Накопив огромный багаж знаний и развив собственную мифологию, Блайк объединил и подытожил всё ранее высказанные идеи в своей величайшей поэме, «Книге Уризена».

Великое творение еретика начиналось с аллегорического описания падения «Человека Небесного» в водоворот приземленных чувств, названных Корнелием «темными аллеями души». На протяжении всей книги люди — потомки «Человека Небесного» — пытались превзойти свои мирские страсти и воплотить их в некое чистейшее чувство, которое Блайк именовал «Божественным». С тем, чтобы лучше описать этот вселенских масштабов процесс, Корнелий ввел существо, которому суждено впервые совершить революцию чувств и страстей. Имя этого «Пробуждающей Сущности» звучало на языке Блайка как «Орк», и Юлий рассмеялся, удивившись забавному совпадению. Не мог же, в самом деле, Корнелий предвидеть, как широко эта зеленокожая зараза расползется по Галактике?

Далее в поэме говорилось о том, что падение человечества с высот благодати привело к потере важной части его сути — того самого «Божественного», и поэтому на протяжении эпох люди были обречены на бесплодные попытки отыскать утраченное и воссоединиться с ним. Строки из поэмы, в которых описывались метания человеческой души, раздробленной на мелкие осколки, и неустанно пытающейся собрать воедино потерянные частички, явно перекликались с мифами Древнего Гипта так в тексте, высеченными на гробницах его царей. В одной из таких легенд рассказывалось о древнем боге Осирисе, преступно рассеченного в начале времен на множество кусков, и об обязанности, возложенной на человечество — отыскать все части тела Осириса и в награду обрести духовную цельность.

Вообще-то, несмотря на все недостатки самого Блайка и его работ, Юлий Каэсорон признавал за жрецом оригинальность мыслей и храбрость, необходимую для того, чтобы в открытую высказывать их в столь опасную и неприспособленную для свободного философствования эпоху. Не имея возможности силой оружия свергнуть ненавистных угнетателей, Корнелий использовал против них свой пророческий дар, свои необычные способности и умение увлекать за собой людей.

Блайк отвергал порядок и закон в любых формах, приветствуя беспокойные мистические силы, зовущие человечество к пробуждению, к страстной и чувственной жизни, к духовному росту и развитию.

— Мы обретаем Знание только через Ощущение, — с улыбкой читал самому себе вслух Юлий. — Полная свобода — вот то, чем должен быть наделен каждый человек, ибо любые рамки и границы оскорбительны. Страдать от наслаждения и наслаждаться страданием — главная цель нашей жизни.

ВНОВЬ, КАК И ПРЕЖДЕ, ВОИНЫ ЗАНИМАЛИ МЕСТА у круглого стола Гелиополиса, освещенного лишь огнем, пылающим в жаровне посреди столешницы, да факелами, укрепленными на золотых постаментах статуй.

Саул Тарвиц всего лишь второй раз в своей жизни преступал порог великолепной залы, но за те месяцы, что прошли со дня его принятия в ряды Братства, многое изменилось. Он и не подозревал, сколь многое.

Могучая фигура Лорда Фулгрима возникла в ярком проеме Врат Феникса. Перед встречей со своими лучшими воинами Примарх облачился в пурпурную тогу, украшенную золотым шитьем, складывающимся в пылающие очертания птицы-феникса. На длинных волосах Фулгрима возлежал венок из золотых лавровых листьев, а препоясался Финикиец полюбившимся ему серебряным мечом. Обходя воинов, Примарх каждого называл по имени и находил для всех добрые слова. То, какое впечатление на гордых и суровых Капитанов Детей Императора производило подобное обращение, сложно передать словами. Когда Фулгрим похлопал Саула по плечу и сказал что-то ободряющее, Тарвиц испытал почти физическое наслаждение и восхищение при одной лишь мысли о том, что столь прекрасный, идеальный воин помнит его имя…

Соломон Деметер, сидевший напротив Саула, поприветствовал его легким кивком. Тарвиц вспомнил, что, когда они с Люцием и Эйдолоном вошли в Гелиополис, Второй Капитан внимательно взглянул именно на него. Мрачный Марий Вайросеан занимал кресло рядом с Деметером, а с другой стороны беспокойно вертелся Юлий Каэсорон, хохотавший в голос над своими же кровожадными историями о резне, которую его Рота учинила на борту флагмана Диаспорекса. Издавая различные звуки и широко размахивая руками, Первый Капитан изображал наиболее удачные, по его мнению, смертельные удары, щедро раздаваемые врагам.

Тарвиц заметил в глазах Соломона отблеск гнева, когда Каэсорон начал описывать, как они с Примархом пробились на капитанский мостик и чуть ли не вдвоем перебили там несколько сотен жутких монстров. Саул немного удивился, вспомнив, что честь первыми ворваться в сердце вражеского корабля принадлежала воинам Деметера, и что оборону на мостике держали не так много солдат.

По правую руку Фулгрима восседал Лорд-Коммандер Веспасиан, и его добрые глаза лучились искренней радостью при виде того, что все три офицера Детей Императора живыми и невредимыми вернулись со своего задания. Тарвиц улыбнулся в ответ, про себя же думая о том, что накопившаяся за время войны на поверхности Убийцы усталость ещё не скоро отпустит даже его. Мегарахниды оказались страшными врагами, и нежданная помощь от Лунных Волков пришлась как нельзя кстати.

Саул мельком глянул на Эйдолона, вспоминая яростную перебранку, случившуюся между ним и Капитаном XIV Легиона Тариком Торгаддоном сразу же после встречи с воинами Хоруса. Несмотря на все уважение, которое Тарвиц по долгу службы питал к Эйдолону, он не без удовольствия понаблюдал тогда, как бесстрашный и умный Торгаддон ставит на место его Лорд-Коммандера.

И, хотя позже Эйдолон сумел вернуть доверие Лунных Волков, исправно служа Воителю, урок, данный ему Тариком за детские ошибки, допущенные при высадке, наверняка засел в голове у гордого советника Фулгрима.

И прекрасному Люцию не удалось вернуться с той войны без боевых шрамов. Хотя ни одному мегарахниду, конечно же, не удалось нанести ни малейшего пореза лучшему мечнику Легиона, дуэль в тренировочном зале с Гарвелем Локеном дала ему столь же серьезный урок и памятку в виде изуродованного носа. Несмотря на все старания апотекариев, лицевая кость срослась неправильно, и идеальный профиль Люция погиб навсегда. Правда, никто, кроме самого мечника, внимания на это не обратил.

Тем временем Врата Феникса наконец-то закрылись, и Фулгрим занял свое место у стола, протянув руки к жаровне.

— Братья, в пламени сем вновь я приветствую вас в рядах Братства Феникса!

Повторив жест примарха, воины хором произнесли:

— Выйдя из огня, в огонь мы вернемся!

— Как я счастлив, что могу вновь видеть всех вас рядом с собой, дети мои, — напевно произнес Фулгрим, одаривая Капитанов улыбкой, от которой их душам захотелось петь. — Много дней минуло с тех пор, как мы в последний раз собирались здесь и слушали превосходные повести о храбрости и славе. Наконец-то мы вместе, и вместе мы отправимся в неизведанную часть Галактики, дабы раскрыть её удивительные тайны. Наши астропаты оказались неспособны прозреть мрак, окружающий эту область космоса, но Детей Императора этим не испугаешь. Мы всегда рады трудностям и угрозам, ибо преодоление их ведет к совершенству.

Тарвиц увидел в глазах Фулгрима жестокое предвкушение грядущих битв, и, когда Примарх говорил об опасностях дальнейшего пути, это чувство передалось Саулу и зажгло его кровь. Никогда прежде, даже в своей знаменитой речи на Хемосе пред лицом Императора, Феникс не был столь возбужден и энергичен. Казалось, что всё тело Примарха напрягается от наслаждения звуками собственного голоса.

— Наши возлюбленные братья, — продолжал Фулгрим, все более и более музыкально, — вернулись, исполнив свой долг миротворцев, и, я знаю, они опасаются, что упустили долю славы, завоеванной нами бок о бок с братским Легионом Мануса, их чело увенчано не менее достойными лаврами. Им выпала честь сражаться вместе с Десантниками Воителя против злобных чужеродных тварей.