставила нам никакой радости, не принесла ни наград, ни славы. С наказанием братского легиона, даже когда все прошло так успешно, нелегко смириться. Волки Шестого всегда несли самую тяжкую ношу: будучи избранными охотниками Всеотца, они взваливали на свои плечи ответственность, невозможную для других легионов. Нет никакого стыда в том, чтобы назвать эту историю сказанием печали и скорби. Все мы с радостью смыли бы воспоминания о нем из своей памяти и были бы счастливы, если бы этого не происходило.

Просперо погиб в огне. Волки Фенриса обрушили на него свою ярость, и Просперо ярко вспыхнул, а потом погрузился во тьму. Братство Тизки, искушенное во многих ремеслах и науках, не могло противостоять смертельному удару. Битва была кровавой и жестокой. Но исход у нее мог быть только один. Никто не выстоит против Волков, никто, даже Алый Король и его Тысяча Сынов.

Мы знаем результат. Мы знаем, чем все это закончилось. Мы знаем, что Магнус, сломленный, бежал с остатками своего благородного войска и бегством своим развеял последние сомнения в причастности к силам некромантии. Только самая темная магия позволила ему вырваться с поля боя живым.

Но есть одна часть сказания, которая вам еще неизвестна, и это мои воспоминания. Я расскажу их вам лишь однажды.

Здесь и сейчас.

Забили барабаны; это была антимузыка, предшествующая высадке. Мне выдали броню — броню трэлла, которую надлежало надевать под шкуру, чтобы усилить защиту кожаной одежды, ставшую моим повседневным костюмом. Кроме имеющейся у меня секиры и генератора смещающего поля, мне выдали превосходно отделанный, укороченный лазерный пистолет. Я уверен, что его взяли из оружениума ярла Огвая. Оружие было старинным, но превосходно сохранилось. Его содержали в безукоризненной чистоте и много раз разбирали и собирали, чтобы убедиться в работоспособности механизма. За время его существования, которое было явно длиннее моей жизни, рукоять удалили и заменили простым куском яблоневого дерева, подогнанным по форме. На поверхности дерева золотой нитью был выложен символ Ура. Когда-то давно этот пистолет принадлежал офицеру сил обороны великого, но обреченного города-проекта Ур. Пистолет выбрал для меня гордый жрец Аун Хельвинтр, знавший о моем прошлом и о том, что мое детство прошло в трудовых общинах Ура.