— Реквер, дай отбой, — раздался другой, совершенно незнакомый ему крик.

Три ракеты, окутанные клубами дыма, рванулись с салазок и устремились к намеченной цели. Первая по безукоризненной траектории догнала «Искру Прометея» и ударила в двигатель. Боеголовка взорвалась в самом сердце «Огненного копья», превратив истребитель в оранжевый шар пламени и серебряные искры обломков. Остатки горящего фюзеляжа рассыпались по горному склону, оставляя за собой струи черного дыма и ослепительные искры взрывающихся боеприпасов.

Второй вражеский пилот выжал все из своих двигателей, но ускользнуть от ракеты, запущенной с такого близкого расстояния, у него не было ни единого шанса. Система самонаведения учитывала каждый его рывок и поворот, скрыться было негде. Пилот перекрыл подачу энергии и выбросил заглушки аэродинамического торможения, надеясь на перелет, но ракета уже была слишком близко, и дистанционный взрыватель вызвал детонацию меньше чем в десяти метрах от воздухозаборников.

Пламя и тысячи острых вращающихся фрагментов шрапнели немедленно были втянуты в двигатели и через мгновение вызвали чудовищный взрыв, разорвавший судно на куски. Вид вражеского корабля, так бесповоротно уничтоженного, обычно приводил к выбросу адреналина, но на этот раз Реквер смотрел на падающие обломки своей жертвы и ничего не чувствовал.

Он отпустил тумблер запуска ракет и посмотрел на дисплей в поисках следов третьей цели. Она уже сбита его ракетой? Он этого не видел, но та цель была поблизости от второго взрыва. Реквер помнил, что от него требуется визуальная проверка третьей цели, но ничего не мог обнаружить и потому постоянно смотрел вниз. Мысль о том, что вражеское судно могло нацеливать на него свое оружие, даже не приходила ему в голову. На его лице появилась рассеянная улыбка. Серый туман, заполнивший голову, успокаивал его и не пропускал никаких мыслей о сбитых кораблях.

Довольная улыбка не покинула лица Птелоса Реквера до тех самых пор, пока он не направил свой истребитель в горный склон.

Отсек наполнился дымом и пламенем, Кай закашлялся, и его сознание с резким толчком вернулось в тело. Собственная плоть показалась ему чрезвычайно тяжелой, он выдохнул облако пара и взглянул в лицо Атхарвы. В глазах адепта сверкнули искры морозной зимы, но быстро угасли, уступив место обычному разноцветью.

Длинная пробоина в носовой части корабля дымилась, а на обломке крыла встречный поток трепал толстые кабели и обрывки растяжек. Катер дрожал всем корпусом и кренился, как подстреленная птица, падая с неба навстречу безжалостной земле. У Кая перехватило дыхание, а горный морозный воздух хлестнул по лицу. Свирепый ветер метался по отсеку, раздувал пламя и изо всех сил старался выбросить оттуда пассажиров.

Кирон и Джития прильнули к сломанным стойкам, Севериан прижался к борту, Тагоре и Шубха вцепились в переборку, а Атхарва остался возле Кая. Астартес из Тысячи Сыновей держался за полку над его головой и прижимал астропата к креслу, чтобы тот не вывалился.

— Я не могу больше держать машину в воздухе! — крикнул из рубки Ашубха. — Мы падаем!

— Как ты это сделал? — закричал Кай сквозь завывание ветра.

Атхарва проигнорировал его вопрос.

— Никогда больше так не поступай, — сказал он. — Из-за тебя оба наши сознания могли остаться в черепе пилота вплоть до его удара о скалу.

— Ты заставил пилота расстрелять свои корабли.

Атхарва покачал головой.

— Нет, я только показал ему кое-что, наиболее близко отвечающее его представлениям о вражеской цели, а решение принимал он сам. Я ничего не изменил в его собственном мыслительном процессе. Я силен, но не настолько.

Кай вспомнил рассказ Эвандера Григоры о когносцитах, но затем понял, что Атхарва только подтолкнул пилота к решению, а не подчинил его своей воле.

Разница небольшая, но существенная.

Впрочем, сейчас, когда земля с убийственной неотвратимостью неслась им навстречу, все это казалось несущественным. Башни, еще недавно казавшиеся такими маленькими и далекими, теперь оказались ужасно близко, и Кай уже мог различить отдельные улицы и обветшавшие строения, мелькавшие, словно в калейдоскопе, хотя Ашубха насколько возможно старался контролировать снижение.

Катер из последних сил старался вырваться из цепких объятий гравитации, но в этой борьбе он победить не мог. С оторванным крылом и пробоиной в корпусе, он вспорол землю с оглушительным грохотом и скрежетом разрываемого металла, который, казалось, никогда не затихнет.

Глава 15

СБОР ОХОТНИКОВ

ВЫНУЖДЕННЫЕ ПРОСИТЕЛИ

ГЛАВА КЛАНА

В этом городе хорошо знали Йасу Нагасена, и никто не осмеливался его задерживать, когда он проходил под Обсидиановой аркой. Много времени прошло с тех пор, как он впервые прошел по пустынным городским проспектам, с удивлением рассматривая высокие сооружения, о существовании которых за их стенами никто даже не догадывался. Дворцовые строители, возможно зная о том, что жители Города Зрения редко покидают стены своей тюрьмы, не жалели средств и употребили все свое умение, чтобы сотворить город настолько же красивый и гармоничный, насколько изолированный.

— Интересно, кто дал имя этому городу, — пробормотал Нагасена, разглядывая позолоченные капители и расписной цоколь Изумрудного Склепа.

Внутри покоятся останки астропатов Терры, а также тех, кто не пережил заключительного ритуала, чтобы приступить к службе. Это место печали, построенное в весьма жизнерадостном стиле.

— Склепу? — спрашивает Картоно.

— Нет, Городу Зрения.

— Наверное, кто-то с довольно извращенным чувством юмора.

— Возможно, — соглашается Нагасена. — Или тот, кто по достоинству ценил истинную пользу этих несчастных слепых душ.

Картоно пожимает плечами. Ему здесь не нравится, и вопрос о названии его не интересует. Нагасена его не винит. Для его слуги это проклятое место. Большинство людей испытывают к Картоно ненависть, хотя и сами не в состоянии ее понять, а в этом месте каждый, кто его встречает, ненавидит по вполне понятной причине.

Картоно заставляет их ощутить свою слепоту.

Улицы города безлюдны. В Городе Зрения все знают, что они здесь, ощущают как пузырь пустоты в непрерывном гуле невидимых голосов, наполняющих воздух. Они олицетворяют молчание в городе голосов и не могут остаться незамеченными.

Нагасена видит их первым.

— Черные Часовые, — говорит он Картоно, глядя на отряд облаченных в доспехи солдат, марширующих им навстречу с винтовками на плечах. — Люди Головко. И под его личным предводительством, — добавляет Нагасена, заметив во главе отряда массивную фигуру генерал-майора. — Нам оказана большая честь.

— Я бы с радостью обошелся без этих почестей.

— Максим тоже полезен, — отвечает Нагасена. — В каких-то случаях охота требует скрытности, в других охотникам приходится выгонять свою жертву на открытое место… менее деликатными методами.

Картоно кивает и занимает позицию позади Нагасены, а Головко останавливает перед ними своих людей, и тяжелые ботинки в унисон ударяют в мостовую. Это отличные солдаты, хорошо обученные и дисциплинированные, не знающие жалости к врагам, но по сравнению с хирургической точностью Нагасены их можно считать весьма грубым инструментом.

— Максим.

Нагасена приветствует Головко поклоном достаточно глубоким, чтобы продемонстрировать уважение, но в то же время с видом собственного превосходства. Довольно простой жест, но он восхищает Картоно, хотя Головко никогда не понять его значения.

— Нагасена, — отвечает Головко. — Что ты здесь делаешь?

— Я пришел охотиться.

— Ты получил вызов?

Нагасена качает головой.

— Нет, но мои услуги пригодятся, не так ли?

— Мы сумеем поймать этих предателей и без твоей помощи, — заявляет Головко. — Я уже собираю команду, и к концу дня все будет закончено.

Нагасена поднимает голову и смотрит на длинное облако, закрывшее солнце.