За его спиной лежал Феррус Манус, бесчувственный и изуродованный, но живой.
ВЕЛИКИЕ ВРАТА Железной Крепи отворились и Юлий увидел своего Примарха, несущего огромный Крушитель Стен. Габриэль Сантар замер, пытаясь понять, что произошло за непроницаемыми стенами, но в этот миг Каэсорон, обернувшись, крикнул:
— Финикийцы!
Действуя невероятно слаженно, словно один человек, Гвардейцы Феникса взмахнули своими золочеными алебардами, и потрескивающие энергией лезвия обезглавили Морлоков, стоявших рядом с ними. Десять голов рухнули наземь с ужасающей симметрией, но тела, удерживаемые доспехами, остались стоять, словно жуткий памятник предательства. Юлий широко улыбнулся, заметив гримасы страха и абсолютного непонимания на лицах астропата и Сантара. Гвардейцы Феникса тем временем сошлись в центре Анвилариума, держа перед собой окровавленные алебарды, превратившиеся в оружие палачей.
— Во имя Авернии, что вы творите? — наконец обрел дар речи Сантар. Врата Железной Крепи с грохотом захлопнулись за спиной Фулгрима, и Пернвый Капитан Железных Рук обернулся к нему, потянувшись за своим мечом. Впрочем, он тут же остановился, видя недвусмысленные движения Гвардейцев Феникса.
— Где Феррус Манус? — в отчаянии крикнул Габриэль.
Фулгрим ответил ему покачиванием головы и улыбкой, в которой читалась жалость.
— Он жив, Габриэль. Хотя и не пожелал прислушаться к голосу разума и тем самым обрек всех вас на смерть. Юлий…
Каэсорон, немного озадаченный первыми словами повелителя, с улыбкой кивнул и повернулся к Сантару. Сверкающие энергокогти с тихим лязгом вышли из пазов рукавиц его терминаторской брони. Габриэль понял, что последует дальше, но ничего не успел поделать — Юлий вонзил когти в его грудь и рванул их сверху вниз. Лезвия прошли сквозь броню, рассекли грудную клетку Сантара и вышли из таза, сопровождаемые фонтаном крови и желчи.
Первый Капитан Железных Рук обрушился на пол, остатки жизненных сил вытекали из его рассеченного тела, а Юлий с наслаждением вдохнул аромат плоти, сожженной энергией когтей.
Благосклонно кивнув, Фулгрим щелкнул по воксу и открыл канал к «Гордости Императора».
— Марий? Прекрасно. Мы возращаемся на «Огненной Птице», поэтому проследи, пожалуйста, чтобы нас не побеспокоили. Можешь открыть огонь.
Глава Двадцатая
Долгая дорога/Истваан V/Идеальная ошибка
МРАЧНЫЕ ВИХРИ постоянно меняющихся цветов и оттенков, невиданных за Вратами Эмпиреев, обвивали силуэт «Гордости Императора» и закручивались вокруг небольших судов сопровождения, прорывавшихся через опасности варпа. На корпусе флагмана Феникса виднелись свежие шрамы, полученные в недавней перестрелке, но они, хоть и повредили красоте корабля, ни на йоту не уменьшили его великолепия. Пушки флота Железных Рук совсем незначительно повердили могучее судно, ибо огонь их велся вразнобой и со слишком большой дистанции — артиллеристы и комендоры 52-ой Экспедиции просто не успели понять, что их братья по оружию в одно мгновение обратились злейшими врагами.
Битва у Каллинида оказалась короткой и жестокой, причем потери в ней несла лишь одна сторона. Хотя флот Детей Императора в несколько раз уступал по численности кораблям Железных Рук, внезапность нападения и удачное расположение «изнутри» их построения принесли предателям легкую победу, не дав лоялистам возможности нанести ответный удар.
Впрочем, к страшному разочарованию Мария Вайросеана, Фулгрим не позволил довести уничтожение 52-ой Экспедиции до конца и приказал начать варп-переход после разрушения двигателей и реакторов «Железного Кулака». Оставив за собой исковерканные обломки и беспомощно дрейфующие суда Х Легиона, корабли Детей Императора один за другим вошли в Имматериум и взяли курс на Истваан, готовясь воссоединиться с верными Воителю силами.
Казалось, что все идет превосходно, однако, примерно через неделю после предательской атаки на Железных Рук, флот предателей угодил в самый центр ужасающих по силе варп-штормов, настоящих ураганов нереального мира. Один из кораблей не выстоял под напором стихии и разломился надвое, прежде чем немногие оставшиеся в живых навигаторы смогли найти относительно безопасный путь посреди бушующей стихии.
Момент, когда первый удар шторма обрушился на «Гордость Императора», был поистине кошмарен. Жуткие крики агонии и ужаса разнеслись по кораблю из залов и кают Хора Астропатов, и вслед за тем завыли тревожные сигналы. Один из навигационных алтарей взорвался, переполнившись покидающими тела умирающих астропатов психосилами, по корпусу флагмана заплясали фиолетовые молнии — но пустотные щиты и силовые поля сдержали прорыв нереальности. Сотни навигаторов скончались в первые же секунды, почти все выжившие превратились в жалкие, дрожащие тела, беспрестанно издающие бессвязный, идиотский лепет. Перед тем, как их перебили в целях безопасности, из обрывков повторяемых слов удалось понять, что причиной бури послужил чудовищный выброс жизненной силы, отразившийся чуть ли не на всей Галактике. Уцелевших навигаторов преследовали образы мира, охваченного взметнувшимся до небес огнем, ползучей смерти, одним ударом унесшей миллиарды жизней.
Лишь Фулгрим и его доверенные приближенные сумели понять, что знаменуют эти видения, и они встретили убийство Истваана III разнузданными пирами, наслаждаясь безграничной жестокостью и гордыней Воителя, а вслед за ними в бездну кутежей погрузился и весь Легион.
Пока Астартес продолжали сползать в бездну разложения, приготовления к «Маравилье» Беквы Кински шли своим чередом, с каждой репетицией достигая новых «высот» упадочности и неприличия, которые, правда, вызывали неизменный восторг у большинства Летописцев. Коралина Асенека почти не сходила со сцены, пытаясь воспроизвести своим уникальным голосом гимны, звучавшие в Храме Лаэра, а сама Беква с неверояной страстью желала достичь совершенства своей новой симфонии, в которой должна была воплотиться мощь, почерпнутая ею в Зале Меча. Ради этого она даже создала новые, невиданные музыкальные инструменты, звучавшие не похоже ни на один из существовавших прежде. При беглом взгляде они могли показаться чем-то вроде оружия — монструозных размеров валторны, схожие с ракетными установками, струнные механизмы с притороченными длинными трубками, напоминающими стволы винтовок.
«Ла Венице», по почти всеобщему мнению, превратилась в действительно волшебное место, средоточение высокой музыки и живописи, и множество Летописцев трудились там над украшениями зала и декорациями, что должны были стать достойным обрамлением «Маравилье».
Фулгрим почти все свое время проводил в «Ла Венице», высказывая идеи по поводу картин или скульптур, и каждое слово, воспринимаемое с благоговением и трепетом, немедленно вызывало прилив сил и неистовые приступы творчества у собравшихся.
Тем временем разрозненные клочки информации стекались к нему из системы Истваан, и оказалось, что план Воителя уничтожить лояльные Императору части своих Легионов провалился. Впрочем, Хорус, с присущей ему гениальностью, сумел обратить случившееся себе на благо и превратить руины Истваана III в место, где преданные ему армии должны были завершить начатое в войне с Ауретианской Технократией — кровью подтвердить верность Воителю.
Именно поэтому, объявил Фулгрим в своем узком кругу, капеллан Чармосиан и лорд-коммандер Эйдолон даже сейчас служат на благо III Легиона, возвышая его в глазах Воителя превосходными действиями против бывших собратьев. Разумеется, теперь эти ничтожные слепцы — просто ржавчина на оружии Хоруса, которую нужно стереть прежде, чем нанести удар в сердце прогнившего насквозь Империума.
Единственное, о чем жалел Феникс — так это о том, что его встреча с братом так сильно задерживается.
Больше того, после гибели почти всех астропатов, прямая связь с 63-ей Экспедицией оказалась практически невозможной — во всяком случае, любой, кто попытался бы переслать телепатическое сообщение бушующий в варпе сквозь ураган безумия, рисковал жизнью или, по меньшей мере, разумом. К тому же, у них было куда жизненно важное занятие — прокладка курса среди ежечасно меняющихся течений Имматериума. По самым обнадеживающим выкладкам, путь к Истваану III должен был занять два месяца.