— Думаю, что понимаю, мой лорд, — ответил Захариэль.

— Надеюсь, что так, — кивнул Лев. — Каждый из нас с легкостью может забыть об этом.

Лев с заговорщицким видом наклонился к уху Захариэля.

— А ты знаешь, что мы с тобой вступили в братство, к которому больше никто на Калибане не сможет присоединиться?

— Как это?! — воскликнул удивленный и смущенный Захариэль.

— Мы — единственные воины, которым довелось победить калибанского льва. Все остальные, пытавшиеся это сделать, погибли. Когда-нибудь ты расскажешь мне, как тебе удалось добиться успеха.

Значительность победы над чудовищем отозвалась в сердце Захариэля заслуженной гордостью. История успеха Джонсона в борьбе с монстром была хорошо известна на Калибане и даже увековечена в одном из оконных витражей Круглого Зала, но Захариэлю ни разу еще не приходило в голову, как именно тот уцелел в бою с таким уникальным чудовищем.

— Я польщен разделить с тобой братство, мой лорд, — сказал Захариэль и слегка поклонился.

— Это братство навсегда будет состоять только из меня и тебя, Захариэль, — добавил Лев. — Других таких зверей на Калибане больше нет. Да и все остальные великие звери почти истреблены, и в нашем мире их никогда не будет. Какая-то часть моей души склонна печалиться по этому поводу. Подумай сам — полное истребление, безвозвратное уничтожение рода.

— Это же великие звери, они способны только убивать, так почему же мы не должны их уничтожать? Они точно так же поступили бы по отношению к нам, если бы не рыцарские братства.

— Верно. Но почему они так поступают? Это проявление зла или просто их образ жизни?

Захариэль мысленно представил себе зверей, против которых сражался.

— Я не знаю, являются ли они воплощением зла, но каждый раз, когда я сталкивался с ними, в их глазах было… желание убивать, а не просто животный голод. В этих зверях есть что-то… неправильное.

— Ты очень проницателен, Захариэль, — сказал Лев. — В этих зверях действительно есть что-то неправильное. Я не знаю, что это такое, но они совсем не похожи на других существ, таких как лошади, лисы или люди. Это какие-то отклонения, отвратительные ошибки, произошедшие от каких-то ранних форм жизни, но до сих пор не вымершие. А ты можешь себе представить, что значит быть одним из таких созданий? Идти по жизни и знать, хотя бы на примитивном, зверином уровне, что ты совершенно один и другого такого никогда не будет. Подумай, как это должно сводить с ума. И звери перестали убивать только ради утоления голода, их собственная уникальность довела их до безумия. Поверь, Захариэль, мы делаем им одолжение, обрывая их жизни.

Захариэль кивал и прихлебывал вино; речь Джонсона так его увлекла, что он боялся вставить слово. В голосе лидера таилась какая-то странная меланхолия, словно он пытался уловить какие-то далекие, ускользающие воспоминания.

Но затем грусть внезапно исчезла, как будто Лев спохватился, что слишком неосторожен.

— Безусловно, кое-кто будет огорчен, что ты убил последнего из калибанских львов, — сказал Джонсон. — Например, Лютер.

— Сар Лютер? Но почему?

Джонсон рассмеялся:

— Он всегда стремился убить льва. А теперь у него не осталось ни единого шанса.

Вечеринка еще продолжалась, и она удалась на славу.

Захариэль радовался обществу других рыцарей. Ему нравилось, что он может смотреть на этих людей как на равных, и это вызывало ощущение признания и причастности. После разговора с Лионом Эль-Джонсоном он вернулся к своим товарищам, и вскоре разговор коснулся войны против Братства Волка.

Все пришли к общему мнению, что война близка к завершению и окончательный разгром мятежного ордена произойдет в самом близком будущем.

Он наслаждался превосходной едой и вином, а также выражением глаз мастера Рамиэля, не скрывавшего гордости за своего воспитанника. Но наибольшее удовольствие ему доставляла общая атмосфера праздника, поскольку юный рыцарь понимал, что в жизни человека не часто выпадают подобные моменты.

Ими стоило дорожить и наслаждаться, а потом сохранить в памяти на будущее.

«Война ужасающе красива, — писал на страницах своих „Созерцаний“ рыцарь, поэт и философ Ауреас. — Она в равной мере захватывает и страшит. Человек, однажды заглянувший в лицо войны, никогда ее не забудет. Война оставляет в наших душах неизгладимый шрам».

За время обучения Захариэль не раз слышал эти слова.

У его наставника, мастера Рамиэля, это изречение было одним из любимых. Старик в своих стараниях превратить группу претендентов из зеленых юнцов в рыцарей ежедневно повторял по памяти эти короткие и емкие фразы.

Цитаты стали такой же неотъемлемой частью тренировок, как стрельба по мишеням из пистолетов или учебные поединки на мечах.

Те, кто проходил обучение под руководством мастера Рамиэля, нередко говорили, что они вооружены не только традиционными для всех рыцарей пистолетами и зубчатыми мечами, но и прекрасными словами.

И тем не менее, как бы часто ни слышал Захариэль эти слова, он никогда до конца не понимал их значения вплоть до последних дней войны против рыцарей Волка.

Он выехал из темного леса на своем боевом коне, и первым впечатлением было, что ночное небо перед решающей атакой ожило пламенем. Весь предыдущий день Захариэль присматривал за дровосеками, рубившими строевой лес для осадных машин на нижних склонах горы.

После окончания этой работы, уже в сумерках, он возвращался в лагерь, ожидая, что там все спокойно, а вместо этого обнаружил, что его товарищи, рыцари Ордена, готовятся к взятию вражеской крепости.

Далеко впереди, на горной вершине, возвышалась крепость-монастырь рыцарей Волка, окруженная высокими серыми стенами со стоявшими на них воинами, и со всех сторон ее оцепляли замкнутые концентрические линии осады рыцарей Ордена. Сама крепость представляла собой шедевр военной архитектуры, но взгляд Захариэля приковывал к себе колоссальный огненный спектакль, разворачивающийся в небе по мере усиления артиллерийской дуэли, возникшей между двумя армиями над нейтральной землей.

Вверху разгорались сполохи пламени самых разных цветов и оттенков. Захариэль увидел короткие зеленые и оранжевые штрихи трассирующих снарядов, плавные разводы багряного огня зажигательных бомб и желтые дымные шары пушечных выстрелов.

Яркий горящий гобелен закрыл все небо — Захариэль никогда не видел ничего подобного.

Зрелище показалось ему одновременно устрашающим и прекрасным.

— Ужасающая красота, — прошептал он всплывшие в памяти при виде ошеломительной расцветки неба слова Ауреаса.

Красочное зрелище казалось таким совершенным, что нетрудно было позабыть о том, какую оно представляло грозную опасность. Те самые снаряды, что так великолепно освещали небеса, при попадании в цель несли мучения и смерть многим несчастным душам.

Бесспорно, война полна противоречий.

Позже он поймет, что в этой небесной картине не было ничего необычного, но это была его первая осада — других он еще не видел. Полномасштабные войны случались на Калибане нечасто, и обучение рыцарей сводилось в основном к ближнему бою, а не проблемам осады крепостей.

А с пришествием Льва рыцари Калибана почти не выступали друг против друга, по крайней мере не в систематических военных действиях. Обычно все конфликты, затрагивающие вопросы чести или оскорблений, решались путем обычных ритуальных поединков.

Здесь же перед глазами Захариэля разворачивался конфликт, в котором два рыцарских ордена были готовы бросить значительную часть своих сил в решающую битву, а такое происходило не в каждом столетии.

— Эй, ты! — окликнул кто-то его сзади.

Захариэль обернулся и увидел одного из военачальников Ордена, ответственных за ведение осады. Рыцарь направлялся к нему с самым грозным видом, и из-под капюшона сверкал разгневанный взгляд.

— Наступление вот-вот начнется. Почему ты не на позициях? Назови свое имя, cap!