Немиэль отметил девятый день рождения немного раньше, и хотя их возраст был почти одинаковым, а внешне мальчики все так же походили друг на друга, характеры представляли собой полную противоположность. Захариэль заметил, что Немиэль позабыл о результате поединка сразу, как только понял причину своего поражения.

— Все в порядке, брат, — ответил Немиэль. — Не так уж и плохо. Я видел, как ты это сделал, и ты больше не поймаешь меня на эту уловку.

И Захариэль знал, что брат прав. Каждый раз, когда он пытался повторно применить успешный прием, схватка бывала проигранной.

Победить Немиэля можно, но невозможно победить его дважды одним и тем же способом.

— Надеюсь, ты не очень разочарован, — сказал Захариэль. — Может, я и выиграл, но победа далась мне нелегко.

— Кого волнует, насколько легко это было? — огрызнулся Немиэль. — Ты ведь одержал победу, не так ли?

Захариэль все еще держал руку, и Немиэль в конце концов принял предложенную помощь и поднялся на ноги.

— А, не обращай внимания, — сказал он, отряхивая пыль. — Я просто переживаю свое поражение, да еще на глазах у Рамиэля. Наверное, надо чаще вспоминать обо всех тех случаях, когда я укладывал тебя на обе лопатки.

— Ты прав, — согласился Захариэль. — Я думаю, в человеческой натуре есть нечто такое, что заставляет нас порой вспоминать только о своих неудачах. А мы должны помнить о том, как мы счастливы.

— Счастливы?! О чем это ты?! — воскликнул Немиэль, направляясь вместе с братом вслед за остальными воспитанниками к выходу из тренировочного зала. — Ты только что ударил меня по голове, и мы живем в мире, населенном зверями-убийцами. О каком счастье ты говоришь?!

Захариэль взглянул на брата, опасаясь насмешки.

— Подумай сам. Из всех времен истории Калибана нам повезло родиться в один период с такими людьми, как Лион и Лютер. Мы успеем принять участие в кампании против великих зверей.

— Ну да, конечно, это великое счастье — отправиться в леса и встретиться лицом к лицу с чудовищами, которые либо проглотят нас целиком, либо разорвут на части.

Теперь Захариэль был уверен, что брат его поддразнивает. Ведь Немиэль всегда был склонен похваляться, какого смертельно опасного монстра он убьет, как только ему позволят ответить на вызов и проявить свою отвагу в бою против великого зверя.

Он не стал отвечать на насмешку и с пылом продолжал:

— Но мы здесь, мы претенденты Ордена и когда-нибудь станем рыцарями!

Захариэль широким жестом обвел зал: высокие стены, ряды оружейных стендов, спираль на полу и гигантскую мозаику с символом Ордена — повернутым клинком вниз мечом.

— Посмотри вокруг, мы учимся, чтобы стать рыцарями и избавить наш мир от угрозы нападения зверей. День, когда будет убито последнее из чудовищ, войдет в историю Ордена и всего Калибана, и его не забудут и за тысячу лет. История творится на наших глазах, и, если нам повезет, мы будем присутствовать при этих событиях.

— Все это верно, братец, — согласился Немиэль. — Люди будут говорить, что мы жили во времена перемен, правда?

— Времена перемен?

— Ты должен помнить, об этом нам говорил мастер Рамиэль, когда мы были еще новичками и оставались в темноте за дверями Ордена, прося нас принять.

— Я помню, — сказал Захариэль, хотя от той ночи, что они провели у дверей крепости-монастыря Ордена, у него в памяти почти ничего не осталось, кроме ужаса перед тьмой ночи и скрывающимися в ней хищниками.

— Он говорил, что эта фраза пришла к нам с древней Терры, — продолжал Немиэль. — Когда люди переживали периоды великих изменений, какие-то повороты истории, они называли их «временами перемен». Существовало даже такое выражение: «Пусть тебе доведется жить во времена перемен». Так они и говорили.

— Пусть тебе доведется жить во времена перемен, — повторил Захариэль. — Мне нравится. Само выражение звучит отлично. Я понимаю, что рыцарям не подобает верить в такие вещи, но эти слова звучат как молитва.

— Они и были молитвой, только в плохом смысле. Такие слова они говорили своим врагам. Это было, скорее, проклятие.

— Проклятие? Я не понимаю.

— Мне кажется, они предпочитали спокойную жизнь. Они не хотели ни кровопролитий, ни потрясений. Они не стремились к переменам. Наверное, они были счастливы. Хотели прожить долгую жизнь и умереть в своих постелях. Я думаю, они считали свою жизнь превосходной. И меньше всего хотели, чтобы какой-нибудь поворот истории все разрушил.

— Такое трудно даже представить, — заметил Захариэль, укладывая поднятый с пола меч на оружейную стойку. — Как можно вообразить, что кто-то полностью удовлетворен своим жребием и ничего не хочет изменить? Может, все дело в том, что мы живем на Калибане? Жизнь здесь тяжелая, и все привыкли к кровопролитным сражениям и потрясениям.

— Наверное, на Терре все по-другому, — высказал предположение Немиэль.

— Наверное. Просто мы принимаем как должное, что вся наша жизнь проходит в борьбе. По сравнению с Калибаном Терра, вероятно, могла бы показаться настоящим раем.

— Если только она существует, — заметил Немиэль. — Есть люди, которые утверждают, что это миф, придуманный нашими предками. Наше общество зародилось на Калибане и на Калибане оно умрет. Нет никаких звездных кораблей и потерянных братьев на других планетах. Все это обман. Придуманный из лучших побуждений, чтобы успокоить нас в особенно тяжелые периоды, но все же обман.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросил Захариэль. — Ты считаешь Терру выдумкой?

— Да, может быть… Не знаю, — признался Немиэль, пожимая плечами. — Мы можем сколько угодно смотреть на звезды в небе, но трудно поверить, чтобы там кто-то жил. Так же трудно, как и вообразить совершенный мир, в котором не хочется ничего изменить. Ты прав, брат. Наши жизни посвящены борьбе. Это все, чего мы можем ожидать, по крайней мере на Калибане.

На этом их дискуссия была прервана гулким голосом Рамиэля, донесшимся из-под входной арки в дальнем конце зала.

— Эй, вы, двое, пошевеливайтесь! — кричал наставник. — Вам сегодня вечером вне очереди заступать в дозор на сторожевых башнях. Или вы хотите, чтобы брат Амадис вас ждал?

Мальчики взволнованно переглянулись, но Немиэль опомнился первым:

— Брат Амадис вернулся?

— Да, — кивнул Рамиэль. — Мне следовало бы послать вас на кухню за такую проволочку, но, если вы пропустите его рассказ, это не пойдет на пользу вам обоим.

Захариэль вместе с Немиэлем стремглав кинулся к арочному выходу, ощущая радостное волнение и прилив новых сил.

Брат Амадис, герой Мапониса… Его герой.

Мальчики проскочили под входной аркой, и Захариэль опять подумал, что Круглому Залу крепости Алдарух очень подходит его название. Пылающие факелы по обе стороны от входа наполняли огромное помещение запахами ароматических смол. Зал был уже почти полон, и сотни новичков, претендентов и рыцарей заняли каменные скамьи, ступенями расходившиеся от центрального мраморного возвышения.

Высокие колонны, стоящие по кругу через равные промежутки, вверху изгибались, образуя величественные арки под высоким куполом крыши. С золотисто-зеленого потолка свисала огромная люстра, мерцавшая сотнями свечей.

Стены зала почти целиком состояли из витражей, каждый из которых запечатлел какое-либо деяние рыцарей Ордена. Большая часть этих панелей славы изображала подвиги Льва и Лютера, но были картины, созданные еще до их появления, а несколько сюжетов посвящалось герою Мапониса брату Амадису.

Один из старейших рыцарей Ордена, откликнувшийся на призыв Льва освободить Калибан от великих зверей, брат Амадис был известен всему миру как отважный и могучий воин, воплощавший в себе все черты настоящего рыцаря — не только Ордена, но и всего Калибана.

Его исполненные героизма и благородства подвиги восхвалялись в эпических сказаниях, и почти все дети Калибана, подрастая, слышали о них из уст своих отцов.

Амадис лично уничтожил великого зверя из Калкоса и возглавил воинов в борьбе против хищных Кровавых Рыцарей из Подземелий Эндриаго. До появления Джонсона многие считали, что именно брат Амадис со временем станет очередным гроссмейстером Ордена.