Арвида отвернулся. Он был зол, но не на воинов Ангрона — это просто дикари, давным-давно не способные ни на что, кроме тупой работы кулаками. Его истинный гнев был направлен против Каллистона, того, кто привел их сюда вопреки его совету. Капитан всегда слишком верил в силу провидения. Сама мысль о том, что Магнус тоже способен ошибаться и примарх может оказаться отнюдь не безупречным лидером, казалась ему подобной анафеме. Хотя ясно, что все именно так. Им надо было оставаться в космосе, поискать выживших, а затем скрыться в глубинах Вселенной, чтобы прийти в себя. Просперо стал не более чем кладбищем.

Тем не менее многое оставалось неясным. Насчет Волков Просперо Арвида еще мог понять, но Пожиратели Миров — совсем другое дело. Действовали ли оба легиона заодно? Или против Тысячи Сынов выступили все остальные? Если да, то почему теперь? И для чего?

Пожиратели Миров стали сдирать со своих жертв доспехи, и началось настоящее осквернение мертвых тел. Безмятежная тишина наполнилась гиканьем и хохотом.

Арвида взглянул на дисплей шлема. Его отделение полностью погибло, значки воинов были неактивны. Он остался один на один с врагом, победить которого невозможно.

Самым безопасным было бы отступить, скрыться среди безмолвных улиц и подождать дальнейшего развития событий. Он знал, что скоро ему придется уйти, но бессмысленное варварство, свидетелем которого он стал, оскорбляло его высокоразвитое чувство собственного достоинства во всем, что касалось правил ведения войны. Его легион никогда их не нарушал!

Он встал из-за укрытия и единым слитным движением вскинул болтер. Прицелившись, увидел след, который выпущенный им заряд оставит в будущем, и испытал облегчение от несомненности убийства. Он нажал на курок, развернулся и метнулся обратно в темноту.

Арвида не видел, как капитан Пожирателей Миров рухнул на землю, как его шлем раскололся надвое от разорвавшегося внутри болтерного заряда. Но он слышал это. А затем — свирепые вопли и топот четырех дюжин ног, когда весь отряд ринулся на выстрел.

Он бежал, пригибаясь к земле, ныряя и увертываясь среди нагромождений взорванного железа. Шум погони, грубый и отвратительный, бился у него в ушах. Если его поймают, останется лишь мечтать о быстрой смерти.

Арвида прибавил ходу, заставляя тело бежать еще быстрее, едва замечая остовы зданий, пролетающих мимо в ночи. Он понимал, что тот выстрел был безрассудством. Даже глупостью.

И все-таки ему хоть на миг стало легче.

Его сила потрясает. Словно всеми способностями Астартес пожертвовали ради нее одной. Благодаря невероятной мощи этого могучего тела его кулаки двигаются так быстро, что их контуры кажутся размытыми. Он безоружен, но вряд ли это имеет значение: он привык уничтожать врагов голыми руками.

Он все время атакует, выискивает возможность пробить мою защиту. Я отбиваюсь, как могу, удерживая его на расстоянии тем, что бью по единственному уязвимому месту. Теперь я вижу его разум таким, каким он станет в будущем, — котел с кипящей и нескончаемой жестокостью. Крохотное оконце, через которое я увидел другого Кхарна, захлопнулось, осталась лишь эта изуродованная половина. Я могу и дальше продолжать в том же духе, напрягая свои телепатические мускулы, как он свои неестественным путем наращенные физические. Хотя боюсь, что от моих атак мало проку.

Он продирается сквозь град порожденных варпом ударов, которые давно свалили бы с ног менее стойкого. Я знаю, что, вероятно, причиняю ему боль, но он ее не замечает. Наверное, не существует такой боли, которая была бы сильнее той, что причиняет себе он сам.

— Колдун! — ревет он снова, стремительно бросаясь ко мне.

Я отскакиваю в сторону и врезаюсь в металлическую стену камеры, едва увернувшись от его вытянутых рук. Обрушиваю на него все, чем располагаю, бурлящий поток выжигающей память боли, способной лишить человека разума и растворить его, словно магний в воде.

Но в нем осталось так мало разума, что он даже не покачнулся.

Я использую момент и наношу тяжелый удар по его незащищенной голове. Удар точно рассчитан, в него вложена вся сила, какую я в себе нашел. Голова противника запрокидывается назад, и в воздух вслед за слюной летят брызги крови.

Потом я снова двигаюсь, уходя от яростной контратаки. Он подобен вихрю, смерчу из машущих конечностей. Его сапог взлетает в воздух, и тяжелый удар обрушивается на мое бедро. Слышен отвратительный хруст ломающихся тазовых костей.

Распростертый на полу, я пытаюсь отползти. Удар другой ногой дробит мне второе бедро. Без доспеха я совсем безоружен против столь мощных и яростных атак. Моя попытка бросить ему вызов до смешного абсурдна.

Я перекатываюсь на спину, увертываясь от страшного удара кулака. Кхарн нависает надо мной. С губ летит пена, глаза вылезли из разбухших глазниц.

Меня сгубила жалость. Это единственное чувство, которое Кхарн не может перенести; оно напоминает ему о том, каким он когда-то был. Не предложи я его исцелить, возможно, мог остаться в живых. Быть может, он убедил бы меня в справедливости своего дела, и я присоединился бы к движению, которое, по его словам, освободит Галактику.

Именно эта мысль убеждает меня в том, что я был прав, предприняв эту попытку. Когда я смотрю на эту дрожащую от ярости маску, нависшую надо мной, я вижу, какая судьба ожидала бы меня, стань я частью этого темного Крестового похода. Он потерял себя, и в том, что осталось, очень мало человеческого.

Его сжатая латная перчатка падает вниз, врезавшись мне прямо в лицо. Кости, уже ослабленные, вминаются внутрь. Я чувствую, как мой затылок делает вмятину в металлическом полу, и горячая липкая кровь заполняет ее, когда голова по инерции отскакивает обратно.

Мир опрокидывается, тошнотворно вращаясь вокруг. Я смутно чувствую второй удар, обрушившийся на ребра. Мое тело взрывается многоголосой какофонией боли. Заплывшие кровью глаза видят кулак, летящий навстречу, чтобы прикончить меня. Хорошо, что я вижу причину своей смерти. Ни о чем большем я, как верный сын Империума, никогда и не мечтал.

Перед концом я успеваю подумать лишь об одном.

Я дал тебе выбор, Кхарн. После убийства, когда утихнет безумие, у тебя будет время подумать об этом. Ты мог все изменить.

Понимание этого, я знаю, будет его преследовать. Мне страшно подумать, что с ним станет, когда неистовство закончится и он будет вынужден задуматься.

Я могу лишь предполагать и предполагаю, что он станет совершенно неудержимым и начнет бросаться на любого, кто попытается использовать его бешенство в своих целях. Никто не властен над ним, ибо он сам утратил власть над собой.

Когда кулак падает, я думаю именно об этом, но эта мысль не приносит утешения. Никакого утешения уже никогда не будет…

Ранее…

Арвида продолжал бежать. Мертвый город кишел Пожирателями Миров, рыщущими среди опустевших кварталов, словно головорезы из банд подульев. Пока что он опережал их. Он знал Тизку лучше, чем они, и прекрасно помнил хитросплетения ее улиц. Более того, его чувство будущего еще действовало, не давая ему свернуть не туда и предостерегая от неверных шагов.

Это не может длиться вечно. Раньше или позже придется отдохнуть, поспать, отыскать какую-нибудь еду. Его усиленный организм может обходиться без всего этого долго, но не бесконечно. Волки сожгли Просперо почти до основания, так что охота будет скудной.

Единственный шанс выжить — остаться в городе, ускользнув от хищников и найдя какой-нибудь транспорт, способный унести его с планеты. Он предполагал, что «Геометрический» еще на орбите, хотя попытки связаться с ним закончились неудачей. Корабль мог за себя постоять, даже сражаясь с полностью укомплектованным экипажем боевым кораблем Пожирателей Миров.

Итак. Вариантов немного, а шансы малы.

Каллистон — глупец. Возвращаться на Просперо было предсказуемой ошибкой, порожденной безмерной верой в примарха. Арвида никогда не разделял этой веры, даже тогда, когда легион еще был цел. Какой бы катаклизм ни случился здесь, Магнус оказался бессилен предотвратить его, значит, глупо сохранять веру в его стратегические выкладки. Теперь все, кто уцелел при разграблении Просперо, оказались в одиночестве; рассеянная горстка воинов, которых космические волны носят по всей Галактике, словно обломки погибшего галеона.