Нет, он не боялся Пертурабо.

Кого тогда? Хоруса Луперкаля?

Бесцельные блуждания привели Дорна в Инвестиарий. В этом широком, открытом ночному небу амфитеатре возвышалось двадцать статуй, выстроившихся молчаливым кругом на постаментах из ауслита.

Вокруг не было никого, даже стражей из Гвардии Кустодес. На железных столбах тускло светились люминесцентные шары. Диаметр амфитеатра равнялся двум километрам. Под колючими звездами он казался ареной, на которой двадцать воинов вот-вот сойдутся в жестоком поединке.

Второй и одиннадцатый постаменты давно пустовали. О двух отсутствующих братьях никогда не упоминали вслух. Их трагические истории выглядели как нелепые отклонения. Но не были ли они предупреждением, которому не вняли вовремя?

Сигизмунд настаивал на том, чтобы убрать из Инвестиария и статуи предателей. Капитан Кулаков даже вызвался проделать всю работу самостоятельно, чем изрядно насмешил Императора.

Пока что изображения отступников накрыли тканью. В голубом полумраке высокие задрапированные фигуры смахивали на призраков.

Значит, Хорус? Он боялся Хоруса?

Возможно. Дорн знал, что Хорус был величайшим из примархов, и это превратило его в опаснейшего врага. Сможет ли кто-нибудь из них одолеть Луперкаля на поле битвы?

Дело не в боевом мастерстве. Никогда в жизни Дорн не испытывал страха перед противником лишь потому, что тот был сильнее или искуснее. Поединок всегда оставался простым испытанием.

То, что имело значение, что внушало страх, — это почему враг вступил в бой? Что заставило его сражаться?

Вот оно. Вот и ответ.

Дорн почувствовал, как волоски у него на коже встают дыбом.

Я не боюсь Хоруса. Я боюсь обнаружить, почему он обратился против нас. Я не могу придумать ни одного оправдания этой ереси, но у Хоруса должна быть причина. И я страшусь, что, узнав ее, получив объяснение, я смогу… согласиться.

— Вы бы низвергли их всех?

Дорн обернулся на голос. В первую секунду примарху почудилось, что он слышит приглушенный рык отца, но перед ним был лишь человек в мантии с капюшоном, человек, едва доходивший Дорну до пояса. Судя по одежде, обыкновенный дворцовый администратор.

— Что ты сказал? — переспросил Дорн.

Человек ступил на арену Инвестиария и встал лицом к Дорну. Вместо того чтобы поприветствовать примарха знаком аквилы, он использовал старый салют Единства.

— Вы разглядывали статуи своей родни, — заметил он. — Я спросил… готовы ли вы их низвергнуть?

— Статуи или родню, Сигиллит?

— И то и другое.

— Тогда остановимся на статуях. С людьми Хорус неплохо справляется и без меня.

Малькадор улыбнулся и взглянул на собеседника снизу вверх. Как и у Дорна, волосы Сигиллита отливали белизной, но, в отличие от короткой стрижки примарха, они падали на плечи львиной гривой. Малькадор был выдающейся личностью. Он находился рядом с Императором с начала Объединительных Войн, выполняя роль адъютанта, доверенного лица и советника. С тех пор он возвысился до должности председателя Совета Терры. Император и примархи были генетически модифицированными сверхлюдьми, а Малькадор всего лишь обычным человеком, но именно это и делало его столь исключительным. Сигиллит стоял наравне с высшими существами, повелевающими Империумом, и все же оставался человеком.

— Рогал Дорн, не могли бы вы пройтись со мной?

— Неужели не найдется государственных дел, требующих вашего внимания даже в этот поздний час? Совету не понравится ваше отсутствие за столом дебатов.

— Совет пока как-нибудь обойдется без меня, — ответил Малькадор. — В это время я обычно совершаю прогулки на свежем воздухе. Империум никогда не спит, но ночью в прохладном дыхании древнего Гималазийского хребта я обретаю хотя бы иллюзию спокойствия. Время прочистить мозги и поразмыслить о важном. Я прогуливаюсь. Я закрываю глаза. И, как это ни удивительно, звезды не гаснут оттого, что я на них не смотрю.

— Еще не гаснут, — ответил Дорн.

Малькадор рассмеялся:

— Да. Еще не гаснут.

Поначалу они почти не разговаривали. Покинув Инвестиарий, Малькадор и Дорн прошли по плитам из песчаника верхней терассы Кат-Мандау меж рядами плакучих фонтанов. Спутники добрались до самых Львиных Врат, откуда открывался вид на причальные кольца и посадочные площадки плато Брахмапутра. Еще недавно Врата являли собой величественное зрелище: два позолоченных зверя, вставших на дыбы и сцепившихся лапами в яростном поединке. По приказу Дорна их заменили гигантскими серыми донжонами в черных пятнах бойниц и казематных окон. Врата теперь окружала защитная стена из серого рокрита, по краю которой, как гребень доисторического ящера, торчали лопасти пустотных щитов.

Остановившись, советник и примарх долго разглядывали сооружение.

— Я человек не особенно деликатный, — наконец проговорил Малькадор.

Дорн заломил бровь.

— Ну ладно, — согласился Малькадор, — может, и деликатный. Политики быстро обучаются лицемерию. Я знаю, что меня считают хитрецом.

— Старое слово, означающее не более чем «проницательный», — ответил Дорн.

— Пожалуй. Принимаю это как комплимент. Все, что я пытался сказать, — это то, что сейчас я не собираюсь деликатничать.

— Нет?

— Император выражает озабоченность.

— В смысле? — поинтересовался Дорн.

Малькадор ответил с еле слышным вздохом:

— Он считает, что вас переполняют дурные предчувствия.

— Учитывая обстоятельства, это вполне объяснимо, — заметил Дорн.

Сигиллит кивнул:

— Он доверил вам оборону. Он рассчитывает на вас. Терра не должна пасть, с чем бы ни пришел сюда Хорус. Этот дворец не должен пасть. Если война завершится здесь, она должна завершиться нашей победой. Но Император знает, и я знаю, и вы знаете, что оборона крепка настолько, насколько крепко ее слабейшее звено: вера, убеждение, сила духа.

— Что вы пытаетесь мне сказать?

— Если в вашем сердце поселилось сомнение, оно превратится в нашу слабость.

Дорн отвел глаза:

— В сердце моем поселилась лишь печаль из-за того, что мне пришлось сотворить с дворцом. И все.

— Все ли? Не думаю. Чего вы на самом деле боитесь?

Малькадор поднял руку, и в его комнатах зажегся свет. Дорн огляделся. Никогда прежде он не бывал в личных апартаментах Сигиллита. Стены украшали древние изображения: осыпающиеся, подернутые узором трещин масляные полотна, заключенные в голубоватую пленку стазис-поля; дымчато-бледный портрет женщины с загадочной улыбкой; большие желтые цветы, написанные грубыми мазками; пристальный взгляд и мясистые щеки старика, выступающие из бурой тени.

Вдоль другой стены были развешены старинные изорванные штандарты: зигзаги молнии, символика армии, предшествующей Объединению эпохи. Ниже красовались доспехи, окруженные слабым мерцанием стазиса, — отлично сохранившаяся отполированная силовая броня.

Малькадор предложил Дорну вина, от которого тот отказался, и кресло, на что у примарха не нашлось возражений.

— Я достиг определенного душевного равновесия, — сказал Дорн. — Я понял, чего я боюсь.

Малькадор кивнул. Советник откинул капюшон, и свет заплясал в его длинных белых волосах. Отхлебнув из бокала, Сигиллит предложил:

— Посвятите меня в детали.

— Я не боюсь людей. Ни Хоруса, ни Фулгрима, никого из них. Я боюсь дела, за которое они сражаются. Боюсь узнать причину их враждебности.

— Вы боитесь того, чего не можете понять.

— Точно. Я не могу вообразить, что движет Воителем и его сторонниками. Это что-то совершенно чуждое мне, что-то не поддающееся осмыслению. Сильная оборона всегда основывается на понимании того, от чего приходится обороняться. Я могу воздвигнуть сколько угодно бастионов, стен и орудийных башен, но я все еще не знаю, против чего мне предстоит сражаться.