Локен заставил себя оторваться от этого безумия. Вспомнив слова, которые он бросил в лицо Хорусу Аксиманду у ворот храма Дельфоса, он снова громко прокричал их:
— Я не склонюсь ни перед каким храмом и не признаю существование духов! Я чту лишь чистоту Имперских Истин!
В следующее же мгновение его снова обступили каменные стены мрачного храма и напоенный ладаном воздух. Локен глубоко вздохнул. Сердце у него бешено колотилось, а голова кружилась.
Но он не ощущал страха, а только гнев.
Приходящие в этот храм обрекают всю человеческую расу темным силам, невидимо клубящимся в бездне варпа. Возможно ли, что это те же самые силы, что поразили Ксавье Джубала?
Те самые, которые едва не убили в корабельном Архиве Кирилла Зиндерманна?
Локену стало плохо при мысли, что все его знания о варпе оказались ложью.
Ему говорили, что там нет никаких богов.
Ему говорили, что в варпе нет ничего, кроме бессмысленной, ненаправленной энергии.
Ему говорили, что Галактика слишком бездушна для мелодрамы.
Все, что ему говорили, оказалось ложью.
Гнев придал ему новые силы, и Локен ринулся к алтарю, захлопнул старинную книгу и защелкнул медные застежки на обложке. Но даже закрытая книга источала ужасное стремление. Мысль о том, что книга может таить в себе хоть какую-то опасность, еще несколько месяцев назад рассмешила бы Локена, но, несмотря на весь ужас и бредовость всего увиденного и услышанного, он не мог не доверять собственным чувствам. Капитан схватил книгу, зажал ее под мышкой и направился к выходу из храма.
Закрыв за собой дверь и проскользнув под знаменем Седьмой роты, Локен снова оказался в пустынном сумраке стратегической палубы.
Зиндерманн оказался прав. Локен услышал музыку сфер, и она оказалась кошмарной песней, повествующей о разложении, резне и гибели всей Вселенной.
Локен был абсолютно уверен, что ему предстоит заставить ее умолкнуть.
В центре главного помещения истваанского Экстрануса возвышалась широкая ступенчатая пирамида, составленная из огромных каменных блоков, подобных которым Тарвиц не встречал ни в одном мире. Каждый блок был вырезан из какого-то здания, и на многих еще сохранились различные архитектурные детали — резьба, часть фриза, горгулья или даже отдельные статуи, самым странным образом выступавшие из общего фона.
У подножия пирамиды сгрудились истваанские солдаты, отчаянно сражавшиеся в ближнем бою с закованными в серые доспехи Астартес из Гвардии Смерти. Сражение велось без всяких правил, и искусство войны уступило место мучительной жестокости банальной резни.
Тарвиц перевел взгляд с развернувшейся у подножия битвы на самую вершину пирамиды, где яркий свет кружился и метался вокруг человеческой фигуры, выводящей рыдающую мелодию.
— В атаку! — взревел лорд Эйдолон.
Он ринулся вперед, словно наконечник копья, а штурмовая группа образовала вокруг него смертельно опасные крылья. Тарвиц выбросил из головы мысли о певце и помчался вслед за командиром. Он прикрывал его спину и уничтожал врагов, пытавшихся окружить группу.
Дети Императора присоединялись к сражению у подножия пирамиды. Вскоре рядом с Эйдолоном Тарвиц заметил и Люция, клинок мечника сверкал, словно пойманная звезда.
Неудивительно, что Люций быстро занял позицию рядом с командиром; он лишь подтверждал свое стремление подняться по ступеням служебной лестницы и занять место рядом с Эйдолоном как лучший воин Легиона. Тарвиц рубил мечом направо и налево.
Для борьбы с истваанцами не требовалось большого мастерства, а только сильная рука и желание победить. Пробиваясь сквозь ряды защитников в черных доспехах, Тарвиц вскоре взобрался на первую ступень пирамиды.
В перерыве между двумя ударами Тарвиц бросил взгляд наверх и увидел бойцов Гвардии Смерти, карабкающихся к фигуре на самой вершине пирамиды. Впереди виднелся знакомый массивный силуэт Натаниэля Гарро. Старинный друг Тарвица неутомимо взбирался наверх со столь знакомым мрачным упорством. Даже в пылу сражения Тарвиц испытал радость от очередной встречи со своим названым братом. Гарро продолжал стремительно подниматься к вершине, явно намереваясь атаковать сияющую личность, по-видимому, командующую битвой.
До сих пор лицо существа закрывали длинные волосы, но тут пряди отбросило, словно порывом ветра, и Тарвиц увидел, что на вершине пирамиды стоит женщина. Ее белые шелковые одежды медленно развевались, словно щупальца какого-то морского чудовища
Даже сквозь грохот боя Тарвиц слышал ее пение.
Женщина парила над пирамидой, удерживаясь только на звуковой волне. Человеческое горло не способно было производить подобные звуки. Они следовали один за другим, пронзительные ноты сталкивались, соединялись, переплетались. Казалось, что ее песня разрывает границу между варпом и реальностью, и вот уже камни с вершины пирамиды поднялись в воздух и начали по спирали подниматься к самому куполу.
Тарвиц не мог отвести от женщины глаз, но вот на поверхность мелодии всплыла одна диссонирующая нота и зазвучала в бешеном крещендо. В тот же момент взрыв снес часть пирамиды, и массивные каменные блоки запрыгали в потоках света. Пирамида содрогнулась, камни посыпались вниз на Детей Императора, убивая и калеча многих.
Грохочущая лавина камней пронеслась мимо Тарвица, и он едва сумел сохранить равновесие. По склону стремительно скатилось тело в доспехах Гвардии Смерти, и Тарвиц увидел окровавленное лицо Натаниэля Гарро.
Он пробрался по поверхности разрушающейся пирамиды к щели, в которую упал Гарро, наклонился и, вцепившись в наплечники доспеха, вытащил своего товарища на поверхность.
Тарвиц увидел, что Гарро серьезно ранен, и отнес его подальше от поля битвы. Натаниэль лишился одной ноги, оторванной выше колена, а часть грудной клетки и плечо были раздроблены. Быстро замерзающая кровь стеклянными пузырями застывала на его ранах, а в живот воткнулись острые каменные осколки.
— Тарвиц! — заскрежетал зубами Гарро, скорее от злости, чем от боли. — Это Дева Битвы! Не слушай ее.
— Держись, брат, — ответил Тарвиц, — я вернусь за тобой.
— Только убей ее, — бросил ему вдогонку Гарро.
Тарвиц взглянул наверх и увидел, что Дева Битвы переместилась ближе, направляясь к Детям Императора. Глаза закрыты, лицо безмятежно спокойное, руки раскинуты, словно она призывала воинов в свои объятия, и жуткая песня лилась из ее горла.
Каменные блоки вокруг Астартес снова стали подниматься в воздух. И вдруг Тарвиц увидел, как песнопение Девы Битвы оторвало от земли одного из Астартес — капитана Одовокара, знаменосца Легиона. Его доспехи дергались и прогибались, словно разрываемые невидимыми пальцами, и вскоре блестящие керамитовые пластины, сорванные песней Девы Битвы с тела, рухнули вниз.
А затем развалился на части и сам Одовокар: кровь вырвалась из артерий на его горле, влажно блеснули позвонки у основания черепа, и оторванная голова запрыгала по осыпающимся склонам пирамиды…
Пока умирал Одовокар, жестокая красота пения, которое, как казалось Тарвицу, предназначалось ему одному, полностью захватила капитана. Диссонирующие ноты говорили одновременно о красоте и смерти, об удивительном мире, который придет, едва он отдастся на волю мелодии и позволит ей завладеть его существом. Война тотчас закончится, и ненависти не останется даже в воспоминаниях.
Не слушай ее.
Тарвиц сердито хмыкнул, пистолет мгновенно оказался у него в руке, и он выстрелил. Теперь за пением почти не было слышно даже болтерной стрельбы. Снаряды ударили в защитную силовую оболочку, окружавшую Деву Битвы, и засверкали белыми вспышками преждевременных взрывов. Все больше и больше Детей Императора и воинов Гвардии Смерти поднимались в воздух, и акустическое воздействие обезглавливало их. Тарвиц понимал, что потребуется совсем немного времени, и превосходство Астартес будет потеряно.
Оставшиеся в живых истваанские солдаты уже перегруппировались и теперь карабкались вверх по пирамиде вслед за Астартес. Тарвиц увидел, как Люций в окружении врагов орудует мечом, и вокруг него кружит алая метель из замерзающей крови.
